Бородинское поле

надлежало войти в Кремль. Последнего Гудериан не знал.

Штейнборна он не любил, считал его самонадеянным

выскочкой, придворным пенкоснимателем.

Немцы хозяйничали в занятом ими Орле. Улицы

большого

города

были

запружены

танками,

бронетранспортерами, грузовиками, орудиями, легковыми

автомашинами, санитарными и штабными фургонами. Весь

день шел грабеж магазинов, складов и государственных

учреждений. Город был захвачен внезапно, не все успели

эвакуировать, и немцам кое-что досталось из продовольствия

и промышленных товаров.

Гудериан распорядился, чтобы на торжественном ужине к

столу подавалось все русское, трофейное. Стол был накрыт на

двенадцать персон. Жареный поросенок, индейка, цыплята,

лососина, семга, осетрина - все это уходило на второй план и

затмевалось блюдами, в которых аппетитно сверкали тучные

горки зернистой, паюсной и кетовой икры. И среди разных

изысканных блюд, приготовленных личным поваром

Гудериана, возвышались бутылки различных марок вин и

коньяков. Советское шампанское и московская водка

пользовались за этим торжественным столом особым

вниманием. Наверное, в самих названиях "советское" и

"московская" господам генералам виделся глубокий

символический смысл... Москва, советская Москва! До нее

теперь, казалось, рукой подать. Еще один нажим, одно усилие,

еще несколько вот таких же бросков, как на Орел, и она,

советская Москва, распахнет свои улицы и площади для

танковых дивизий Гудериана, двери дворцов и музеев, складов

и магазинов, полных несметных сокровищ.

В небольшом зале душно: окна плотно зашторены.

Возбужденный, порозовевший Гудериан встал из-за стола,

держа в руке хрустальную рюмку, наполненную водкой, и, глядя

перед собой жестким взглядом, торжественно произнес:

– Господа! - И сразу, точно по сигналу, все

присутствующие встали, напряженно повернув головы в

сторону командующего.
– От имени фюрера я поздравляю вас

с еще одной блистательной победой и благодарю за верную

службу.

– Хайль Гитлер!
– поспешно воскликнул Штейнборн.

Неодобрительная гримаса пробежала по холодному лицу

Гудериана. Гостю не следовало бы выскакивать наперед.

Погасив гримасу, командующий продолжал, чеканя слова и

делая резкие паузы:

– Я надеюсь, наша победа, наш вчерашний успех никому

не вскружат голову. Впереди город Тула - последний рубеж

перед решительным броском на Москву. Я не сомневаюсь, что

вверенные мне войска завтра будут действовать столь же

доблестно, как действовали вчера. Главное, господа, -

стремительность. Мы не должны снижать темп наступления. В

этом гарантия успеха. Вы уже знаете, что по приказу фюрера

все армии группы "Центр" начали генеральное наступление на

Москву. .
– Он обвел медленным взглядом гостей, внимательно

всматриваясь в лицо каждого, и потом неожиданно выдохнул,

точно из пушки выстрелил: - За победу!

После первой рюмки разговаривали сдержанно,

поглядывая на командующего. Но после третьего тоста,

предложенного Штейнборном - за здоровье не знающего

поражений генерала Гудериана, - в зале наступило оживление.

Холеный белобрысый щеголь генерал-майор Штейнборн

спрашивал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Хотел бы я знать, как будет использован рубин

кремлевских звезд, когда Москва скроется под водой?

– А почему Москва должна скрыться под водой? -

осторожно спросил командир мотокорпуса барон Швеппенберг.

– Так решил фюрер, - тоном превосходства и

высокомерия, точно он сам был правой рукой фюрера, ответил

Штейнборн.
– Москва исчезнет с лица земли - со всем живым,

движимым и недвижимым.

Он смотрел на присутствующих, ожидая продолжения

разговора. Но все молчали, потому что лицо Гудериана

выражало холодную иронию с едва скрытым презрением.

– Чем вызван ваш, Штейнборн, интерес к кремлевским

рубинам? У вас есть какие-нибудь особые соображения на

этот счет?
– небрежно съязвил Гудериан.

Штейнборн не нашелся. Да если б и нашелся, то едва ли

успел бы закончить фразу в ответ на колкость Гудериана,

потому что в это самое время на улице внезапно вспыхнула

бешеная стрельба. Строчили, захлебываясь, короткими

очередями пулеметы, гулко ухали пушки, с резким, острым

скрежетом лопались снаряды. Притом не где-то за дальними

далями или даже за окраиной. Судя по звукам, совсем

недалеко, в самом городе. Розовое лицо Штейнборна

покрылось бледными пятнами, а в глазах металась затаенная

тревога. Гудериан казался невозмутимым. На неподвижном

лице его лежала печать спокойной самоуверенности. Не

вставая, он бросил недовольный взгляд на Швеппенберга,

спросил с оттенком досады и укора:

– Что значит этот фейерверк? Перепились?

Швеппенберг недвусмысленно посмотрел на командира

танковой дивизии, и генерал Лемельзен понял его, быстро

встал:- Прошу разрешения выяснить?

Гудериан кивнул, и Лемельзен вышел. Вслед за ним

выбежал и адъютант командующего. Но стрельба не

прекращалась. Напротив, она еще больше усиливалась,

разгоралась. Гудериан был невозмутим, его хладнокровие и

самоуверенность

успокоительно

действовали

на

присутствующих генералов. Он был уверен, что стрельбу