Босиком за ветром

Мобильный выключили, под потолок на трубчатый каркас повесили слабенький фонарик. Он раскачивался, сдвигая тени и выхватывая лучом то колено Стаса, то голову Иры. Тёмные углы, куда свет не доставал, казались ещё чернее.

Стас прокашлялся, чтобы голос звучал ниже, и предложил:

– Давайте поиграем в «Самый-самый»?

– Что это за игра такая? – заинтересовалась Илона. – Если что-то неприлично откровенное, я согласна.

– Это будет зависеть от вопроса. Я начну, – он замялся, рассеянная темнота наполнилась дыханием и ожиданием, – Илона, с тебя и начну. Самый-самый нелюбимый человек в нашем лагере?

– Подстава, – откликнулся Коля.

– Можешь не отвечать, – великодушно предложила Вика.

– Нет, я отвечу, – возразила Илона и нарочно приподнялась, показывая, что ей не страшно говорить правду: – Наталья Фёдоровна. Хозяюшка, блин, заколебала: почисти, порежь, помой. Сама сопля зелёная. Сколько ей? Лет двадцать, а строит из себя взрослую. Тоже мне, Наталья Федоровна. Наташка она.

– Её можно понять, ей как-то нужно держать лицо, она жена преподавателя, – напомнил Валера.

– Да только сам Олег Степанович тот ещё любитель пошутить. С ним проще.

Славка не участвовала в беседе, сосредоточилась на руке Криса: совершенно точно он касался её предплечья. Но нарочно или случайно, она не понимала. Может, просто немного поменял положение и ненароком дотронулся? Нереально лежать впритык и не соприкасаться.

– Крис, ты там не уснул? – позвала его Илона. – Вопрос к тебе. Опиши свой самый первый поцелуй.

– Не уснул, – откликнулся Крис.

Славка почувствовала, что он немного сдвинулся, теперь на её предплечье лежала вся ладонь, его шершавые пальцы спустились вниз и коснулись её запястья. Она вздрогнула, но не прекратила странную ласку. С удивлением осознала, что эта часть руки слишком чувствительная. Мурашки поднимались от запястья к плечу, от плеча перетекали к животу и разливались по всему телу медовой трепещущей волной.

Выждав несколько секунд, Илона с вызовом спросила:

– Слабо?

– Да нет, не слабо.

– Не помнишь, что ли?

– Помню, – он прошёлся подушечками пальцев немного вверх и замер почти в локтевой ямке. – Мне было четырнадцать лет. Это был поцелуй со вкусом ежевики, под аккомпанемент грохочущего поезда.

– Ты провожал девушку на вокзале? – уточнил Валера.

– Нет, не провожал. Там лес был. Просто мы поцеловались, когда мимо проезжал поезд, люди в окнах, скорее всего, на нас смотрели, не помню, мне не до того было.

– Ещё бы! – воскликнул Стас.

– Ну, круто. С языком хоть? – усмехнулась Илона.

– Мне, вообще-то, четырнадцать было. Я и с губами-то не сразу понял, что делать.

Славка судорожно вздохнула. Признание Криса отозвалось в ней неожиданно жгучей ревностью и какой-то тягучей болью, словно сказочной Алёнушке «шёлковая трава ноги спутала, а на грудь легли тяжёлые пески». Крис не добавил подробностей, Илона и Стас тут же припомнили свои первые поцелуи и состязались, у кого это было отвратнее и нелепее.

Славка давно уже отключилась от беседы, её больше волновало, что происходило под покровом плотного спальника. Крис совершенно точно гладил её руку, вверх-вниз, останавливаясь и опускаясь до самой ладони. А потом по новой. Костяшки пальцев словно случайно задевали её бедро и талию, с каждым разом всё ощутимее. А она не могла пошевелиться и оттолкнуть, хотя понимала, что нужно это сделать. Это странно, страшно, неуместно, и вообще, у неё есть Лука!

– Теперь ты спрашивай, – встряла Ира, ей не терпелось самой в чём-нибудь признаться.

Крис задумался, но гладить руку Славки не перестал.

– Валера, твой самый любимый торт.

– Торт? – переспросили в один голос Стас и Илона.

Валера тоже удивился.

– Почему торт? В каком смысле торт?

– В прямом. Какой торт на твой день рождения тебя запомнился больше всего?

Повисла тишина, нарушаемая шуршанием спальника и перестуком мелких капель по внешнему тенту. Коля заснул и слегка похрапывал. Валера долго не отвечал, наконец, решился:

– Мамин торт на моё пятнадцатилетие. Она сама его сделала. «Наполеон». Он упал на пол, но мы его собрали и кое-как слепили снова. Это был самый вкусный торт. – Он встряхнулся. Приподнявшись на локтях, нашёл взглядом Славку.

– К тебе вопрос. Твоя первая любовь?

Илона возмутилась.

– Почему первая, у нас же вопрос про самую-самую?

– Ну, хорошо, самая первая любимая любовь?

– Повезло тебе, что ты не на филфаке учишься, «любимая любовь», – усмехнулась Вика.

– Первая и единственная любовь – мой Лука, – не колеблясь, произнесла Славка и едва не вскрикнула, Крис до боли сжал её руку, а потом резко отпустил.

– Это рыженький такой, который на тренировки иногда приходил? Он и есть твой парень?

– Да. – Славка потёрла ноющее предплечье, в сторону Криса намеренно не посмотрела.

– Правильно, первая любовь, но насчёт единственной не торопись. В семнадцать рановато ещё разбрасываться такими заявлениями, – нравоучительно заметила Илона.

– Мне девятнадцать.

– О, а что ты на первом курсе тогда делаешь?

– Я после школы не сразу поступила.

– Теперь ты спрашивай, – подал голос из темноты Стас и зевнул.

Славка сначала хотела спросить, про страх, а потом поняла, что это она и так узнает ночью, спросила другое:

– Твой самый большой стыд?

– Стыд?

– Вспомни, когда тебе было так стыдно, что хотелось провалиться под землю?

– Ну и вопросики у тебя, Славка, коварные.

Стас молчал ещё дольше Валеры. Наконец, когда уже никто не ожидал признания, он произнёс:

– Этим летом мы с папой отдыхали в Сочи. Там в санатории была женщина, которая почему-то сразу меня выделила. Я понял, что понравился ей, правда, она была сильно старше, но красивая. Ухоженная такая мадам, знающая себе цену. Мы с ней переглядывались в парке, у моря и даже сидя в кафе за обедом, но не разговаривали. А однажды вечером она пошла в атаку. Сама со мной познакомилась. А потом я заговорил.

– И что? – не понял Валера.

– Да ладно, а то я не знаю, какой у меня голос. И ваша дурацкая кличка Соскачатун явно не из-за моих кубиков пресса. В общем, она рассмеялась и ушла. Вот и вся романтика.

– Прости, Стас, – откликнулась Ира.

– Нормально всё, я привык.

Славка спросила про стыд, а стыдно сейчас было именно ей. Она тоже называла его Соскачатун и посмеивалась над тоненьким голоском, неподходящим для такой брутальной внешности. Оказывается, Стас, хоть и смеялся со всеми, на самом деле каждый раз обижался.