Брак по расчету

Я чувствую направленные на себя взгляды всех гостей в зале, и кто-то позади шепчет: «Какая дерзость», «Она сумасшедшая».

– И мы сразу же начинаем с первого лота: лорд Хэвишем, прошу вас, подниметесь ко мне на сцену?

Лорд Хэвишем, кашлянув, нерешительно оглядывается, а потом, с поддержкой сестры, встает и идет к леди Венеции. Он уже четыре года вдовец, и пора уже снять траур.

– Отлично, итак: лорд Хэвишем, девятый граф Твикенс, страстный поклонник шахмат, возглавляет королевскую охоту на лис, дважды победитель турнира по гольфу «Кубок Райдера» вместе с европейской командой.

Зрители явно смущены, поэтому сестра графа поднимает вверх свою табличку:

– Тысяча фунтов.

– Ну же, Джулия, ты же не хочешь украсть графа у другой счастливицы. С тобой он может быть в любой момент, – увещевает ее леди Венеция.

В глубине зала кто-то еще поднимает табличку:

– Две тысячи фунтов.

– Отлично, леди Смит. Хорошо, что ваш муж в Бельгии. Мы никому ничего не скажем, верно, друзья? Наберем воды в рот!

Другие гостьи тоже робко поднимают таблички, но леди Смит все же удается заполучить графа.

С успешным первопроходцем жизнь остальных становится проще, и граф Клеркенвелл и барон Фэнсуорт поднимаются и сходят со сцены со скоростью света.

Мужчин для участия я выбирала исходя из собственных долгих наблюдений за аристократической фауной на этих бесконечных торжествах.

Я включила в список и вдовцов, чтобы немного встряхнуть их (никогда не знаешь, вдруг что-то получится), и женатых мужчин, у которых все в порядке с самоиронией (по ним так не скажешь, но с некоторыми я познакомилась, к примеру с Мюрреем Давенпортом), и, конечно, убежденных холостяков.

Кстати, о холостяках: леди Венеция как раз вызывает на сцену Харринга. Он с готовностью согласился поучаствовать, хотя и при одном условии.

– Неописуемый Кеннет Харринг, дамы и господа, наследник титула виконта Уэстборо. Любитель моторов и пилот «Формулы-1», коллекционер шампанского урожая тысяча девятьсот девяносто пятого года, а своим круглогодичным загаром обязан собственной вилле в Марбелье и сорокаметровой яхте. Уже давно его не видели в свете с постоянной девушкой. Ставки принимаются!

Следующая сцена напоминает вестерн, когда на улицах никого нет и лишь перекати-поле катится по песку. В зале наступает полная тишина, можно было бы услышать стрекот сверчков, если бы они тут были.

Харринг снимает пиджак смокинга, небрежно забросив его на плечо, и начинает расхаживать по сцене.

– Ну же, дамы, не робейте! – подмигивает он залу. – Это ваш шанс! Только на этот вечер.

Тишина. Которую нарушает Эшфорд.

Он сидит рядом со мной и хохочет так, что я боюсь, как бы у него не случился инфаркт. Клянусь, он уже почти бьется в конвульсиях. Я с ужасом вижу, как он хватает мою табличку.

– Кажется, я вижу, кто-то делает ставку, – медленно произносит леди Венеция. – Герцог Берлингем? Боюсь, вы поступаете несколько двусмысленно… Ставки предназначены для дам!

Я с такой силой опускаю его руку с табличкой на стол, что звенят бокалы.

Эшфорд вытирает выступившие от смеха слезы.

– Мне нужно проветриться, иначе упаду в обморок, – говорит он, с трудом сглатывая и сдерживая очередной смешок. – Вперед, Хаз!

Харринг все еще на сцене, поглощенный своим дефиле, бросает взгляды налево и направо в попытке добиться какой-нибудь ставки.

Проблема Харринга – в его ужасной репутации: в его кровати побывали все, но признавать это публично не хочется никому.

– Один фунт, – раздается голос с ноткой сарказма за столиком позади меня: Сесиль.

– Леди Локсли, напоминаю вам, что минимальная ставка – пятьсот фунтов стерлингов. В конце концов, это на благотворительность, – настаивает леди Венеция.

– Что ж, если так – пятьсот фунтов, – раздраженно повторяет Сесиль.

– Кто-нибудь хочет предложить больше? Пятьсот фунтов раз, пятьсот фунтов два… – Пауза. – Пятьсот фунтов три. Маркиза Ханджфорд, леди Локсли получает Кеннета Харринга.

Харринг спускается со сцены к Сесиль все с той же нахальной улыбкой.

– Леди Локсли, тебе повезло с выгодной сделкой.

– Ты мне должен четыре сотни девяносто девять фунтов, – сквозь зубы цедит она.

– Леди Локсли! Это же благотворительность, – напоминает Харринг.

– Не знаю, заметил ты или нет, но я помогла тебе сохранить лицо. Если бы не я, никто другой бы ставки не сделал.

– Я все равно их всех уже… – Он поворачивается к дочери сэра Филиппа, сидящей в первом ряду, и подмигивает.

– Ты отвратителен, – припечатывает она.

– И я весь твой – на этот вечер. Кто знает, может, смогу переубедить тебя насчет твоего псевдопарня, ботаника из США.

– Я уже жалею, – вздыхает моя подруга.

– Вот видишь? А я говорил. И вообще у американцев у всех маленький!

– Я говорила о тебе, идиот! Я уже жалею, что выиграла тебя на аукционе.

Голос леди Венеции отвлекает меня от их перепалки:

– А теперь – наш последний лот, который, уверена, оживит всех. С любезного согласия леди Джеммы приглашаю на сцену лорда Эшфорда Паркера, герцога Берлингема.

И сидящий рядом со мной Эшфорд бледнеет.

– Ты совсем из ума выжила?

– Это ради благотворительности, – отвечаю я ангельским тоном.

Он раздраженно отталкивает стул и склоняется к моему лицу, остановившись на волосок:

– Мы с тобой после сочтемся.

Харринг согласился участвовать в аукционе, только если я внесу в списки и Эшфорда. Идея поставить его в неловкое положение так долго меня дразнила, что я и минуты не сомневалась.

Леди Венеция ликует, когда Эшфорд поднимается на сцену.

– Двенадцатый герцог Берлингем, капитан команды по поло Западного Лондона, коллекционер исторических автомобилей, два высших образования, знает шесть иностранных языков. Ставки принимаются.

Поднимается лес табличек.

– Тысяча фунтов.

– Полторы тысячи фунтов.

– Две тысячи.

– Четыре тысячи.

Женские голоса перебивают друг друга, и, повернувшись к сцене, я замечаю довольное выражение лица Эшфорда. Если бы не воспитание, он бы точно показал мне средний палец, не сомневаюсь. Вытягиваю шею рассмотреть владелиц табличек. Среди них и леди Валери, и леди Одри. И даже жена лорда Седрика. И все «незамужние». «Шесть-шесть-шесть» дерутся между собой. Они его хотят так, будто он из шоколада.