Братья Дуровы

Впоследствии Никитины вновь отправились в провинцию, главным образом в приволжские города и на Кавказ, где соорудили несколько стационарных цирков.

Все же белокаменная Москва продолжала неотразимо тянуть их к себе. Аким Александрович Никитин накануне своего семидесятилетия стал во главе дела и энергично принялся воздвигать большой цирк на Садово-Триумфальной улице.

Строительство и оборудование его было закончено быстро — за год. Все было сделано по последнему слову техники. Манеж новейшей конструкции имел гидравлическое устройство, позволявшее превращать его в бассейн, обычный опилочный грунт заменил нарядный кокосовый настил. И что характерно, на галерке зрители стояли, туда вела специальная лестница, так как дирекция не хотела, чтобы нарядная публика первых рядов смешивалась бы с простонародьем.

Братья Никитины оставили глубокий след в развитии русского циркового искусства. Вот их объявление, когда они конкурировали со своим соседом Саламонским: «Русский цирк братьев Никитиных на Цветном бульваре. В четверг 18 декабря бенефис русского клоуна Владимира Дурова при участии русских директоров братьев Никитиных и русских наездников».

Действительно труппа Никитиных в основном состояла из русских артистов: превосходных наездников Петрова, Николаева, Козлова, Орлова, Лукашевича, Маслова, Некрасова, Осипова, клоунов В. Дурова, Альперова, братьев Красуцких, Борисова и других.

Русский стиль подчеркивался во всем. Перед началом представления артисты выходили на арену в нарядных национальных костюмах, а директора, будто бояре старой Руси, появлялись в длинных одеждах из парчи, украшенных драгоценными камнями.

Программа тоже носила подчеркнуто национальный характер. Наездницы высшей школы выезжали не в амазонках, как это было принято, а в пестрых сарафанах и в кокошниках. В программы включались оркестры балалаечников, гармонистов, показывались пантомимы на сюжеты русских сказок, вроде «Иван-царевич — русский богатырь».

Все это так или иначе способствовало развитию мастерства русских циркистов. Однако соревноваться с иностранными гастролерами было не просто, среди них встречались выдающиеся артисты.

Замечательно меткий стрелок американец Гибсон, подобно Вильгельму Теллю, клал яблоко на голову своего сына, а перед ним подвешивал обручальное кольцо. Стрелял издали и сквозь кольцо попадал в центр яблока. Или же сын Гибсона держал на доске руку с растопыренными пальцами, и отец стрелял в доску так, что попадал пулями точно между пальцами.

Японец метальщик ножей Камакичи исполнял, пожалуй, еще более рискованный номер. Он ставил жену у деревянной стены и, отойдя на десять шагов, бросал ножи; они впивались в стену вокруг головы женщины.

Номер голландской артистки Ван дер Вельде производил сильнейшее впечатление даже на много видавших циркистов. На манеже устанавливали квадратный бассейн в три аршина шириной и два глубиной. Бассейн наполняли водой, а сверху наливали бензин. Бензин поджигали. Артистка взбиралась на площадку под самым куполом и бросалась в пылающую бездну. Номер относился к числу «смертельных». Для пущего эффекта артистка иногда задерживалась под водой, тогда появление ее вызывало еще больший восторг.

Работа иностранных артистов отличалась точностью, смелостью, однако по большей части это было трюкачество, иногда откровенная игра со смертью, рассчитанная на то, чтобы поразить зрителя, сильнее пощекотать его нервы.

Подобный стиль работы находил подражателей среди некоторой части русских артистов. Появлялись лица, выдававшие себя за «иностранцев». Яркий пример — некий «индус», именовавший себя Нэном Саибом, выступления которого носили откровенно шарлатанский характер. В своих рекламах он «первый факир мира» — предупреждал, что принимает приглашения исключительно в первоклассные цирки, иллюзионы, сады и просит его не смешивать с разными проходимцами, называющими себя факирами и даже смеющими присваивать себе его честное имя, за что он, настоящий Нэн Саиб, будет преследовать их по закону.

Номер «первого факира мира» производил неприятное впечатление. Иглой он прокалывал себе язык, кожу на груди, мускулы на руке, булавками пришпиливал к телу небольшие гири. И, наконец, на глазах публики укладывался в «могилу» — яму, которую засыпали песком. В руке факира оставляли только веревку с привязанным на конце звонком.

Проходило минут двадцать. Нэн Саиб не подавал признаков жизни и на манеже показывали другие номера. Вдруг раздавался резкий звонок. Начинались крики: «Разройте! Разройте его!» Публику успокаивали. Через некоторое время слышался совсем слабый звонок, будто факира уже покидали силы. Зрители требовали: «Скорее! Скорее спасайте его!» Некоторые бросались на манеж помогать разрывать «могилу». Из нее появлялся «носитель честного имени» Нэн Саиб.

Номер назывался «живой мертвец». Делался он просто. Как только факира начинали засыпать песком, он становился на колени и на руки, чтобы в яме оставалось свободное пространство с запасом воздуха. Тренировка позволяла ему обходиться этим скудным запасом кислорода довольно долго.

Таких «факиров» и прочих шарлатанов было немало. Все же не они определяли пути развития циркового искусства. Многие номера русских артистов, так же как и лучшие иностранные, привлекали своей выдумкой и смелостью, притом отличались самобытностью своего искусства.

В конкуренции с иностранными артистами испытывали трудности и русские клоуны. Им тоже приходилось полагаться лишь на самих себя при осуществлении придуманных трюков, так как в России не было фирм, производивших необходимый реквизит, а приобретать его в странах Западной Европы, в частности в Германии, было не просто и дорого.

Правда, благодаря этим затруднениям на русской клоунаде меньше отразилось влияние примитивных шутовских атрибутов, вроде уродливых масок, топоров, втыкаемых в головы, громких пугающих хлопушек и прочих грубых приспособлений.

Тем более поражают и радуют блистательные, ни с чем не сравнимые успехи братьев Дуровых к началу XX века. До той поры нигде в мире клоунада не принимала столь острого обличительного направления. И это в обстановке ожесточенного наступления реакции, когда царское правительство подавляло революционные очаги, расправлялось с малейшими проявлениями свободомыслия.

Особенно свирепствовала цензура. Запрет накладывался на все заподозренное в «крамоле», будь то в печати, на сцене театра, на арене цирка.

…Зритель развернул программу. По случаю гастролей Владимира Дурова, которому отводится все третье отделение, в остальных двух ни одного клоунского номера. И, что совсем ново, в программе мало конных номеров. Прославленный конный цирк начинает уходить в прошлое. Зато теперь больше музыкальных и акробатических аттракционов, фокусников. Артисты выступают не только в одиночку, но и группами.

А сколько появилось эффектных воздушных номеров, например «полетчиков», трапеции которых подвешиваются под самым куполом.