Британский союзник 1947 №38 (271)

Гармонь ожила снова, но меха растягивались тяжело, невесело.

Срубов бросил на лавку пальто, пригладил пятерней свалявшиеся черные кудри, шагнул в круг. И вот вроде бы сейчас увидел Костю и Саньку среди деревенской молодятины.

— А это что за рожи, Олька? — спросил он настороженно и сунул поспешно руку в карман поддевки.

— Так это Санька из Игумнова. Не узнал, что ли? А второй — Костя, — пояснила с какой-то обидой Ольга. — Костя — в кузнецах в Игумнове. — Вскинула руки на плечи Срубову, спросила все тем же обиженным голосом: — Так сегодня возьмешь меня с собой?

— Возьму-возьму, — рассеянно ответил Васька. — Давай вяжи мешок, уйдешь с нами...

Глаза его, как два револьверных дула, смотрели то на Саньку, то на Костю. А тот старался быть спокойным, отвечал ему взглядом: «Так и есть — кузнец я, как сказала Олька». А в голове менялись решения. Одно за другим: выхватить кольт из полы полушубка, сначала в Розова, потом в Осу, а последнюю пулю в Срубова, в эти вывернутые сочные, как у его сестры, губы. А там в дверь...

А если за дверью стоят из банды? Или же караулят на улице? По рассказам подводчиков, напавших на обоз было пятеро.

Костя шевельнулся — ощутил бедром тяжесть оружия и тут же заметил, как дрогнул Розов, как качнулась винтовка Осы, а Срубов еще глубже опустил руку в карман, и лицо его вмиг побелело, как от страха.

«Они не позволят. Три пули в голову сразу. Да и невинные попадут под выстрелы. Эти вот пареньки да девчата опольские...»

А Срубов вдруг осклабился, крикнул собравшимся на вечеринку:

— А ну, давайте крест-накрест! Иль забыли, как плясать надо кадриль?

Парни и девчата торопливо выстроились в круг. Встал и Срубов с Олькой. Снова занялся топот. Санька тоже плясал — поводя плечами, нося на губах безмятежную улыбку. Но иногда глаза его и Кости встречались, и ловилась тревога, и эта тревога заставляла Костю с усилием разжимать губы в ответной улыбке. «Попались прямо в капкан».

Он стоял в сторонке, у печи, прижимаясь плечом к побеленным горячим кирпичам, и все искал пути к выходу из ловушки. И не находил, а только переминался с ноги на ногу. Срубов надвинулся вдруг спиной — перед самым носом закачались затылок и шея, заросшие густо черным волосом. А вот он оглянулся — и оказалось перед Костей лицо одного из главарей банды, затененное солнечным загаром, разглядел даже кровавые жилки в выпученных глазах, пахнуло жарким дыханием рта.

— Ну, кузнец, много наковал?

— Хватит пока, — ответил, стараясь, чтобы голос был сонным. — А что?

— Да так...

Зубы у Срубова на концах, похоже, как спилены ржавым напильником — потемневшие.

— А то бы железа подкинули вам в кузницу.

— Обойдемся, — беспечно ответил, а в голове мелькнуло: «Неужели знают они? Или кто-то сообщил?»

Срубов смешно пошлепал губами, сказал огорченно:

— Ну, обойдетесь, и ладно.

Затопал опять с какой-то яростью, а сам едва заметно кивнул стоявшим все там же у дверей бандитам. Розов крикнул, обращаясь к Косте:

— Эй ты, поди-ка сюда.

Костя подошел, глядя на чистое, точно умытое недавно, лицо поповича. Усики Розова двигались нервно, а с губ не сходила ироническая усмешка.

— Чего надо? — спросил Костя.

Розов обернулся к Осе.

— Видел, Ефрем, он еще нас и спрашивает, чего нам надо.

Оса поднял винтовку, дулом ее постукал Костю по голове, другой рукой обшарил карманы кожуха. «Ну-ка заставят распахнуть полушубок». От этой мысли даже попятился. Но Оса опустил винтовку.

— Точно, что ты кузнец? — хмурясь, задал он вопрос.

Костя вынул мандат за подписью Зародова, подал его Розову. Тот, не вынимая правой руки из-за борта куртки, прочел, но улыбка осталась на губах.

— Знаем, что за Симкой кто-то гнался недавно. Не ты? Вроде как похож на агента.

— В артели колесников нас много было, — сказал Костя, убирая бумагу в карман. — Что же, все агенты?

— За Симкой Будыниным гнался на коне. В шубейке... Вроде как твоя подходит, — продолжал Розов, глядя Косте в глаза.

Из толпы танцующих вывалился по-пьяному Санька, облапил Розова:

— Павлуха, где хоть ты это пропадаешь? Вот смотри ты, Костыль, — обратился он к Косте, — малыми вместе в школу ходили. Помню, на реке драться стали, сцепились, что раки клешнями. И вот он духовную семинарию кончил, а я так и есть лапоть лаптем.

Он хахакнул, полез целоваться к Розову.

— Тише кади, в нос не попади, — зло прошипел Розов, отталкивая Саньку плечом. Опять повернулся к Косте: — Так я говорю насчет шубейки...

— Мало ли там в шубейках, — отозвался Костя, — а на конягах не разъезжаю. Санька вон меня привез. Подтвердить может хоть сколько... А что кую, вины тоже нет. Не добровольно я в Игумнове. Мобилизовали.

— Да вы что, ребята? — возмущенно закричал Санька, обращаясь к Розову, к Осе, к Срубову, все еще постукивающему сапогами в кругу, но смотревшему на них с вниманием. — Моего дружка в допрос.

Оса холодно оглядел Саньку.

— А ты заткнись. Лучше поди к дядьке своему Матвею Гавриловичу да пообнимайся с ним. Он там, на дворе, у подводы.

— Так ведь, ребятки, — снова начал было Санька, но тут Розов вытянул наконец-то руку с поблескивающим вороненой чернью маузером.

— Сказано тебе, — прибавил угрожающе, — поди наружу. Хорошо, дядька с нами, а то бы мы тебя спросили про службу в Красной Армии. Показали бы, где раки зимуют.

Санька спиной попятился к двери — взгляд его, брошенный на Костю, сказал: «Не знаю, что и делать».

Так понял его Костя. Он стал натягивать на голову папаху, будто тоже собрался уходить, но Розов ткнул его в грудь дулом:

— Ты, кузнец, постой. Все же не по душе мне твои сказки... Кто на самом деле?

Оса прибавил, сплюнув остервенело себе под ноги:

— Дурачка строит. Выбить из него этого дурачка надо бы. Симка — он бы признал его, может.

— А что, — загорелся Розов, и усики его двинулись, — покажем его Симке. И пусть Симка с ним решает, выносит приговор.

Подошел Срубов, на ходу натягивая пальто. Музыка снова стихла, и парни с девчатами опять прижались к стенам, беззвучно, точно сели в кинематографе смотреть картину, скажем, «Вниз по матушке по Волге».