Буковый лес

С высоченных потолков свешивались балдахинами трёхслойные занавеси бледно-салатовых, нежных розовых и белых тонов. «Какое редкое и замечательно сочетание цветов», – подумала Линда, и ей почудилось, будто сами занавеси колышутся и источают нежнейший аромат.

– Вальдемар, а как же такие потолки да ещё в два этажа отапливать? – Единственно, что нашлась спросить Линда, – Уйма денег уйдёт же, – её патологический реализм не отключался ни на секунду.

– Всё рассчитано, здесь прекрасное отопление, не переживай. Трубы проходят прямо под мрамором, он нагревается, и сам даёт ещё дополнительное тепло. Ведь ты же знаешь – существуют «холодные» и «горячие камни», мрамор относится к «горячим».

– Да, конечно… А, какое тут эхо, шаги прямо гудят в соседних комнатах…

– Это потому, что сюда пока не завезли ковры. Ковры с высокой опушкой глушат шаги. Рональд просто так, для развлечения продаёт такие квартиры, эти деньги для него копейки и ему сто лет не нужны. Ты вот посмотри сюда, – Вальдемар толкнул тяжелую дубовую дверь, и Линда оказалась в огромной спальне.

«Ах, вот оно и оно…», – Линда захлебнулась воздухом, и сердце в её груди стало огромным.

В самом центре просторной, с плотно задернутыми шторами спальни стояло красного дерева широкое ложе, застеленное так, что одеяло вместе с покрывалом натурального шёлка отогнуто, как бы приглашая вошедших вкусить его объятий. Инкрустированная искусным краснодеревщиком столешница из уникальных сортов дерева еле удерживала на себе бронзовый канделябр в двадцать свечей с гнёздами в виде когтистых птичьих лап. В этих «лапах» стояли резные, золотом отделанные свечи, их пока никто не зажигал, а резные ножки столешницы от томительного ожидания гостей изогнулись.

– Посмотри на потолок! – Вальдемар сам не мог скрыть восторга. – Видишь, это над головой небо в смотровых окнах. А, на небе… эх, жаль, пока на улице день, но ты же читала Гоголя? Как у него? «Посмотри, вон – вон далеко мелькнули звёздочки: одна, другая, третья, четвёртая, пятая… Не правда ли, ведь это ангелы поотворяли окошечки своих светлых домиков на небе и глядят на нас? Ведь это они глядят на нашу землю? Что если бы у людей как у птиц были крылья – туда бы полететь высоко-высоко. Ни один дуб у нас не стоит до неба!» Зато у меня есть дуб, который стоит почти до самого неба – мой друг, живущий и царствующий в Голосеевском лесу, помнишь его, сердечко моё?

«Дуб помню… даже можно сказать, хорошо помню, только к чему он здесь сейчас? Мы как бы в спальне, слева – гигантская кровать… как бы тут и нет никого… ни дуба, ни тётки, желающей посмотреть квартиру. Она сказала, когда будет подниматься, снизу перезвонит. Я то, собственно, надеялась, что никакой тётки-покупательницы в помине нет, что всё это сказка и ты, пока нет Инки и её команды, сам хочешь мне „показать“ пустую квартиру, ну или „спальню“ от квартиры. Если изначально ты на самом деле думал так, то сейчас я явно чувствую – „передерживаете“, в натуре „передерживаете“, Володимир Леонидович. Или вы опять мне решили устроить вчерашний финт с любованием на ночной Киев?! Ну, уж нет! Второй раз вам это даром не пройдёт!»

– Очень красивые окна! – Линда подпрыгивала, делая вид, что хочет получше выглянуть в окно, – Прямо разчудесные окна! Прямо всем окнам окна и в потолке и везде! Прямо не окна, а окнища какие то! – Линда скачет по квартире, подбегает к окнам, дёргает занавески, барабанит в салоне по клавишам рояля, мнёт на диване подушки, – Потрясающе! Такое даже во сне не приснится! Гратуляцон! Толь гемахт! (Прекрасно сделано! Нем.)

«Кажется, я с ним даже на немецком лучше заговорила, только кто мне объяснит: что тут сейчас происходит?! Как он себя ведёт? Вернулась безумная страсть к жене? Но, он вроде высказался по этому поводу. Ждёт клиента? Не похоже. Если человек на самом деле продаёт квартиру и имеет с этого проценты, он делает много ненужных, суетливых движений, нервно марширует в ожидании, сметает с этажерок пыль, которой нет. Поправляет целлофан на креслах. Вальдемар же смотрит то на меня, то на „звёзды“, то мельком на часы. Он когда шёл сюда, ничего не собирался делать и теперь тянет время, но для чего? А, может боится забеременеть?»

Линда пальцем тычет позолоченную раму на стене и оборачивается к «супругу»:

– Какая чудесная картина на стенке! Это…

– Это Тропинин. Подлинник, – Вальдемар мрачен и резок.

– Мама! – Линда присела на враз подкосившиеся коленки и, прикрыв рот рукой, подавила восторженный вопль.

– Тропинин одно время жил и писал в Киеве, но на Украине осталось очень мало его работ, и те в основном осели в частных коллекциях. Его полотна есть в Киевском музее Искусств. Несколько полотен. Остальные вывезены в Россию или вот так вот продаются частниками. Видишь, Рональд предлагает такого рода готовые меблированные пентхаусы, всё готово, въезжай и живи.

– И сколько тут квадратов?

– Это небольшая квартирка. Здесь приблизительно на нижнем ярусе и на верхнем вместе восемьсот квадратных метров. Но, я же говорю, это квартирка одна из маленьких и уютных, как бы дополнительное жильё, а есть у него и целые дворцы.

– Да! Квартирка премиленькая. Особенно эта картинка с ёлочками Тропинкина. Я тоже люблю ёлочки.

Голова Линды шла кругом. Снова, уже в который раз стало страшно. Даже страшнее, чем вчера на той странной горе с древними покойниками

– Маа-рик! Где же покупательница в самделе? Она смотреть квартирку не идёт? Мы долго ещё будем её ждать? Ты ей позвони, зая. Что мы тут полдня сидеть будем? Я ж с тобой по-человечески прогуляться хочу. Если она не придёт, давай лучше по городу походим. Ходить пешком, знаешь как полезно?!.

– Знаю, знаю…, постой, сейчас перезвоню, – он, отворив белые двери с большими стёклами, вышел на балкон. Это не был балкон в общепринятом понятии, а целая балюстрада с арками, с колоннам, с гибкими, сильными лианами. Вальдемар остановился под каменным сводом, засунув одну руку в карман брюк, второй прижимая к уху трубку, внимательно прислушиваясь, медленно раскачивался всем телом с пятки на носок и с носка на пятку, а внизу перед ним открытый, как на паперти лежал город Киев, с расколовшимся на миллионы стёкол, гаснущим солнцем.

– Пошли? – Он вернулся в комнату в приподнятом настроении.

– Передумали покупать? – Боже, как она обрадовалась слову «пошли». Ей уже точно не хотелось ни Вальдемара, ни Тропинина, ни белого рояля.

– Ну… я точно не знаю, – он смотрел куда-то влево от Линды, – одни словом, Рон сказал, что мы свободны, так сказать, отбой, можно ехать в баню, – добавил весело он, потирая руки, – вперёд, моя хорошая! Сейчас мы с тобой напаримся! Напьёмся чаю! – Он снова взял Линду за руку и как бы в шутку потащил к лифту. Линда делала вид, что сомлела, упиралась, сучила ножками, повизгивала. Слава Богу, всё обошлось, лифт уже ехал вниз.

– Мы с тобой только на пять минут заскочим в Голосеевский лес и поедем на другую сторону Днепра.

– А в лес то нам зачем? Ладно, лес так лес, – согласно кивнула она, главное, что они ушли из этой ужасной квартиры невнятного предназначения.

Они направились к выходу, катая пустые банки из под краски и разглядывая себя в зеркала. Да, всё обошлось, но когда они спустились вниз и страх рассеялся, Линда уже плохо скрывала своё раздражение. Два дня подряд «стрелять холостыми» согласилась бы далеко не каждая.

– А вот увидишь зачем!

«Да пошёл ты уже точно, блин, на самом деле! Достал своими тайнами, недомолвками, своими отмазками, своими тупыми шуточками, своими „восточными иносказаниями“ своим всем! Весь уже достал, с головы до ног достал! Наконец-то завтра всё закончится и мы с Эндрю как нормальные люди вернёмся домой в свою маленькую квартиру, в которой… в которую невозможно даже протолкнуть шкаф, потому, что он не помещается, в свою кухню с трубой центрального отопления где от соседей жёлтыми кругами протекает потолок, и муж не гидравлика не вызывает, ни соседей не приглашает и ждёт её – Линду. В её отсутствие пятно, явно, выросло до необъёмных размеров, вся побелка шелушится, и дом воняет сыростью. И всё равно, мы с Эндрю вернёмся с свой собственный дом, где нет подслушивающих устройств ни в спальне, ни на шее, ни в туалете.»