Брайтон-Бич опера

— Ну, в общем, статья эта не очень серьёзная, — говорит Розалия Францевна. — Только попытка. Да и в России сегодняшней любые пятна в биографии подправить можно. Если нужных людей знать или денег иметь достаточно. Раньше не так всё было. Когда за порядком следили.

— Зачем вы вообще всё это устроили? — говорит Даша.

— Ради тебя, — говорит Розалия Францевна. — Для твоего же блага.

— Что значит — ради меня? — говорит Даша. — Вы же у меня не спросили.

— Ты ещё маленькая, Дашенька, — говорит Розалия Францевна. — Ты ещё не знаешь, что на свете такие люди бывают, от которых лучше всего как можно дальше держаться.

— И Игорь как раз такой человек? — говорит Даша.

— Да, как раз такой, — говорит Розалия Францевна. — И он от тебя не отстанет никогда. Пока всю жизнь твою не искалечит, не успокоится. И ещё мне почему-то кажется, что он уже здесь, в Нью-Йорке.

— Да с чего ты взяла? — говорит Даша.

— Долго объяснять, — говорит Розалия Францевна. — Но меня такие предчувствия никогда ещё не обманывали.

— Но даже если так, я-то что могу сделать? — говорит Даша.

— Ты многое можешь, — говорит Розалия Фраицевна. — Во-первых, ты должна помнить всё, что я тебе говорила о нём. Не верить ни одному сго слову. Не давать ему заморочить тебе голову, увлечь тебя опять. Ты должна помнить, что, если ты ему позволишь, он разрушит всю твою жизнь. И жизнь всей нашей семьи тоже.

— А во-вторых? — говорит Даша.

— А во-вторых, — говорит Розалия Францевна, — я хочу, чтобы ты немедленно сообщила мне, как только оп появится.

— Хорошо, — говорит Даша. — Немедленно сообщу.

— А он не появлялся ещё? — говорит Розалия Францевна. — Не пытался встретиться с тобой? Не звонил?

— Нет, — говорит Даша.

— Точно? — говорит Розалия Францевна. — И в глаза мне смотри, пожалуйста.

— Да нет его в Нью-Йорке, бабушка, — говорит Даша.

— Есть, Дашенька, — говорит Розалия Францевна. — В Нью-Йорке он. В Нью-Йорке. И присхал он сюда за тобой. Только имей в виду: живая ты ему уже не нужна.

— Это ещё почему? — говорит Даша.

— Потому что живая ты ему всегда будешь напоминать о том, как его бросили, — говорит Розалия Францевна. — Как бросили, разлюбили и предали. Как он слабаком оказался. В его понимании — ничтожеством. А этого он тебе никогда не простит. Никогда.

...— Ну что ты хочешь от меня? — говорит Игорь. — Что ты хочешь? Чего тебе надо? Сколько ещё будет продолжаться это? Откуда ты взялся вообще? Я тебя не звал. Я в твоих советах нe нуждаюсь. Помощи у тебя не прошу. Никаких обещаний слушаться тебя не давал никогда. Почему ты мне всё время указываешь, как мне жить, что делать, что говорить даже? Кто тебе такое право давал? Откуда оно у тебя? И почему вообще ты так уверен, что я тебя слушаться буду? С чего ты это взял? Да, я знаю, что те, кто увеличивает зло на земле, должны быть наказаны. Я знаю. Но я не могу, не могу. Я, наверное, совсем не тот человек, который тебе нужен. Я не могу.

Игорь замолкает и откидывается на спинку стула. Глаза его закрыты, а в комнате, кроме него, никого нет.

— Кто ты такой? — говорит Игорь. — Что ты хочешь от меня? Что я тебе сделал? Зачем тебе все это нужно?

Он опять замолкает и какое-то время просто смотрит закрытыми глазами прямо перед собой на стол, где лежит «Глок». Когда он снова начинает говорить, голос у него уже дрожит, а потом вообще срывается на крик:

— Ну что ты от меня хочешь? Что? Что? Что?

И потом — уже гораздо спокойнее и тише:

— А если я сделаю то, что ты хочешь, ты оставишь меня в покое?

ЛЮБИТ — НЕ ЛЮБИТ

— В молодости, — говорит Татьяна, — я больше всего ценила в мужчине ум. И всегда была уверена, что дурака полюбить просто невозможно. По крайней мере, я бы не смогла.

— Да нет, — говорит Алёна, — с головой у Додика всё в порядке. Просто он себя здесь найти не может. В Москве журналистом был. На «Эхе столицы» работал, вот Илюша знает. А здесь ничего не получилось. Потыкался по газетам разным и понял, что на этом не забогатеешь. Так и оказался за баранкой.

— Я не про то, как человек себе на жизнь зарабатывает, — говорит Татьяна. — Это мне безразлично. У меня почти все знакомые поэты и художники дворниками или сторожами работали. И это нормально считалось. Никто внимания не обращал.

— Но здесь-то обращают, — говорит Алёна.

— А ты не обращай, — говорит Татьяна.

— Я стараюсь, — говорит Алёна. — Не получается.

— Скажи спасибо, что он хоть по-русски говорит, — говорит Мила.

— Спасибо, конечно, — говорит Алепа. — Но у твоего Кена русский тоже вроде свободный.

— Лучше бы он у него был занятой, — говорит Мила.

— Почему? — говорит Алёна.

— Знаешь, — говорит Мила, — поначалу мне его акцент даже симпатичным казался. Что-то было в нём такое. Привлекательное. И даже сексапильное. А теперь только раздражает. Особенно когда он начинает слова сленговые вставлять. Он виртуозно, конечно, русский знает, но нюансов-то всё равно не чувствует. Такая глупость получается. А если вдруг матом что-нибудь… Ты слышала, как матерные выражения звучат, когда хотя бы небольшой акцент есть?

— Да, — говорит Алёна. — Слышала. У меня третий муж был американец. Я его русскому учила. Вот он, например, говорил…

— Ой, не надо! — говорит Татьяна. — Не при мне, пожалуйста.

— Сорри, ваше величество, — говорит Алёна. — My bad.

— Так ты ему просто скажи, чтобы он нецензурных слов не употреблял, — говорит Татьяна.

— Сама скажи, — говорит Мила. — Если ему только намекпуть, что у него с русским несовершенство полное, он такое устраивает!

— Мелочи это всё, — говорит Татьяна. — Профессия. Акцент. Матом он, видите ли, нормально ругнуться не может. Как говорила моя бабушка, не сидели вы у моря без воды.

— Ну вот, — говорит Алёна. — Сейчас опять лекция будет. На тему о полезной и здоровой жизни.

— Не бойся, — говорит Татьяна. — Не будет лекции. И ничего вообще не будет.

— Ладно, — говорю я, чтобы увести разговор в менее взрывоопасную сторону. — Новогодние планы-то какие? Решили что-нибудь? Кто к Зарецким идёт?

— А что у них? — говорит Илья, в квартире которого мы все и сидим. |

— Дашка замуж выходит, — говорю я. — Они вас не звали разве?

— Нет, — говорит Нина. — Нас-то им с какой стати звать?

— Ну, значит, и мы не пойдём, — говорю я и поворачиваюсь к Татьяне: — Да?

— Давай сменим тему, — говорит Татьяна.

— А что такое? — говорю я. — Это же так романтично — Новый год со свадьбой совместить. Такое редко у кого бывает. И примета, считается, хорошая.

— Ты о чём-нибудь другом можешь поговорить? — говорит Татьяна и глазами показывает на открытую дверь в кухню. Но там темно, и я не понимаю, в чём дело.

— А что я такого сказал? — говорю я и поднимаюсь из-за стола. — Нин, давай я тебе помогу чай поставить.