Будьте бдительны! Сборник рассказов

Сразу за порогом полусидел офицер - с погонами капитана, в окровавленной на правом боку куртке. Тяжело дыша, он смотрел на Верещагина пустыми глазами, держа в правой руке не оружие, а фотографию. Скользнув взглядом по направленному в лоб автомату, американец поцеловал снимок и. уронив руку с ним на колено, сказал - Верещагин понял его задыхающийся голос:

–  Стреляйте.

На снимке женщина на фоне красивого дома обнимала за плечи троих смеющихся мальчишек - примерно 4, 7 и 10 лет.

–  Это ваши дети и жена?
– спросил Верещагин, сам поражаясь идиотизму ситуации. В глазах американца - красных, безмерно усталых - появилось удивление:

–  Да… - ответил он.
– Это были мои жена и дети.

–  Были?
– надсотник слышал, как совсем рядом стреляют и ругаются на двух языках.

–  Жену и младших сожгли вместе с домом чёрные братья, - сказал капитан.
– А Том… старший… где-то в горах Аризоны. Вместе с партизанами Лэйкока.

Господи, подумал Верещагин.

–  Вставайте, - сказал он.
– Вставайте, капитан. Вы пленный… Пашка!
– крикнул он через плечо, заметив подбежавшего вестового.
– Помоги раненому. И отконвоируй его в тыл.

***

Дружинники братались с партизанами. Куда-то гнали колонну пленных, лежали трупы, горели дома и машины. Рослый офицер с непокрытой головой сперва стиснул Верещагина так, что тот не только не смог ответить на объятье, но и дышать-то разучился на какое-то время, потом, с улыбкой отстранившись, отдал честь:

–  Командир партизанской бригады "Вихрь" Ларионов!

–  Командир седьмой егерской дружины РНВ Верещагин, - отдышался наконец надсотник и теперь уже первым обнял партизана, выдохнув: - Здорово, брат!

–  Здорово, брат!
– Ларионов снова стиснул чэзэбэшника.
– Фу, дошли.

Мужчины отстранились, по-прежнему улыбаясь друг другу.

–  Я тут развернул свой штаб, - Ларионов кивнул на старую церковь, - давай туда пойдём, что ли?

–  Серёга!
– окликнул Верещагин Земцова.
– Давай, собирай командиров туда!
– и махнул в строну церкви.

Возле красных кирпичных стен кладки ХIХ века несколько человек - не из дружины Верещагина - сваливали в кучу и поливали бензином лазерные диски в ярких коробках, какие-то пачки глянцевых журналов… Ларионов на ходу подобрал несколько, хмыкнул, передал один надсотнику. Тот посмотрел, брезгливо отбросил обратно:

–  Надолго собирались устраиваться.

–  А заметь, какие имена, - недобро усмехнулся партизан.
– Довоенные властители дум и эстрады. Почти поголовно успели подсуетиться к новым хозяевам. Вон какие тиражи насшибали…

–  Дождёмся, - Верещагин безразлично посмотрел, как несколько человек сшибают замок с какого-то подвала, - они ещё полезут наверх, твердить будут, как врага изнутри разлагали…

–  Х…й им, - и Ларионов показал неприлично огромную фигу.
– Вот теперь - х…й… Это что там делается?!

Пролезшие наконец в подвал партизаны с матом вытаскивали наружу каких-то людей - с матом, но бережно. Офицеры подошли ближе.

–  Что тут такое?!
– крикнул Ларионов. Казачий есаул-терец, командовавший всем этим, повернул к офицерам перекошенное болью и гневом лицо - совершенно чеченское, острое и лупоглазое. Почти крикнул:

–  Да вы гляньте, что они с детишками сделали!!!

Из подвала в самом деле выносили и выводили детей - с десяток, около того, босых, в окровавленных лохмотьях, избитых и изуродованных, плачущих. Казаки с матом кутали их в сорванную с себя тёплую одежду. Кто-то, увидев идущих мимо под конвоем дружинников пленных, заорал истошно:

–  Бить гадов!
– в ответ ему согласно взревели остальные.

–  Наза-ад!
– Верещагин встал на пути, поднимая руки. Окажись в них оружие - его бы смяли. А так - разъярённые казаки остановились.
– Казаки, вы меня знаете!
– надсаживаясь, закричал надсотник, раскинув руки в стороны. Американцы в ужасе жались за спины хмурых конвоиров, явно готовых отойти в сторону.
– Казаки, не надо! Гляньте на них - вы же потом сами себя стыдиться будете! Стой, не надо! Казаки!

–  А звёзды на пацанах резать надо?!
– заорал кто-то.
– А девчонку, малолетку совсем - надо?! Бе-ей!!!

–  Стой!
– отчаянно крикнул надсотник.
– Казаки! Мы же воины! Мы за Родину воюем! Так что ж мы пачкаться будем! Пусть их судят!

–  Уйди, надсотник!
– перед лицом Верещагина качнулся ствол. Офицер засмеялся:

–  Ну давай, эти меня не убили, так вы прикончите! Стреляй, казаки - а пленных убивать не дам!

Минута ползла долго-долго. Остервенело хрипело дыхание казаков. Кто-то из американцев громко молился.

–  Тьфу!
– плюнул наконец есаул.
– А!

Ворча и переругиваясь, казаки стали возвращаться к церкви. Верещагин перевёл дыхание, бледно улыбаясь, пошёл следом.

–  Вот чёрт, думал - пришибёт казачня бешеная… - начал он, обращаясь к Ларионову. И только теперь увидел, что комбриг-партизан стоит на коленях в снегу, держа на руках укутанного в две куртки мальчишку - так, что торчали только грязные вихры и часть залитой синяком щеки. Ларионов плакал и шептал:

–  Серёжа… сыночка… Серёжка, родненький, как же они тебя…

А мальчишка на его руках шептал - пар дыхания валил в воздух:

–  Я ничего… папа… я ничего… остальным помогите, а я ничего… - и вдруг, вцепившись в отца чёрными от засохшей крови руками, закричал почти истерически: - Па-па-а-а, миленький, папа, не бросай меня больше, не бросай, не бросай!!!

Крик был невыносим, ужасен и в то же время полон такой дикой радостью, что надсотника пошатнуло.

Верещагин отошёл в сторону и, сев на обломок стены, закрыл глаза…

…Так - сидящим на кирпичах - его нашёл Пашка, притащивший термос с кофе.

***

Белый потолок. Он умер? Всё-таки умер. Значит, где-то тут должны быть мать, отец, сестрёнки… Но почему так хочется пить? И ещё… Где-то разговаривают…

–  Сестра, серб очнулся!

По-русски.

Боже хотел сказать, что он не серб, а черногорец. Но вместо этого спросил по-русски у женского лица, всплывшего на белом фоне:

–  У меня целы ноги?

ДЕНЬ ПОБЕДЫ