Большие Надежды

Он перевёл взгляд на капсулу и покачал головой, чувствуя, как внутри разворачивается настоящая Бездна. Чёрная, глубокая, готовая сожрать его полностью. Город не одобрил того, что он сделал. Город был против. Город так отчаянно злился, но… Артур медленно поднялся на ноги, прижался лбом к горячему стеклу инкубатора, где изредка подрагивало крошечное существо, что больше напоминало переросшее семечко, и прошептал:

– Прости меня, но… Я не могу.

Ответа, конечно же, не было. Да Артур его и не ждал, а потому молча направился к ждавшей его около двери девчонке. Бет. Её звали Бет. Пора бы ему это запомнить. Ну а та поняла всё без слов и, видимо, попробовала поддержать, но сделала только хуже.

– Вот видите, – пробормотала она со смущённой улыбкой. – Я же говорила, что всё получится. Флор создала замечательный механизм для воссоздания генов растений. Работает и на человеческой ДНК.

Артур резко остановился, а потом обернулся к отшатнувшейся от него глупой девчонке.

– Об этом никто не должен знать, – процедил он. – Ни одна живая душа, ясно?

– Да, – пискнула она.

– Ферма уничтожена. Больше никаких экспериментов, никакой селекции, никакой сегрегации и уж точно никакого клонирования. Это… Это последнее. Когда придёт время, инкубатор должен быть уничтожен. Вы поняли?

Глупая Бет испуганно кивнула, и Артур знал, что будет гореть за это в Аду. Буквально через пару часов, как доберётся до Убежища и расскажет всё единственному человеку, который мог его понять. По крайней мере, он очень хотел на это надеяться, пусть и знал, что это наивно и глупо.

Впрочем, даже если всю дорогу до знакомых ржавых железных ворот Артур и пытался обмануться или найти себе оправдание, то встретившая его Джуди не оставила ни единого шанса. Молча выслушав, она процедила:

– Ты рехнулся!

– Я и не ждал, что ты поймёшь.

– Пойму? – хохотнула она, осторожно переложила сына и поднялась. – Эгоистичный ублюдок! Ты хоть понимаешь, что творишь? Понимаешь?! Этого нельзя делать!

Артур отвёл взгляд.

– Да. Но я не изменю своего решения.

Щёку обожгла тяжёлая пощёчина, и он изумлённо уставился на разъярённую Джуди, в глазах которой стояли самые настоящие слёзы.

– Ты не имеешь права так с ней поступать, – прошипела она и нервно провела дрожащей ладонью по лицу. – Никакого. Она умерла, Хант, и тебе придётся с этим смириться, как смирилась и я, потому что…

– Но я не могу! – сорвался Хант, и осёкся, когда послышался плач. Он молча проследил, как осторожно взяла сына на руки Джуди, а потом со всей силы зажмурился. – Я знаю, что преступил все законы. Что обманул сам себя. И я пытался сегодня отключить всю систему, но просто не смог. Я смотрел на…

– Ты что? – прервала его Джуди. Она повернулась к нему и, широко распахнув свои серые глаза, посмотрела так ошарашенно, что Артур отвёл взгляд. Это было невыносимо. – Ты хочешь сказать, чтоужесделал это? Что Флор… Что она… Господи, Артур! Она ужесуществует?

– Да.

– И ты был готов… убить её? Снова? Вот так?!

Кажется, Джуди едва дышала, глотая целые слога у несказанных слов. А их было так много, потому что она хватала ртом воздух и всё крепче прижимала к себе сына, пока вдруг не опустилась устало на кровать. Она сидела, медленно покачиваясь из стороны в сторону с ребёнком на руках и смотрела в одну неведомую точку на голой стене. Наконец, сглотнув, Джуди проговорила:

– Я не буду спрашивать, как ты это сделал. И не хочу знать, кто тебе помогал. Просто объясни мне… зачем?

– А что мне ещё оставалось?

– Что оставалось?! Надеяться, Артур Хант! Ты должен был надеяться и сделать всё, чтобы такого больше ни с кем не случилось.

– Надеяться на что? – Артур усмехнулся, в два шага достиг Джуди и опустился перед ней на колени. Осторожно коснувшись светлого пушка на голове Тристана, он тихо пробормотал: – У тебя осталось хоть что-то, Джуд. Целая жизнь, на самом-то деле. А у меня ничего. Совсем. Только оглушительное одиночество и бесконечное сожаление.

– Даже боль не длится вечно. Она сгладится. Со временем. Потому что надежда…

– Надежда? Я убил мать, убил отца, и позволил умереть единственной женщине, что я любил. Так скажи мне, есть ли в моей жизни ещё надежда? – Он посмотрел в покрасневшие глаза Джуди и покачал головой. – Нет. Потому что её я тоже убил. Я не знаю, что делать…

Она ничего не ответила, отвела взгляд, а потом неожиданно поднялась.

– Пойдём. Я тебе кое-что покажу.

Джуди поудобнее перехватила ребёнка и уверенным шагом вышла из комнаты.

То, что они опасно приближались к тем самым Теплицам, Артур понял слишком уж поздно. Заблудившись в своих воспоминаниях, что колотились в мозгу, словно безумные, он пропустил тот миг, когда ещё можно было бы струсить. Это было слишком жестоко! Он не готов! Но Джуди нырнула в знакомую нишу, и, помедлив ровно мгновение, Артур ступил следом за ней, а потом со всей силы зажмурился.

Здесь пахло так же, как и в тот вечер. Мокрой землёй, пряными листьями, терпкой смолой. Казалось, открой глаза, и всё будет по-прежнему, но Артур знал, что это всё ложь. Ничего! Больше уже ничего не будет, как прежде. Тем временем Джуди перехватила поудобнее сына и дотронулась до руки Артура. Он открыл глаза и посмотрел на самый невзрачный угол этой большой и светлой Оранжереи, в котором уместилось много невысоких побегов. Их тонкие стебельки неистово гнул поток из расположенной слишком близко вентиляции и казалось совершенным абсурдом, что кто-то решил, будто здесь что-то сможет расти. Однако росло. И Артур опустился на корточки, чтобы дотронуться до маленьких зелёных листочков, что усыпали хрупкие ветки.

– Это сделала Флор, – тихо проговорила Джуд. – Деревья. Устойчивые и к ветрам, и к песчаной почве. Он работала над ними долгие годы, хотя у неё тоже ничего не было, Артур. Совсем. Ничего, кроме надежды и веры, что однажды наш мир изменится.

– Я не знал… – прошептал Артур, с каким-то благоговением скользя по колючему краю упрямых листьев.

– Она не любила об этом рассказывать. Считала чем-то незначительным.

Артур медленно выдохнул. В груди было обжигающе больно, и он отчаянно хотел сбежать от эха их голосов, от воспоминаний и собственного отчаяния, но вместо этого ласково огладил тонкие стебельки. Хрупкие. Но удивительно живучие.