Бородинское поле

понять, что не жена его интересует, а дочь.

– Они были здесь и перед вашим приходом уехали домой,

– ответила Лена и после паузы сочла нужным добавить: - Валя

решила, что ты сюда сегодня не зайдешь.

– Так решила она, - ледяным тоном сказал Святослав.
– А

я решил наоборот: туда сегодня не заходить. Я останусь

ночевать здесь.

В его словах звучало неукротимое безрассудство. Лена

сочувствовала брату в его семейной неурядице и даже

потворствовала ему. Спросила:

– Где тебе постелить?

– В кабинете отца.

Коля тоже изъявил желание остаться ночевать в

квартире отчима, но Лена учтиво и решительно отговорила его

от такого намерения, и он, выпив рюмку водки, уехал к себе

домой, усталый и хмельной.

Святослав вошел в кабинет отца. Здесь все было без

изменений, как и год тому назад. На стене висела знаменитая

фотография - Сталин и Жуков на трибуне Мавзолея во время

исторического Парада Победы 1945 года. На отдельной

подставке в углу у письменного стола уникальная фарфоровая

скульптура работы Бориса Едунова - Сталин и Василевский за

оперативной картой. А на столе - толстая книга Г. К. Жукова

"Воспоминания и размышления". Святослав машинально

открыл титульный лист и в который раз прочитал знакомую

дарственную надпись автора. Задумался, мысленно повторяя

слова легендарного полководца: "В сущности, вся наша жизнь

есть Бородинское поле, на котором решается судьба

Отечества".

– Судьба Отечества, - вслух вполголоса повторил

Святослав. И в усталом мозгу плыли неторопливые думы об

отце, для которого не было превыше долга, чем служение

Отечеству, и жизнь его, как верно сказал маршал,

представляла собой нескончаемое Бородинское сражение.

А мысли все плыли и плыли, густые и болезненно-

скорбные, хаотично громоздились в памяти отдельными, не

связанными друг с другом эпизодами, обступали со всех

сторон, нестерпимо давили горло, сжимали сердце, и он не

гнал их, не противился - давал волю расслабленным чувствам.

Отец... Только сейчас Святослав по-настоящему понял,

разумом осознал, что больше никогда не увидит его

озабоченного лица, всегда освещенного мягким светом

приветливых глаз; не услышит спокойного, слегка глуховатого

голоса с оттенком неподдельного, искреннего участия. И во

взгляде и в голосе отца Святослав всегда чувствовал теплую

ласку и нежность, принимал это машинально, как должное, без

взаимной отдачи и благодарности. И теперь ему было до боли

стыдно за свою сухость, сдержанность, которую легко принять

за невнимательность. Отец... Благодаря ему, умному,

заботливому, Святослав стал тем, чем он есть. И все, что есть

в нем хорошего, - это все от отца: и знания, и привычки, и

характер. Вспомнил теплый предосенний московский день

1941 года, когда они с отцом смотрели на Кремль с

Москворецкого моста, потом бродили по малолюдной улице

Горького и наконец зашли в кинотеатр "Центральный", чтоб

посмотреть "Чапаева". Тогда отец разгадал желание сына. Они

прощались, уходя в пекло войны, и было немного шансов

свидеться вновь. Но счастливая судьба провела их через огонь

и страдания и в конечном счете милостиво даровала им жизнь

на долгие послевоенные годы. И уже будучи самостоятельным,

взрослым, офицером, Святослав постоянно подсознательно

чувствовал отцовскую опору и поддержку, и это придавало ему

уверенности во всех случаях жизни. Святослав понимал, что

отец гордится сыном и видит в нем свое продолжение, и

потому старался оправдать его надежды и желания. Они часто

спорили по делам серьезным и по пустякам, и теперь

Святославу было горько и обидно от сознания своей

неправоты перед отцом и нежелания из преувеличенного

апломба признаться в своей неправоте.

Отец... Только теперь Святослав осознал по-настоящему

глубокое бескорыстие, щедрость и нежность души его,

беззаветную гражданственность в отношении к людям и делу,

которому он посвятил свою жизнь, его неподкупную честность

и принципиальность, которые были так характерны для

большевиков. Он жил интересами страны и народа, и боль

народная кровавыми рубцами ложилась на его сердце.

Мысли рождали чувства горечи, досады, благородного

стыда. Как часто дети, принимая родительское добро, тепло и

ласку, забывают о простой сердечной благодарности. И, относя

себя к категории таких детей, Святослав мысленно спрашивал:

"Почему так, почему родительское внимание, забота и любовь

выше, полней и бескорыстней сыновней? Это несправедливо,

это непростительно, возмутительно. Но почему мы об этом

думаем лишь у свежих могил, когда случается непоправимое?"

Вошла Лена, деликатно напоминая:

– Ты домой звонил? Они будут волноваться.

Святослав сидел к ней спиной, сутуло облокотясь о

письменный стол. На вопрос сестры не ответил, даже не

шелохнулся. Лена снова спросила:

– Ты когда улетаешь?

– Завтра, - сказал Святослав, не поворачиваясь.

Лене хотелось поговорить с братом, но поняла, что

сейчас он не расположен к откровенной беседе. Тихонько

прикрыла дверь и ушла к себе. "Зачем я так нелюбезно?" -

устыдился Святослав.

Он решил не заезжать домой: с Валентиной все

покончено. Оскорбленное самолюбие его требовало

непоколебимой твердости. Примирения быть не может, и даже