Борьба страстей

Мы только и длали цлыми днями, что кормили ее. Она охотно ла пеклеванный хлбъ, но каша была ей не по вкусу. Она любила жевать мороженные листья рпы, которыми мы, къ счастью, могли свободно располагать. Кром того мы съ Гансомъ доили потихоньку корову и давали важенк молока; она пила его неохотно, но за то сама давала намъ немного молока.

Со взрослыми она была раздражительна и зла, и подпускала къ себ только насъ, дтей. Иногда она сбрасывала наши фуражки и обнюхивала наши волосы. Бытъ можетъ она думала, что мы были телята какой-нибудь рдкой породы.

Однажды пришелъ сосдъ, который долженъ былъ заколоть важенку. Но онъ ничего не смыслилъ въ этомъ дл и не могъ найти надлежащаго мста, а попалъ ножомъ въ самую кость. Важенка вырвалась отъ насъ и бросилась бжать по дорог съ ножемъ въ затылк.

— Ты увидишь, изъ этого ничего не выйдетъ, — сказалъ мн Гнась, — важенка сама суметъ себ помочь.

Но старшіе тутъ же ршили ее пристрлить.

— Это также не поможетъ, — сказалъ Гансъ.

Мы схватились за руки и взвыли отъ восторга, заране увренныя въ томъ, что вс усилія извести важенку будутъ напрасны.

Дали знать лсничему. У него было старое заржавленное ружье. Однажды онъ зимой повсилъ его надъ горящимъ очагомъ. Посл этого ружье стало давать осчку. Вроятно, у него не хватало дроби, потому что онъ наломалъ безчисленное множество большихъ гвоздей и зарядилъ ими ружье. Затмъ онъ прошепталъ надъ очагомъ какія-то слова. Это было, вроятно, какое-нибудь заклинаніе или нчто въ этомъ род. Онъ обернулся, бормоча что-то, а затмъ подошелъ къ намъ съ искаженнымъ лицомъ. Предчувствіе чего-то сверхъестественнаго и мрачнаго наполнило наши души во время этихъ таинственныхъ приготовленій.

Такой стрлокъ не могъ, конечно, быть мастеромъ своего дла. Это былъ какой-то мечтатель. Во всхъ его дйствіяхъ было что-то мистическое. Намъ съ трудомъ удалось поймать важенку.

Она упрямилась и была разъярена до крайности и ни на что не хотла итти на дворъ, мы должны были ради нея спуститься съ холма.

Лсникъ взялъ ружье, цлился цлую вчность и, наконецъ, нажалъ курокъ.

Кажется, самка свернаго оленя не маленькое животное, но даже она зашаталась на мст, когда цлый зарядъ дроби и гвоздей угодилъ ей въ голову. Нсколько секундъ важенка стояла оглушенная, какъ бы прислушиваясь къ чему-то ужасному, происходящему въ ея собственной голов, затмъ она упала на колни и грохнулась на бокъ. Мы видли, какъ что-то косматое и срое нсколько разъ вздрогнуло, а потомъ присмирло. Важенка лежала мертвая. Я написалъ стихотвореніе, въ которомъ видно, что она была какъ бы равна намъ, а не околла подобно собак. Это было очень длинное стихотвореніе, но я запомнилъ только одинъ стихъ:

«Миновали для тебя голодъ и холодъ; Ты почила въ гробу, такъ чиста и свтла. Хранитель Сіона вознесетъ тебя къ небу Онъ дастъ теб манны, напоитъ виномъ…»

Затмъ остается сказать еще нсколько словъ о птицахъ, приносящихъ вредъ. Я подразумваю птицъ, водворяющихся весной, во время посва на поляхъ и пожирающихъ смена. Это большей частью длаютъ дикіе гуси, воробьи и куры.

На насъ, дтяхъ, лежала обязанность охранять поля отъ этихъ птицъ, а такъ какъ это была дйствительно трудная работа, и такъ какъ она являлась часто помхой въ нашихъ интересныхъ играхъ, то мы отъ всей души возненавидли этихъ птицъ. Особенно возбуждали нашу ненависть куры. Мы были часто по отношенію къ нимъ очень жестоки. Мы доходили до виртуозности. Когда случалось бросать въ нихъ камнями и полньями, они какимъ-то чудомъ оставались живы и громко кудахтали. Тогда старшіе грозили намъ изъ окна, чтобъ мы прекратили свои кровожадныя забавы.

Какъ-то Гансу одолжили на время ружье. Онъ стрлялъ изъ него и сдлался ярымъ охотникомъ. Въ лсу онъ обыкновенно промахивался, зато, когда онъ началъ стрлять въ куръ, которыя стояли совершенно спокойно на одномъ мст, то ему случалось попадать въ цль. Конечно, посл этого дни ружья были сочтены.

ЛТНІЙ ОТДЫХЪ.

Пансіонъ былъ биткомъ набитъ гостями: мужчинами и дамами. Были тутъ и прізжіе изъ сосдняго государства. Собрались здсь большей частью совсмъ здоровые люди. У нихъ не было никакихъ болзней, если не считать какого нибудь пустяка. И мужчины, и женщины переутомились за зиму и пріхали на нсколько недль въ маленькое рыбачье село на берегъ моря отдохнуть.

Замужнихъ и женатыхъ было больше всего. Но, чтобъ лучше насладиться покоемъ, они большею частью оставляли дома свою дражайшую половину и, такимъ образомъ, могли здсь жить совершенно свободно. Флиртъ шелъ во всю между этими разобщенными парами, и по вечерамъ можно было наблюдать въ гостиной, какъ вс эти пожилые господа разомъ молодли.

И вс говорили:- Это здоровый воздухъ, это море!

Это были все интеллигентные, состоятельные люди, крупные коммерсанты, нсколько профессорскихъ женъ, директора, жена генеральнаго консула и жена статскаго совтника, страшно богатаго человка, пріхавшаго изъ столицы. На его визитной карточк стояло кратко: «Отто Менгель», а между строкъ слдовало читать: оптовый негоціантъ. Вс величали его господиномъ директоромъ.

Хозяйка пансіона обладала рзкимъ талантомъ. Когда она знакомила своихъ гостей между собою, она каждому прибавляла соотвтствующій чинъ. Впрочемъ, о директор Менгел можно было сказать только хорошее: онъ былъ наврное очень вліятельный человкъ и носилъ на цпочк часовъ эмблему масонскаго ордена. При всемъ томъ, однако, странно было видть, какъ молодой Оксситандъ, который самъ былъ очень состоятельнымъ человкомъ и до сихъ поръ никогда ни передъ кмъ не унижался, необыкновенно подобострастно кланялся директору Менгелю, когда послдній появился въ пансіон. Только впослдствіи оказалось, что господинъ Менгель занимался въ столиц тмъ, что ссужалъ деньги подъ громадные проценты. Къ сплетнямъ, распространяемымъ среди гостей, относились, какъ къ милымъ шуткамъ, безъ всякаго злого умысла.

Но агентъ страхового общества, пріхавшій изъ сосдняго государства, навлекъ на себя всеобщую антипатію исключительно тмъ только, что пытался набрать кліентовъ въ пансіон для своего страхового общества. Казалось, что онъ разсчитывалъ на смерть кого-нибудь изъ присутствующихъ, а между тмъ вс были далеки отъ этой мысли

Его тоже называли господиномъ директоромъ, чтобъ пробудить въ немъ самоуваженіе; но это были напрасныя старанія. Самъ онъ называлъ себя агентомъ Андерсономъ, — и только. Онъ поправлялъ всхъ, кто приписывалъ ему директорскій титулъ. Болванъ! — онъ былъ только дловымъ человкомъ и больше ничего. Онъ былъ совершенно здоровъ, доказательствомъ тому служилъ его прекрасный аппетитъ, хорошо спалъ и былъ вообще крпкаго сложенія.

Однажды жена генеральнаго консула сказала:- Надо вышвырнуть вонъ этого господина Андерсона!

Но госпожа Мильде прекрасно знала, почему жена генеральнаго консула требовала теперь удаленія гоподина Андерсона. Онъ не оцнилъ ея нжныхъ чувствъ.

Какъ-то вечеромъ супруга генеральнаго консула сидла одна въ саду. Было темно, и она мечтала. Въ это время мимо нея прошелъ господинъ Андерсонъ. Она окликнула его и назвала директоромъ. Она даже намекнула ему на то, что его здоровый и сильный видъ дйствуетъ благотворно на ея нервы.

— Такъ, такъ, — сказалъ Андерсонъ.

— И представьте себ, мн кажется, что ваши руки покрыты волосами, ха, ха, ха, — засмялась жена генеральнаго консула. — Подойдите же ближе и дайте мн возможность насладиться вашимъ обществомъ.

— Тутъ слишкомъ темно, — возразилъ онъ.

— Да, но только не заставляйте меня итти на свтъ!

— Отчего же нтъ? Видите ли, я, напримръ, по опыту знаю, что выгляжу гораздо интересне при свт, чмъ въ темнот, - сказалъ Андерсонъ.

Это была упрямая голова, и всеобщее мнніе о немъ было, что онъ не любитъ природы. Видли, какъ онъ стоялъ на берегу и глядлъ на море сухими, совершенно сухими глазами. Молодой сердцедъ Оксентандъ попробовалъ однажды навести его на правильный путь, но это ему не удалось. Въ общемъ было очень интересно выслушивать отвты агента. Молодая красавица Трампе спросила его какъ-то за обдомъ: