Букет для хозяйки

Следующие два дня приходятся на субботу и воскресенье. Это, как и в России, нерабочие дни. Андрей одевается по-зимнему тепло, выходит из гостиницы и начинает изучение прилегающей территории. Воздух чист, свеж, морозен. Изо рта вырывается пар дыхания. Андрей опасается заблудиться, поэтому далеко не уходит, стараясь не терять из вида здание гостиницы. Раз-глядывает дома взглядом знатока как бывший прораб. Невольно вспоминает своё определение качества, которое он безуспешно старался внедрить в тупую башку начальника Строительно-монтажного управления (СМУ), подведомственного главку Соколова. Звали его Лев Иванович. Он был человек сильно пьющий и недисциплинированный. Андрею с большим трудом удалось его уволить, поскольку того ревностно крышевал секретарь парткома Комитета. Почему - особый разговор. Пока Лев Иванович ещё не покинул занимаемой им должности, Андрей спрашивал:

– Лев Иванович, что такое качество?

– Качество?
– переспрашивает тот тупо, думая, что сам он не до конца протрезвел.- Качество есть качество. Что здесь непонятного? Я ваших намё-ков не понимаю, Андрей Николаевич. Вы опять ко мне со своими придирка-ми. Качество - это хорошо выполненная работа. Без брака.

– Твой ответ, друг ситный, Лев Иванович, говорит о том, что ты этого не понимаешь. А между тем, всё достаточно просто. Попробую тебе объяснить. На пальцах. Это тебе может показаться странным, но качество вовсе не за-ключается в дорогих и красивых материалах, как думают некоторые профа-ны. Оно заключается в следующем. Вертикальная линия должна быть верти-кальной, горизонтальная - горизонтальной. Они не должны гулять, словно пьяные. Прямой угол должен иметь ровно 90 градусов, не больше и не меньше. Потолки, стены и полы должны быть ровными и плоскими, без вмятин и выпуклостей. Если поверхность оштукатурена, то не должно быть рытвин от плохо гашёной извести. Кирпичи в кирпичной кладке должны быть целыми, без сколов, а швы между кирпичами ровными и одинаковой ширины. Дощатый, тем паче паркетный пол не должен иметь щелей, в которые пролезет таракан. Оконные рамы не должны быть скособочены, шпингалеты должны легко открываться и закрываться. Водопроводный кран не должен подтекать - как-кап-кап день и ночь. Газовые трубы не должны пахнуть газом. Ну и так далее. Понятно тебе? Или ещё добавить такого же?

– Какое же это качество?
– снисходительно тянет Лев Иванович, щуря водянистые, пропитые глазки, с набрякшими синеватыми мешками под ни-ми, и распространяет вокруг себя тошнотворный запах сивухи.
– Это просто нет брака. Вот и всё. Тоже мне фунт изюма.

– Ты прав, - говорит Андрей Соколов.
– Только это называется технологической дисциплиной. Но именно этого чувства лишены твои рабочие. А ты, Лев Иванович, этого чувства в них не культивируешь. К тому же ты во время работы пьёшь, за что и придётся тебя со временем с треском уволить. Хотя в принципе ты хороший человек. И помогаешь всем уважаемым лицам, особенно секретарю парткома, решать за государственный счёт мелкие задачи капитального характера по обустройству дачных участков.

Вот именно таким, казалось бы, немудрёным качеством, которое так живописно обрисовал Андрей Соколов в своей бывшей беседе с начальни-ком СМУ, обладали все дома, построенные финнами. Сколько Андрей ни разглядывал (даже с пристрастием), он не мог найти ни малейшего изъяна.

Он вспомнил с усмешкой афористичное высказывание своего, к несча-стью рано ушедшего из жизни, друга Валерия Константиновича Жилкина, ав-тора Домбая: "У финнов всё так здорово и тщательно сделано, что трудно понять, хорошая архитектура или плохая".

У финнов отношение к качеству, да и вообще к порядку, воспитывается с детства. Для них соблюдение технологической дисциплины является не-преложным законом. Ничто не может финского трудящегося заставить от этого закона отступить. Андрей мне много об этом рассказывал. Находясь в Финляндии, он много наблюдал за финскими рабочими. Казалось, они такие же простецкие мастеровые, как и наши. И работают они своё дело не спеша, вроде ни шатко ни валко, похоже даже с ленцой. Могут сделать перерыв в работе, присесть на край стены, покурить. Но движения их рук так удиви-тельно точны, что работа выполняется раз и навсегда. Никогда не приходится чертыхаться, возвращаться обратно и что-то переделывать. Кстати, отношение к дисциплине (не только в строительстве, что Андрею, по роду его специальности и образования, было особенно близко), оно проявлялось во всём. И лгать для финна так же невозможно, как плохо работать.

VIII

Андрей мне рассказывал прямо-таки парадоксальный случай. Трудно поверить. Едут они как-то с Ойвой Хяркиненом на его "Вольво" на север, по делам службы. На приёмку каких-то там конструкций. Едут вдвоём, без переводчика. Большею частью молчат, потому что в школе оба изучали немецкий язык ("сакса" по-фински) плохо, поэтому за давностью лет многое забыли. У финнов в ходу из иностранных языков английский, поэтому подзабыть немецкий нисколько для Ойвы не мудрено. Можно сказать, простительно. А Андрей Соколов вообще учился в школе шаляй-валяй. Из рук вон плохо. Едут. Ойва вставил в миниатюрный магнитофон, он же радиоприёмник, кассету и слушает урок английского языка. Андрей подрёмывает.

Дороги в Финляндии очень хорошие и постоянно поддерживаются в идеальном состоянии. Едут по холмистой местности, лесом. Дорога петляет где надо, склоняется для виража тоже где надо. Вдруг откуда ни возьмись полицейский. По-нашему, гашник. Надо сказать, увидеть в Хельсинки полис-мена, да и вообще в Финляндии, тем паче на глухой лесной дороге - про-блема. Без них всё обходится. Водители в Финляндии очень дисциплиниро-ванные и доброжелательные. Андрей впервые увидел здесь, как машины пропускают пешеходов. И не только на пешеходных переходах, обозначен-ных соответствующими знаками, а везде. В любом месте. Стоит пешеходу сойти с тротуара и ступить на проезжую часть, как машины останавливаются и терпеливо ждут, когда этот пешеход перейдёт улицу. И никто никогда не сигналит в раздражении клаксоном из задних рядов: ну вы, салаги, давай жми на педаль, не задерживай движения.

А тут полисмен - в лесу. Останавливает полосатым жезлом машину, велит вежливо водителю выйти и подойти к нему. Ойва выходит. Полисмен никаких документов не спрашивает. Они стоят и просто разговаривают. Как бы беседуют. Полисмен что-то записывает в блокноте. Вскоре Ойва возвра-щается, усаживается за руль, и они с Андреем едут дальше. Полисмен на прощание прикладывает руку к козырьку и желает счастливого пути.

Как уже известно читателю, Ойва Хяркинен не знал русского языка, а Андрей Соколов не знал финского, поэтому путники вели разговор на языке, который им казался немецким. Передать этот разговор по-немецки доволь-но трудно, поэтому придётся прибегнуть к иносказанию. Если бы путники разговаривали по-русски, то их разговор выглядел бы примерно так:

– Что случаться?
– спрашивает Андрей.

– Я ехать очень быстро, - отвечает Ойва.
– Можно ехать сорок кило-метр час, а я ехать сорок пять.

– Чуть-чуть, - сказал Андрей.

– Именно так, - засмеялся Ойва и добавил по-английски: - Yes!

– Я не видеть знак, - сказал Андрей.

– Ты спать, - сказал Ойва.
– Я признаваться видеть знак, но я думать: дорога пусто, никто нет вокруг. Можно чьють-чьють нарушать. А полисмен стоять в кусты и смотреть, чтобы не быть авария. Полисмен думать: вдруг встречать другая машина, слепить фары глаза. Бум! И лобовой удар. Это есть плохо. Полисмен поступать хорошо.

– И что есть дальше?
– полюбопытствовал Андрей.

– Дальше есть штраф, - ответил Ойва и пожал плечами, удивляясь на-ивности своего молодого советского компаньона.

– И ты полисмен платить?

– Нет, - сказал Ойва, - в Финляндия штраф платить только банк.

– И большой штраф?
– поинтересовался Андрей.

– Я есть не знать. В Финляндия штраф зависеть, кто ты есть: рабочий, служащий, начальник или бизнесмен.

– А если ты есть безработный?

– Безработный есть бесплатно. Только замечание.

– Ха!
– воскликнул Андрей.
– Ты сказать, что ты безработный.

Ойва ничего на это Андрею не ответил, но посмотрел на него так уко-ризненно и грустно, как будто сидящий рядом с ним напарник недоумок и плохо воспитан в школе. Андрей это понял, ему стало неловко и даже сове-стно. Он поднял воротник своей куртки и надвинул на голову капюшон, что-бы скрыть пожар ушей. И сказал, запинаясь: