Бронепоезд No 14,69

– - В назначенный час восстанья на трамваях со всех концов города появляются восставшие рабочие и присоединившиеся к ним солдаты. Перерезают телеграфные провода и захватывают учреждения.

Пеклеванов говорил, точно читая телеграмму, и Знобову было радостно. Он потряс усами и заторопил:

– - Ну-у?..

– - Все остальное сделает ревком. В дальнейшем он будет руководить операциями.

Знобов пустил на стол томящиеся силой руки и сказал:

– - Все?

– - Пока, да.

– - А мало этого, товарищ!

Пальцы Пеклеванова побежали среди пуговиц пиджака и веснущатое лицо покрылось пятнами. Он словно обиделся.

Знобов бормотал:

– - Мужиков-то тоже так бросить нельзя. Надо позвать. Выходит, мы в сопках-то зря сидели, как кура на испорченных яйцах. Нас, товарищ, многа... тысчи...

– - Японцев сорок.

– - Это верна, как вшей могут сдавить. А только пойдет.

– - Кто?

– - Мир. Мужик хочет.

– - Эс-эровщины в вас много, товарищ Знобов. Землей от вас несет.

– - А от вас колбасой.

Пеклеванов захохотал каким-то пестрым смехом.

– - Водкой поподчую, хотите?
– - предложил он.
– - Только долго не сидите и правительство не ругайте. Следят!

– - Мы втихомолку -- ответил Знобов.

Выпив стакан водки, Знобов вспотел и, вытирая лицо полотенцем, сказал, хмельно икая:

– - Ты, парень, не сердись -- прохлаждайся, а сначалу не понравился ты мне, что хошь.

– - Прошло?

– - Теперь ничего. Мы, брат, мост взорвем, а потом броневик там такой есть.

– - Где?

Знобов распустил руки:

– - По линии... ходит. Четырнадцать там, и еще цифры. Зовут. Народу много погубил. Может, мильон народу срезал. Так мы ево... тово...

– - В воду?

– - Зачем в воду. Мы по справедливости. Добро казенное, мы так возьмем.

– - На нем орудия.

– - Опять ничего не значит. Постольку, поскольку выходит и на какого чорта...

Знобов вяло качнул головой:

– - Водка у тебя крепкая. Тело у меня, как земля -- не слухат человечьего говору. Свое прет!

Он поднял ногу на порог, сказал:

– - Прощай. Предыдущий ты человек, ей-Богу.

Пеклеванов отрезал кусочек колбасы, выпил водки и, глядя на засиженную мухами стену, сказал:

– - Да-а... предыдущий...

Он весело ухмыльнулся, достал лист бумаги и, сильно скрипя пером, стал писать проект инструкции восставшим военным частям.

III.

На улице Знобов увидел у палисадника японского солдата в фуражке с красным околышем и в желтых гетрах. Солдат нес длинную эмалированную миску. У японца был жесткий маленький рот и редкие, как стрекозьи крылышки, усики.

– - Обожди-ка!
– - сказал Знобов, взяв его за рукав.

Японец резко отдернул руку и строго спросил:

– - Ню?

Знобов скривил лицо и передразнил:

– - Хрю! Чушка ты, едрена вошь! К тебе с добром, а ты с хрю-ю. В Бога веруешь?

Японец призакрыл глаза и из-под загнутых, как углы крыш пагоды, ресниц, оглядел поперек Знобова -- от плеча к плечу, потом оглядел сапоги и, заметив на них засохшую желтую грязь, сморщил рот и хрипло сказал:

– - Русика сюполочь! Ню?..

И, прижимая к ребрам миску, неторопливо отошел.

Знобов поглядел ему вслед на задорно блестевшие бляшки пояса и сказал с сожалением:

– - Дурак ты, я тебе скажу!

* ГЛАВА ПЯТАЯ *

I.

Казак изнеможенно ответил:

– - Так точно... с документами...

Мужик стоял, откинув туловище, и похожая на рыжий платок борода плотно прижималась к груди.

Казак, подавая конверт, сказал:

– - За голяшками нашли!

Молодой крупноглазый комендант станции, обессиленно опираясь на низкий столик, стал допрашивать партизана.

– - Ты... какой банды... Вершининской?

Капитан Незеласов, вдавливая раздражение, гладил ладонями грязно пахнущую, как солдатская портянка, скамью комендантской и зябко вздрагивал. Ему хотелось уйти, но постукивавший в соседней комнате аппарат телеграфа не пускал:

– - "Может... приказ... может..."

Комендант, передвигая тускло блестевшие четырехугольники бумажек, изнуренным голосом спросил:

– - Какое количество... Что?.. Где?..

Со стен, когда стучали входной дверью, откалывалась штукатурка. Незеласову казалось, что комендант притворяется спокойным.

"Угодить хочет... бронепоезд... дескать, наши..."

А у самого внутри такая боль, какая бывает, когда медведь проглатывает ледяшку с вмороженной спиралью китового уса. Ледяшка тает, пружина распрямляется, рвет внутренности -сначала одну кишку, потом другую...

Мужик говорил закоснелым смертным говором и только при словах:

– - Город-то, бают, узяли наши.

Строго огляделся, но, опять обволоклый тоской, спрятал глаза.

Румяное женское лицо показалось в окошечке:

– - Господин комендант, из города не отвечают.

Комендант сказал:

– - Говорят, не расстреливают -- палками...

– - Что?
– - спросило румяное лицо.

– - Работайте, вам-то что! Вы слышали, капитан?

– - Может... все может... Но, ведь, я думаю...

– - Как?

– - Партизаны перерезали провода. Да, перерезали, только...

– - Нет, не думаю. Хотя!..

Когда капитан вышел на платформу, комендант, изнуренно кладя на подоконник свое тело, сказал громко:

– - Арестованного прихватите.

Рыжебородый мужик сидел в поезде неподвижно. Кровь ушла внутрь, лицо и руки ослизли, как мокрая серая глина.

Когда в него стреляли, солдатам казалось, что они стреляют в труп. Поэтому, наверное, один солдат приказал до расстрела:

– - А ты сапоги-то сейчас сними, а то потом возись.

Обыклым движением мужик сдернул сапоги.

Противно было видеть потом, как из раны туго ударила кровь.

Обаб принес в купэ щенка -- маленький сверточек слабого тела. Сверточек неуверенно переполз с широкой ладони прапорщика на кровать и заскулил.