Босс скучает

Я прижимаюсь спиной к груди Германа, и мне так комфортно и спокойно, как не было уже, кажется, целую вечность.

— Хочешь поговорить? — спрашивает Островский, когда я вздыхаю громче обычного.

— Да. Нет. Наверное. Не знаю. Надо. Скорее всего, — выдаю следом и улавливаю его мягкий смешок.

Герман разворачивает меня к себе лицом. Свет мы так до конца и не потушили, но даже он не помогает мне разобраться в настроении Островского. Его мысли — тайна для меня. Впрочем, мне никогда не удавалось читать его, как раскрытую книгу. Герман — как старинный фолиант за семью печатями.

— Начистоту? — его брови иронично приподнимаются.

— А по-другому никак, — заявляю, а затем коротко целую его, но не позволяю увлечь себя в более глубокий поцелуй. — Предлагаю продолжить с того самого момента, на котором мы прервались у бассейна, — по деловому начинаю я, словно мы на совещании, и мне выпала обязанность озвучить повестку дня.

— Если продолжать с него, то надо уйти ещё дальше.

— Как-то слишком таинственно звучит.

— Да нет никаких тайн, Варь. Ну, кроме той, где я до сих пор схожу по тебе с ума. Как оказалось, — добавляет он с усмешкой.

— Ты как будто шокирован?

— Да нет, я уже смирился. Ты ужасно на меня действуешь. Ужасно возбуждающе.

Вот что он творит? Мне ведь теперь кажется, что разговор можно и ненадолго отложить.

— Ладно, отомри. — Островский мягко и долго целует меня, прежде чем мы возвращаемся к подробностям.

Герман, как и обещал, переносится на несколько месяцев назад до момента нашей первой встречи. К июльскому инвестиционному форуму, проходившему в Москве. Где, как выясняется, и он, и я — оба присутствовали.

— Не видела тебя там, — качаю головой.

— А я тебя рассмотрел очень хорошо, — Герман внезапно хмурится, и я слегка напрягаюсь.

— Что такое? Кажется, я вела себя прилично на этом мероприятии, — пытаюсь пошутить, но Островский лишь кивает со своим серьёзным видом.

— Конечно, Варя, это была… неожиданная для меня встреча. Не могу сказать, что я совсем не думал о тебе с того момента, как мы расстались. Думал, конечно. Всё так неправильно закончилось, и я, кстати, приходил к тебе после той ночи, но дома не застал. Если бы мы поговорили, не было бы этого странного многоточия. Наверное.

— Я уехала к родителям, — пряча взгляд за ресницами, отвечаю, даже не понимая, что конкретно чувствую от его признания.

Тепло. Да, точно. Мне становится тепло. И досадно одновременно. Так всегда, когда думаешь о превратностях судьбы, которая может пойти в разных направлениях, лишь наткнувшись на странную цепочку случайностей.

— А почему ты не позвонил мне?

— Во-первых, я всё ещё очень злился, — признаётся Герман. — А ещё мне казалось, ты не станешь меня слушать. Да и сам до конца не понимал, что могу тебе сказать. И дальше в университете всё так закрутилось, что пришлось разгребать новые, довольно серьёзные для меня проблемы.

Мне становится трудно дышать, чувство вины возвращается. Невольно прикладываю руку к центру груди, потирая место, где образовался нервный комок.

— Потом я отправился в Европу. Мне предложили стипендию. Один из инвесторов в «КМП», с которым меня познакомили на университетской конференции, кажется, впечатлился моими научными изысканиями. Поскольку с аспирантурой не сложилось, я решил бросить всё и попытать удачи на новом месте.

Понимаю, что за кратким, сухим изложением стоит гораздо больше, чем Герман озвучивает. Могу лишь отдалённо представить, с чем он столкнулся. Все эти годы я гнала подобные мысли от себя, а сейчас — они вернулись, и чувство вины с новой силой наваливается на меня.

— Боже, мне так жаль. Я ужасно виновата, — не сдержавшись, закрываю лицо ладонями, но Герман отводит мои руки.

— Всё в порядке.

— Нет, не в порядке, — мотаю отрицательно головой и выпаливаю на одном дыхании. — Я не хотела, чтобы всё так получилось. Я не собиралась посылать твои фото, это случайно вышло. Нечаянно их скачала и не проверила, прежде чем загрузить файл с ответами аттестации. Это тоже было ужасно с моей стороны. Отвратительный поступок, я…

— Сейчас это не важно.

Герман проводит ладонями по моему лицу, пытаясь успокоить, затем гладит по волосам.

— Нет, это важно, — я даже приподнимаюсь и порываюсь сесть на кровати, но Герман укладывает меня обратно. — Это очень. Очень важно, — настаиваю я.

— Варя, — он сжимает мои запястья, притягивая ближе. — Мне тоже надо быть до конца честным с тобой. Ведь когда покупал фирму у Возова, на тебя у меня были совершенно другие планы.

Островский внимательно смотрит на меня. Наверное, думает, с чего бы начать, чтобы я не испугалась и не сбежала. Но нет, мне надо всё выслушать до конца. Потому что сейчас между нами именно тот самый честный разговор, который был нужен нам двоим.

— Другие планы? Какие планы? — слова Германа всё же несколько меня напрягают.

Конечно, я понимаю, раз он прицельно купил фирму Возова, зная, что я здесь работаю, значит, какие-то личные мотивы у него были.

— Разные, — он снова проводит кончиками пальцев по моему лицу, будто изучает заново. — Выгнать тебя. Наказать тебя. Унизить тебя, — перечисляет Герман, слегка поморщившись в конце.

Слушаю спокойно, его слова даже не вызывают во мне злости. Да и Герман говорит их ровным тоном.

— Потом решил, буду злить тебя, выводить из себя приказами, прямо до белого каления, пока сама не сбежишь. Мне хотелось слегка пошатнуть твою привычную жизнь переводом в Питер, только оказалось, Варя, что ты итак постоянно в командировках, этакое перекати-поле «Интер-консалта» и переездом твою жизнь не пошатнёшь.

— Не пошатнёшь, — подтверждаю я.

— Но самое ужасное, Варь, — Герман внимательно изучает меня, следя за реакцией на слова. Может, думает, что я буду возмущаться, кричать, обвинять, плакать. Но я спокойно лежу и жду продолжения. — Самое ужасное, когда увидел тебя на форуме, понял, что ещё больше, чем наказать тебя, я хочу… саму тебя.

Он обнимает меня за талию и привлекает ближе. Кладу ладони ему на грудь, чувствую, как гулко бьётся сердце. Может быть, даже чуть быстрее обычного. В голове начинает дребезжать неприятная мысль.

— Понял, что ни черта у меня не остыло.

На какое-то время повисает тишина. Звенящая и давящая. Номер Германа в самом дальнем конце коридора и окнами в лес. Сюда не долетает ни шум шоссе, ни голоса подвыпивших гостей. Кажется, самый громкий звук — это наше дыхание.

Прикусываю нижнюю губу, стараюсь подавить возникшую панику, но Герман всё чувствует. Видимо, я каменею и даже пытаюсь отстраниться. Он проводит руками вверх-вниз по моей спине, пытается успокоить.