Бородинское поле

отвлекать на себя часть сил. Ока, хотя и не представляет

собой серьезного препятствия, все-таки река, водный

естественный рубеж обороны, какая-никакая, а все же

преграда, и на ее берегах можно потерять не один десяток

танков в случае какой-нибудь неожиданности, вроде событий

минувшей ночи. "Да, но откуда они взялись, эти ночные танки?

– с беспокойством спрашивал себя Гудериан.
– И сколько их?

Похоже, что прибыла свежая танковая часть в подкрепление

корпусу Лелюшенко. Разведка о ней ничего не докладывала".

Мысль о неизвестных танкистах и ночном переполохе

вызывала неприятный осадок, раздражала. Гудериан снова

взглянул на карту. Левый фланг обороны русских открыт. Его

можно обойти и захватить Мценск с тыла. Но в таком случае

танкам придется идти по пересеченной местности, по балкам,

оврагам и мелким, но с топкими берегами речушкам, таким, как

Зуша, разделившая маленький городок Мценск на две части.

Нет, он поведет свои танки по шоссе, оставаясь верным уже

испытанной тактике. Мощным бронированным тараном он

раздавит в спешке созданную оборону русских. Он бросит в

бой 24-й мотокорпус. 4-я дивизия генерала Лемельзена уже

двинулась в направлении Мценска, и Гудериан решил выехать

в боевые порядки дивизии, чтобы лично руководить

сражением. Его трезвый, холодный ум военачальника

подсказывал вполне здравую, логическую мысль: чем ближе

Москва, тем упорней, ожесточенней будет обороняться

Красная Армия. Несомненно, у Сталина есть резервы, и он

будет постепенно вводить их в бой на угрожаемых участках

фронта.

Гудериану вспомнилось совещание в ставке Бока, когда

обсуждался план операции "Тайфун". Участвовали

командующие полевыми армиями и танковыми группами.

Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-

полковник Гальдер говорил на совещании о том, что надо

отказаться от глубоких рейдов танковых войск и использовать

их в тактическом плане - для постепенного захвата территории

противника и разгрома его живой силы.

Гудериан резко возразил. Гальдера поддержали Бок и его

начальник штаба. Они напомнили Гудериану о больших

немецких потерях за три месяца войны.

Лично Гудериана эти потери мало беспокоили. Он считал,

что они оправданы достигнутыми успехами. Знал он хорошо и

то, что напоминание о потерях было упреком и лично ему.

Ведь это в его армии к середине сентября потери в танках

составляли около семидесяти процентов. Конечно же, с таким

некомплектом он уже не мог совершать глубоких рейдов, клина

не получилось. К началу операции "Тайфун" Гудериан получил

пополнение в танках и людях. Правда, не столько, сколько

хотел.

День был ясный и сухой, хотя солнце уже слабо

прогревало землю, и утром в лощинах на траве долго

держалась серебристая изморозь. В синеющих во все стороны

горизонта далях сквозила тревожная печаль.

Гудериан нагонял находящуюся на марше танковую

дивизию Лемельзена. Идущая впереди машина вдруг

остановилась. Притормозил и водитель командующего.

Гудериан прислушался. В стороне Мценска ухали глухие и

мощные взрывы. "Дивизия вступила в бой?" - с некоторым

недоумением подумал Гудериан. По его расчетам, боевое

соприкосновение с русскими должно было произойти гораздо

позже. Возможно, это только стычка с разведчиками. Подбежал

полковник, неумело скрывая волнение, доложил:

– Русские самолеты бомбят дивизию.

Гудериан поднял глаза к белесому, полотняному небу.

Девять самолетов кружили над районом, в котором сейчас

находилась дивизия генерала Лемельзена. С уверенной,

методичной последовательностью одно звено пикировало на

танки и, сбросив бомбы, тут же отваливало в сторону, уступая

место следующему звену.

– Где наши истребители? - исступленно вскричал

Гудериан, и бледное лицо его задрожало от гнева.

Адъютант молчал. Да и вопрос командующего армией

относился не к нему, а к командующему авиацией, которого в

данный момент здесь не было. Сделав по три захода,

советские самолеты удалились в сторону Мценска, и, когда их

серебристые крестики-силуэты растаяли в мареве горизонта,

над машиной Гудериана со свистом пронеслись три

"мессершмитта", вызвав на лице командующего презрительно-

ироническую гримасу. Он кивнул, и машина резко, как горячий

конь, рванула с места.

Генерал Лемельзен встретил командарма с удрученным

видом. Начал докладывать о налете советской авиации и о

своих потерях от бомбового удара. Гудериан не дослушал его

доклада, оборвал:

– Знаю, сам видел, - и зло выругался по адресу

командующего авиацией.

Не прошло и часа, как в воздухе снова появились

советские самолеты. На этот раз целью их бомбежки был штаб

24-го корпуса. Гудериан был встревожен. Попросил срочно

соединить его с командующим авиацией. Тот молча выслушал

гневный разнос командарма, а затем доложил:

– По данным нашей авиаразведки, только что на станции

Мценск выгрузилась танковая часть, по меньшей мере

бригада. В настоящее время на станцию прибывают эшелоны

с пехотой. Я направил туда бомбардировщики, которых

прикрывают истребители.

Сообщение это нисколько не успокоило Гудериана. Стало

очевидным, что советское командование торопится

воздвигнуть на пути его армии серьезный заслон. Приказав

Лемельзену продолжать наступление, Гудериан выехал в