Буранный год
Шрифт:
– -- Так точно, товарищ комбриг!
– -- Все ясно, товарищ комбриг!
– -- Тогда, кругом! В распоряжение командира саперной роты капитана Казакова... Шагом... отставить!
– -- Бего-ом! Марш!
Состоявшаяся вечером беседа с начальником особого отдела бригады Старшим лейтенантом ГБ Полынкиным, прояснила вопрос с прикомандированным личным составом. Оказалось, что 'для усиления бригады' комиссар Мехлис зачем-то, действительно, привез на стажировку сыновей высшего партийного и военного руководства. Причем не только курсантов, но и уже получивших звания красных командиров. Среди фамилий мелькали столь известные как, Микоян, Фрунзе, Ярославский, Сергеев, Самойлов. Не все из них вели себя по-барски, были и обратные примеры. К примеру, лейтенант ВВС Аркадий Чапаев, его брат старший лейтенант артиллерии Александр Чапаев, и курсант артиллерийского училища Яков Джугашвили нормально вписались в новый коллектив. Двое попали в дивизион харьковских реактивных установок, а младший Чапаев в дивизион перехватчиков. Их Королев не раз ставил в пример другим. И все-таки с программой для "ракетных учлетов" нужно было что-то делать. В дивизионах крылатых ракет и перехватчиков ПВО, летать пока было не на чем. Занятия проходили на земле. Изучалась матчасть. Конечно, для считающих себя асами восемнадцати-девятнадцати летних мальчишек оторванная от неба учеба выглядела скучноватой. Оттого они и бузили. Впрочем, воспитательный эффект от 'шанцевой губы' вскоре появился. Вернувшийся Гущин, наказание одобрил, а за воспитание своего подчиненного взялся всерьез. Ну, а остальные четверо получивших взыскание, изо всех сил тянулись на занятиях проводимых приезжающими в дивизион инструкторами и инженерами. Особенно они воспылали любовью к службе, сразу после декабрьских учений со стартами ракетных планеров-перехватчиков. В тот раз, первым, на планере с ракетными ускорителями продемонстрировал взлет лично комдивизиона Шиянов. Стрельбу учебными 60 мм ракетами по дрейфующим в небе и дымящим
***
В первый день артиллерийского обстрела, так и не удалось отправить воздушного разведчика, чтобы установить какие же корабли бьют по столице с залива. Наступила ночь, а штаб генерала-фельдмаршала Густава Маннергейма вынужден был оставаться в пригороде Хельсинки. И сообщения к нему приходили одно другого тревожнее. За снежной метельной ночью, в тыл Виппурийской группе войск высадился вражеский десант, и замкнул окружение. Было неясно, как русские сумели пройти через торосы крупной войсковой группой из нескольких лыжных батальонов, поддерживаемых десятками аэросаней, быстроходных танков, и даже артиллерией. По артиллерийским позициям, судя по частым и мощным разрывам, били сотни тяжелых орудий. Панические сообщения приходили от расквартированных в южной Финляндии частей ПВО и шюцкора. Большое количество краснозвездных двухмоторных транспортников выбросило сразу в нескольких местах ротные парашютные десанты усиленные минометами. С Севера вдоль железных дорог продолжали наносить свои удары, прорвавшиеся на побережье Похьялахти и в центральную Финляндию большевистские дивизии. И эти проклятые корабли в 'Маркизовой луже', бьющие откуда-то из-за горизонта! Решение о срочном ударе по вражеским кораблям без разведки цели было поддержано штабом. Перелетевшая вечером в столицу добровольческая авиагруппа Терновского, начала подвеску авиабомб. Вылет был намечен на очень раннее утро.
Ночная метель стихла. Артналет по столичным береговым объектам и островным батареям все еще продолжался, а следом, русские в любой момент могли нанести удар своими пикировщиками. Поэтому выпускающий их группу капитан Магнуссон нервно подгонял последних выруливающих. Зенитные прожекторы заставляли искриться легкую поземку, и укатанный снег импровизированного летного поля. Кабы не переделанное шасси старых советских истребителей, эта авантюра бы просто не состоялась, и бомбы не удалось бы подвесить под фюзеляжи. Временный лидер, лейтенант датских ВВС Расмуссен повел на взлет их авиагруппу из шестнадцати переделанных русских 'Григорович И-5'. После недавних боев над Остробортией группой уже было потеряно пять старых русских истребителей и еще семь столь же старых британских 'Бульдогов'. Много раз перебранные французские моторы выли на высоких оборотах. От груза навешенных Хельсинскими оружейниками британских 113-ти килограммовых авиабомб, скрипели и угрожающе проседали амортизаторы, замененных в Бельгии стоек лыжного шасси. Пороховых ракет-ускорителей в это раз на самолеты не ставили, большая взлетная дистанция позволяла взлетать и без них. Перед тем вылетом подполковник Робертс сказал, что от результата этого удара по русским линкорам и крейсерам зависит успех обороны столицы и свобода Суоми. Впрочем, летящие с Матвеем рядом недавние курсанты абверовской летной школы, летели в бой не за Финляндию, а за неплохой гонорар, и в силу своей давней ненависти к большевикам. Советскому разведчику на эти громкие лозунги финского подполковника было также начхать, но по другим причинам. Раскрывать себя Матвею было никак нельзя, как нельзя было, и допустить успешной бомбардировки наших кораблей. И сейчас, набирая высоту в предутреннем небе, разведчик напряженно думал, как ему все сделать правильно. Решать над целью придется быстро, и права на ошибку у него нет. Анджей Терновский не случайно слег с ранением, сам он был нужен для другого задания, и провалить его также не мог.
Вообще-то младший сержант госбезопасности Матвей Поланский в разведку попал по наследству. Отец Матвея в далеких 1910-х водил знакомство со многими товарищами из II-го интернационала. За это и попал в поле зрения царской Охранки и перед самой империалистической оказался в ссылке далеко на востоке России. Здесь он неожиданно для себя пустил корни, стал учительствовать, и нашел свою единственную (будущую мать Матвея). И зажил старший Поланский спокойной жизнью. Впрочем, после победы Октябрьской Революции, в стороне от борьбы за народное дело он не остался. Вспомнили про него товарищи, и как старому подпольщику предложили новое дело. В общем, вступил отец Матвея в большевистскую партию, сменил фамилию на партийный псевдоним, и стал чекистом. Громил в Сибири банды анархистов, контрабандистов и прочих мазуриков. Выслеживал и ловил белых шпионов, агентуру интервентов и барона Унгерна. Был дважды ранен, получил благодарность и наградное оружие от товарища Менжинского. В 1935-м году бывший учитель, старший лейтенант госбезопасности Поланский был направлен обучать кадры для ГУ ГБ НКВД. Причем, в силу хорошего знания польского языка и культуры, частенько приходилось ему готовить агентов-нелегалов для отправки на историческую родину. Вот в 1938 году старый знакомый Поланского один из начальников отделов ГУ ГБ Исай Бабич и предложил ему послать родного сына Матвея на разведкурсы. Хоть и переживал за сына старший Поланский, но согласился. Карьера в НКВД была делом серьезным и весьма перспективным. В отличие от хорошего знания английского и польского (устного и письменного языков), летная специальность Матвея Поланского новых учителей поначалу не особенно заинтересовала. Управлять самолетом будущий разведчик научился еще в 37-м, в родном Читинском аэроклубе. Быстро освоил сложный пилотаж, не только на У-2, но и на УТ-1. Летал отлично. Инструкторы хвалили, даже на соревнования отправляли. И быть бы ему, наверное, успешным пилотом-спортсменом, а может, и пилотом ВВС, если бы не родовая польская кровь, и не отцово начальство. В общем, с июня 1939 вынужден был Матвей повышать свою квалификацию по первой и самой любимой им крылатой специальности, но уже в школе пограничных пилотов НКВД.
Юный младший сержант госбезопасности прошел ускоренный курс подготовки, выучил наизусть свою новую биографию, и в первых же числах августа отправился в Польшу. Здесь, в соответствии с легендой, Поланский успешно легализовался. Через неделю, 'провинциальный планерист-любитель', попытался поступить в Демблинскую военную летную школу. Туда его не взяли, несмотря безукоризненный комплект документов, и хорошие оценки на экзамене (все, кроме оценки по Истории Великой Польши). Командование Летництва Войскова еще не видело нужды в ускоренном наборе курсантов, и количество мест в училище не увеличивало, отбирая лучших. Матвей был готов к этому, и легко поступил в летную школу в Быдгощи сначала на курс авиамехаников. И там, на курсе обучения пилотов тоже не было свободных мест. Не успел он проучиться и нескольких недель, как началась мобилизация и война с Германией. Матвей тут же сумел отличиться, перегнав с подвергающегося бомбежке школьного аэродрома на авиабазу Марково аварийный учебный самолет. После этого, недоучившегося курсанта с планерным опытом заметили, и решили использовать не только как механика. Пройдя ускоренное обучение пилотированию, оказался Матвей в истребительно-штурмовом дивизионе 'Сокол', где и продолжил службу в качестве пилота, переделанного в штурмовика старого истребителя PWS-10. Дальше начались и вовсе чудеса. Как уже потом узнал Поланский, из СССР в Польшу прибыло несколько агентов. Сам он фактически становился связником между советским резидентом в Варшаве и двумя его польскими командирами (и как выяснилось, 'соратниками по 'невидимому фронту''). А Моровский с Терновским стали быстро 'тянуть' Поланского по службе, на командира звена. По счастью бдительные офицеры Дефензивы не заинтересовались, причинами столь интенсивного обучения группы из нескольких бывших курсантов (одним из которых был Матвей). И вскоре новоиспеченного плутонового Поланского направили в Англию, для переучивания на новую технику, и для перегонки закупленных поляками 'Харрикейнов'. Тогда-то он впервые узнал о своем основном задании. Вот только внедриться в круг британских военных пилотов и испытателей в тот раз не удалось. Не того полета птицей был молодой пилот для командования союзных ВВС. Все что удалось юному разведчику, это перезнакомиться с большой группой британских офицеров. Потом был дальний перелет на перегруженных топливом британских истребителях, и новые боевые вылеты. К началу октября Матвей научился грамотно штурмовать колонны фашистов и даже сумел сжечь один словацкий биплан-истребитель. Затем случилась ожидаемая капитуляция в Люблине, и плен. Но вскоре, Поланский попал в учебную эскадрилью Абвера, в которой встретился со своими бывшими командирами в роли инструкторов.
И вот, теперь Поланский изображал боевые вылеты против РККА в Финляндии. Это было сложнее, чем воевать в Польше против Люфтваффе. Чтобы не возбуждать подозрений других пилотов и контрразведчиков из Валпо, пришлось изрядно потрудиться. И при стрельбе и бомбардировке мимо целей, и чтобы не подставиться под очереди воздушных стрелков, следовало быть
очень осмотрительным. Перед тем вылетом, Матвей получил от капитана Терновского приказ, срочно отправляться в Англию с закупщиками-перегонщиками финского полковника Шалина. В очередной поездке Матвей под любым предлогом должен был остаться на Острове, а сам Терновский планировал присоединиться к нему позднее. Так уж вышло, что тут удачно совпали планы советской разведки по внедрению агентов, и решение британцев 'втихую' передать финнам три десятка истребителей 'Глостер Гладиатор'. В эту-то команду пилотов-перегонщиков, как раз и был включен Матвей Поланский. Вот только русское наступление спутало все карты, и отъезд делегации неожиданно задержался. Результатом этой задержки оказался вылет советского разведчика в тот бомбардировочный рейд. Но бомбить советские корабли Матвей не собирался. ...Звено Матвея шло в колонне сразу за ведущим звеном датского лейтенанта. Один И-5 задымил после взлета и, сбросив бомбу в лес, тут же пошел на вынужденную. Остальные, машины собравшись в строй, потянулись едва на сотне километров в час в сторону залива. С тяжелыми бомбами высоту было не набрать, поэтому шли едва на четырехстах метров. Летели минут двадцать, не дольше. Белый саван застывшего ледяного поля 'Маркизовой Лужи' сначала был чист. В направлении дымных облаков глаза искали вытянутые контуры крейсера или линкора. Но, вот, чуть левее по курсу, в предутренней дымке обозначились какие-то огни. Дымы были, огоньки тоже были, но ничего крупного, вроде корабля, Матвей там все еще не видел. Это было странно. Идущий во главе первого звена Расмуссен заложил круг над дымами, видимо тоже не мог ничего понять. Ни больших кораблей, ни прорубленного ими во льдах канала чистой воды не было. Ничего размером с корабль вообще не наблюдалось! Впрочем, кое-что Расмуссен углядел. Километрах в пяти восточнее обманных дымов с трудом угадывались какие-то странные грязно-серые прямоугольные пятна больше похожие своими размерами на вагоны-теплушки. То одна, то другая такая 'теплушка', неожиданно окутывалась дымом и выплевывала в сторону далекого берега длинный огненный столб. Рядом с ними замигали огоньки зенитного огня. Облачка зенитных разрывов стали наползать на подлетающую группу самолетов. Матвей пригляделся к маневрам ведущего, и внезапно понял, что просто бомбить мимо, и смотреть как бомбят другие, сейчас он не сможет...
'Вот оно! Теперь мне ясно. Наши притащили на лед дальнобойные пушки. И пушки те, наверняка, секретные. Расмуссен далеко не дурак, и видя то же что и я, сейчас зайдет вдоль линии этих орудий и начнет бомбежку. И что мне тогда делать?! А если он вернется и расскажет? Так, СТОП! Первое, что я могу и должен сделать, это сбросить гребанную бомбу прямо сейчас! А там, останутся у меня два старых британских 'Виккерса' с полным боекомплектом. Передатчиков ведь на самолетах нет, только приемники стоят. Терновский всегда отдавал нам команды через рацию своего 'Харрикейна'. Значит, моя задача сделать так, чтобы на берегу ничего не узнали. Ни про секретные орудия, ни про отсутствие в заливе советских кораблей. И чтобы ни один фашист до берега не дотянул. Хорошо, что на наших 'пятаках' нет кинопулеметов, можно смело дырявить гадов! Жаль только, что свое задание провалю, но бомбить наших, я этим уродам не позволю!'.
Матвей нажал кнопку сброса, и семипудовая бомба через секунду глухо рванула за хвостом, подбросив своей ударной волной, идущую сзади машину. Наплевав на соседние истребители, он, прибавил газа, и оказался у самого хвоста датчанина. Короткая очередь, и перевернувшийся через крыло аппарат лидирующего группу лейтенанта врезался в лед, и взорвался на своей же бомбе. Теперь счет пошел на секунды. Матвей, экономя боекомплект, коротко и точно бил по кабине, и тут же пристраивался к следующему. Те, кто шел сзади, еще не поняли в чем дело, зато летящие рядом его бывшие сослуживцы в ужасе бросились врассыпную от 'сумасшедшего убийцы'. Но делали они это слишком медленно, потому что свои бомбы сбросить не догадались. Шестеро 'абверовских птенцов' все-таки проскочили вперед, и уже влезли под огонь зениток, пока Поланский продолжал отстрел, тех, кто еще не вышел на боевой курс. Двое столкнулись и упали. Еще один получив зенитный снаряд, рухнул вниз. Четыре сбитых Матвеем 'пятака' уже лежали на льду, а две небольшие группы истребителей-бомбардировщиков все еще пытались выйти в атаку на пушки. Но в этот момент, откуда-то сбоку с земли ударили огненные факелы. Матвей видел, как в утреннем небе оперенные огнем небольшие монопланы взлетали, поднимаясь чуть выше строя атакующих финских машин. Вот их носы поочередно окутались дымом, и среди финских самолетов появились частые разрывы, словно от огня зениток. А сами ракетные машины сразу, заложили плавный вираж, и пошли на посадку. Огненный факел из их хвостов уже не бил. А шесть сбитых ими бипланов тут же свалились на крыло. Остальные два, побросав, куда попало, свои бомбы, попытались развернуться в сторону берега. С этими Матвей уже мог разобраться. Все-таки своих сослуживцев он знал хорошо. Настоящих воздушных бойцов среди них не было. На обе оставшиеся цели патроны Поланский уже не экономил. И лишь, завалив последнего, увидел со стороны Таллина спешащие сюда советские истребители. Теперь Поланскому нужно было срочно уходить. Теоретически, его 'британская миссия' еще вполне могла состояться. Если на льду наши захватят всех выживших пилотов, а других свидетелей-финнов поблизости не окажется. И если, видевшие его бой красноармейцы и командиры, не станут трепать языками о том, как финский пилот сбивал своих. Увы, всяких разных 'если', набиралось слишком много. Из-за этого не слишком логичного (если не сказать безумного) поступка вся его дальнейшая разведывательная работа, оказывалась под угрозой и могла теперь прерваться в любой момент. Но Матвей почему-то иррационально верил, что информация к финнам не дойдет так быстро, и потому, сбегать или 'пропадать без вести' пока не собирался. Он уже почти долетел до посадочной площадки, когда зашедшая ему в хвост советская 'Чайка' И-153 открыла огонь из четырех синхронных пулеметов. Играть с таким противником было бесполезно. Матвей ушел на вираж и, выпустив последнюю очередь 'в белый свет', перевернул самолет через крыло, и просто выпрыгнул с парашютом. Ветер закрутил Матвея, и понес на деревья. Как влетел в хвойный лес, и сгорел его 'пятак' он не видел. А то, что этот бой с советским летчиком прикрыл разведчика от любых подозрений, он узнал уже позже в столичном госпитале.
На следующий день Поланского навестил подполковник Робертс одетый в белый халат поверх мундира. На его вопрос - 'Сколько русских кораблей вы видели, и откуда они стреляют, лейтенант?', Матвей ответил посетителю чистую правду - 'Группа была атакована еще до похода к цели, господин подполковник. Где находятся корабли, и каков состав ордера мне не известно. Мы приняли бой, и авиагруппа погибла полностью!'.
Попытка повторного налета также не увенчалась успехом. Теперь русские поднимали прямо со льда свои истребители-перехватчики, и без затей сбивали над заливом финские самолеты. Даже разведчики не сумели проникнуть в этот район. А еще через день при попытке это сделать, был сбит самолет Швеции. Отъезд в Англию еще не был назначен, зато легкие ушибы и ссадины Матвея ничуть не мешали ему выполнить задание. Врачи отпустили его из госпиталя уже через день. Перед уходом из госпиталя, Матвей успел повидаться с Терновским, тот тоже готовился к выписке. Из всей авиагруппы их осталось всего человек восемь, из которых еще трое лечились от ран, двое перешли в другие авиагруппы, один вернулся в Германию после ранения. Рассказывать капитану и соотечественнику о своих недавних подвигах Матвей не стал. О том, что за каких-то двадцать минут он лично сжег шесть вражеских самолетов, Поланский не думал. Куда важнее было знать, что его безумное с точки зрения разведчика решение оказалось правильным. И еще сегодня он узнал, что Выборг капитулировал после сильных артиллерийских обстрелов и последовавших за ними мощных штурмовых ударов......
***
Хьюз слегка накренил свой 'Боинг', и увидел подходящую к бельгийской границе группу бомбардировщиков. Моровски на своем двухмоторном 'мессере' и его восьмерка 'Брюстеров' висели ниже на полтысячи футов. В крови миллионера гуляло возбуждение. Даже когда он снимал сцены воздушных боев для 'Ангелов Ада' таких переживаний не было. Какие-то давно, еще в детстве, забытые чувства рождала эта очередная авантюра Моровского. Сам Говард рос в богатой семье, и всегда мог себе позволить почти все, просто в силу авторитета семьи и большого состояния. Лишь несколько не особо обременительных табу были и в его жизни, за что стоило благодарить отца. И как все запретное, эти табу слегка дразнили Говарда своей недоступностью. До 19 лет те табу им соблюдались, но сразу после смерти родителей, Говард стал пробовать этот мир на прочность. Беспрецедентная личная свобода и безопасность, унаследованная вместе с высокими связями и огромными деньгами семьи, позволяли Хьюзу ступать по самому краю общественной и семейной морали. Даже случайный наезд на пешехода со смертельным исходом, не грозил молодому миллионеру ничем кроме некоторых финансовых издержек. Однако хоть Говард регулярно бросал вызовы этому Миру, он все же не забывал и заветы предков. Он не женился на падших и скомпрометированных женщинах, но легко компенсировал свое здравомыслие обширным списком романов с моделями и актрисами. Он не имел дел с уголовниками, и не конфликтовал с церковью, просто потому, что не замечал, ни тех, ни других. Риск и небо были его религией. Но дойти до самого края, молодой миллионер не спешил. В середине тридцатых в разных концах Мира вспыхнули войны, в которых умелые и не очень пилоты совместили два главных кумира Говарда в гремучую смесь смертельной воздушной игры. Все то, что Говард воспел в своей кинолетописи 'Ангелы Ада' в этот раз, проигрывалось новыми 'актерами' вживую. Призом в той смертельной игре становилась шумная слава для немногих победителей (вроде испанца Морато). А наказанием за проигрыш должны были стать лишь яркая гибель и забвение. Впрочем, иные погибшие асы удостаивались и посмертных строк в анналах Истории. И Говард рационально оценив эти перспективы, в первый раз не решился пробовать Мир на прочность, покорившись воле покойных родителей. С тех пор, войну Говард обходил десятой дорогой, просто потому, что не мог себе позволить, глупо погибнуть, обезглавив тем самым дело всей своей жизни.