Буковый лес

Телевизионщики выли в голос. Они, видно, решили, что потом на посторонние звуки наложат музыку.

Линда обнажёнными руками взялась за выхлопную трубу, выставив напоказ свои тонкие голые кисти с длинными, нервными пальцами врача-стоматолога, а пальцы стоматолога умели работать…

«Зрительный зал» замер в ожидании, словно выхлопная труба на самом деле должна была чем то выхлопнуть, забрызгав всех.

Наконец свершилось чудо, и музыка закончилась.

– Браво-о-о!

Они не выдержали! Они целовали Линду, забыв выключить камеры…

– Спасибо вам! – Серёжа-дальний план – впервые за всё время съёмок с ней заговорил, – Спасибо за удовольствие с вами работать. Я каждый день просыпаюсь и бегу на работу с огромной радостью, потому, что общение с вами бесценно. Вы – Жванецкий, Задорнов и Мерлин Монро в одном лице.

– Ха-ха-ха! Два против одного! Значит во мне две трети мужского? При-ико-о-о-льно-о…

Линда отшучивалась, пытаясь скрыть смущение и радость.

«Ого! Неужели, правда?! Вот я жила, жила и могла не услышать никогда таких слов в свой адрес. Даже если врёт и вовсе так не думает, всё равно приятно!»

– Что ты, Серёжа! Это тебе спасибо за терпение! – Подчинившись какому-то внезапно налетевшему порыву нежности, Линда сама обняла его.

Линда не заметила, с какого именно времени съёмочная группа стала относиться к ней по другому. Они теперь всё время благодарили, делали комплименты, хвалили, обнадёживали, поощряли, были к ней внимательны, она постоянно ощущала их поддержку, иной раз даже дружеское сочувствие. Когда по сценарию попадались в не совсем привычные ситуации, Линда видела, на сколько вся съёмочная группа переживает за неё и желает поскорее благополучно выпутаться. Они волновались за неё, помогали, старались всё время подчеркнуть свои симпатии. Линда была безумно рада, что нашла себе новых друзей на всю жизнь!

Мытьё машины закончилось. Можно идти переодеваться. Ой, а сапоги совсем промокли. Придётся весь день ходить в новых кроссовках.

Линда, аккуратно перепрыгивая через лужи, идёт к дому по узкой тропинке мимо деревянного забора.

– Эй, ты! Грека, или как тебя там? – Мерзкий шепот ползёт не понятно откуда.

«Ничего себе! Это мне?! Это про меня?!» – Линда думает, ей померещилось. Она вся вымокла и очень, очень хочет поскорее попасть в дом.

– Я здесь! Сюда смотри! Да не туда! Наоборот влево, в сторону задней калитки!

– Кто тут? – Линда тоже понизила голос. Она в недоумении вертела головой, стараясь понять, откуда её зовут.

– Говорю – смотри в сторону забора, я сейчас отодвину доску и увидишь.

«Караул! Как в лучших традициях детективного кино. Кто там лезет то?!»

– Ниже смотри. В дырочку… Тута я, – голос всё ближе, всё противней.

Линда немного пригибается, чтоб обнаружить источник звуковых колебаний и чуть до пояса не проваливается в говорящий рот. Судя по помаде с катышками цвета французского «Бордо», это женщина.

– Вы кто? – Ещё раз спросила она, присев на корточки прямо у кустов смородины. Когда-то бывшие голубыми, глаза с опухшими веками на секунду вспыхнули и снова исчезли за пожухлыми листьями куста. Не окрашенная заборная доска, висевшая на ржавом гвозде снова съехала на своё место, как если за ней никого не было.

– Хто? А, нихто! Ты другоя слухай!

– Какоя «другоя»? Судя по запаху алкоголя с утра, вы – соседка Светлана, да? – Линда проявила чудеса прозорливости, – Я догадалась! Вы – именно та соседка, к которой Клавдия бегала в гости и поэтому и чуть не спилась. Мне Володимир всё про вас рассказал.

– Ты, девка, вот чаво… – словно не услышав обвинений в алкоголизме и «спаивании» «молодух», продолжила взахлёб заборная доска, – ты беги из ентого дома и больше тудой ни ногой! Быть беде, чуешь? Быть беде, тебе кажуть!

– Вы снова пьяны, не так ли? – Линда и сама могла приложиться к бутылочке, но разговаривать с нетрезвыми женщинами на самом деле не умела.

– Беги, ой жалеть будешь, что не послушала. Клавку он бил за шо она иго не слушалася. Вин и Машеньку угробить, супостат треклятый! Кровопийца!

– Ты что там делаешь?! – За спиной Линды стоял Вальдемар и с удивлением рассматривал как Линда совершенно мокрая, в белых ботфортах на платформе сидит на корточках перед забором.

– Я?! Сижу тут! А чего ты мне, Володечка, ни разу котика вашего не показал? Я смотрю – в статуте про него сказано, а показать не показываете, – замурлыкала она.

– А-а-а… так это не наш. Наш ещё неделю назад загулял. Это приблудный, соседский, наверное. Они его не кормят, вот он и повадился к нам через забор лазить, всю смородину загадил.

– Д-а-а-а? А я думала это твой! – Она специально сказала не «ваш», а именно «твой», чтоб подчеркнуть, кто в доме хозяин, чтоб Вальдемар даже подкоркой был уверен, что «всё» тут исключительно «его».

– Ой, ты моя рыбонька! – Подкорка информацию всосала без запинок, а хозяин подкорки был совершенно не в себе от, только что завершившегося, «помоечного» шоу и «обожания» домашних животных, – Ты только скажи чего тебе хочется и всё твоё будет. Дай, я тебя обниму, моё солнышко, прижмусь к тебе покрепче, калиночка моя.

«Эк тебя развезло, Вальдемар. Как изволил в своё время выразиться наш древний Диоген из бочки: «Всё течёт, всё изменяется». Всего три дня назад ты проел мне плешь своей любимой «Клавонькой», и я думала ты просто мерзкий подкаблучник. Всего четыре дня прошло, и ты забыл, как её звали. Да, видно оч-чень придирчиво на киностудии подбирали тебе партнёршу. Год целый подбирали. Но, у меня не было цели ни очаровывать тебя, ни привязывать к себе. Я не знаю от чего это произошло, ровно как не знаю кому это было надо.

Здесь всё не так. Вон как соседка Светлана заботится о своей подруге, и «бечь» из дому советует. Неужели у всей этой программы только сексуальная подоплёка? Может они изучают какой-то вид психотропного оружия, в смысле – во время съёмок постоянно воздействуют чем-то на мозг, может даже этими уродскими кашами с толстухой в оранжевых губах, куда мы вчера ездили? Может фармацевтические компании спонсируют эту программу и изучают на живых людях дозировку новых препаратов под видом этих каш? Может, изучают какое количество препарата надо вбухать, чтоб, внушаемость человека повысить в несколько раз?