Бурный финиш

– Не бросай меня...

– Нет, милая, не брошу, – сказал я. – Тише...

– Что случилось?

– В тебя стреляли.

– Стреляли? – Это ее не удивило. – Билли?

– Не знаю, я не видел. Не говори ничего. Скоро будет доктор.

– Генри... – Силы оставляли ее, кожа приобрела мертвенный оттенок. – Генри, я тебя люблю.

Она снова закрыла глаза, но сознания не потеряла. Левая рука Габриэллы судорожно подергивалась, страдальческие морщины на лице сделались глубже.

Я бы отдал все на свете, чтобы она опять стала здоровой, чтобы ее отпустила боль.

Прибыл доктор. Он был молод и потому еще не забыл, чему его учили. У него были густые черные волосы и худые ловкие руки. Только это мне в нем и запомнилось.

Он склонился над Габриэллой, быстро заглянул под мой платок и обернулся к полицейскому.

Я услышал слова «auto ambulanza» и «pallotta» 9 . Собравшиеся наперебой сообщали необходимую информацию.

Молодой врач снова опустился на колено и пощупал пульс Габриэллы. Она приоткрыла глаза.

– Генри.

9

«Скорая помощь», «пуля» (ит.).

– Я здесь. Молчи.

– М-м...

Молодой врач сказал ей что-то утешающим тоном, она слабо ответила: «Si». Он раскрыл свой чемоданчик и ловко собрал шприц для инъекции, затем проделал дырку в ее чулке, протер кожу спиртом и сделал укол в бедро. Снова пощупал пульс и сказал что-то успокаивающее. Я видел, что он ее ободряет, но меня это мало утешало.

Вскоре Габриэлла открыла глаза пошире, и на ее влажном лице появилась судорожная улыбка.

– Лучше, – сказала она еле слышно.

Но она на глазах теряла дыхание, и никаких улучшений я не заметил, разве что, возможно, боль немного утихла.

– Ну и хорошо, – улыбнулся я в ответ. – Тебя отвезут в больницу, и все будет в порядке.

Габриэлла еле заметно кивнула. Врач по-прежнему держал ее руку, следил за пульсом по часам.

Подкатили две машины и, взвизгнув шинами, остановились. Полицейский «Ситроен» и машина «Скорой помощи». Из первой появились два карабинера, явно в чинах, а из второй – санитары с носилками. Вместе с доктором они осторожно забрали Габриэллу из моих объятий и уложили на носилки. Под голову ей положили одеяло, чтобы было удобнее лежать. Доктор проводил взглядом дырочку в спине. Он и не попытался снять с Габриэллы пальто.

Один из полицейских спросил меня:

– Вы, кажется, говорите по-французски?

– Да, – ответил я, вставая. Только теперь я понял, какая здесь твердая мостовая. Нога, которую я согнул в колене, успела онеметь.

– Имя и адрес молодой дамы?

Я сообщил, он записал.

– А ваши?

Я сообщил.

– Что тут случилось? – спросил он.

– Мы бежали, чтобы успеть на трамвай. Кто-то выстрелил нам в спину. Вот отсюда. – Я показал на переулок.

– Кто же?

– Я не видел. – Санитары подняли носилки с Габриэллой, я поспешно сказал: – Я поеду с ней.

Но полицейский покачал головой:

– Попозже. Сейчас вы должны поехать с нами и рассказать все, что случилось.

– Я не оставлю ее. – Я не мог допустить, чтобы Габриэллу вот так увезли. Я быстро шагнул к доктору, взял его за руку.

– Глядите, – сказал я, распахивая пиджак.

Он взглянул и стал вытаскивать мою рубашку из брюк, чтобы разобраться, что случилось. По нижнему ребру у меня тянулась кровавая полоса длиной дюймов пять. Неглубокая, но горела, как ожог. Доктор пояснил полицейским, что это означает.

– Ладно, – сказал тот полицейский, что говорил по-французски. – Поезжайте, пусть вам сделают перевязку. – Он записал адрес на страничке блокнота и, вырвав, дал мне. – А потом к нам, ясно?

– Договорились.

– Паспорт при вас?

Я вынул паспорт, отдал ему и положил в бумажник листок с адресом. Доктор кивком велел мне садиться в машину «Скорой помощи», что я и сделал.

– Погодите, – сказал полицейский, когда санитары уже закрывали двери. – Пуля, значит, попала в девушку, а потом задела и вас?

– Нет, – сказал я. – В нас стреляли дважды. Сначала в нее, потом в меня.

– Мы их будем искать, – пообещал полицейский.

Габриэлла была жива, когда мы подъехали к больнице, была жива, когда ее перенесли прямо с носилками на каталку, была жива, когда один из санитаров «Скорой» объяснял доктору, что случилось, и когда этот доктор и его помощник, так и не сняв носового платка с раны, проверили ее состояние, после чего быстро увезли. Второй доктор, коренастый мужчина с плечами боксера, остался и задал мне какой-то вопрос.

– Inglese, – отвечал я. – Non parlo italiana 10 .

– Вам придется подождать, – сказал он по-английски. У него был сильный акцент, но, к счастью, мы могли как-то объясняться.

Он привел меня в узкую комнату, где стояла узкая кровать. Жестом велев мне садиться, врач вышел и вскоре вернулся с медсестрой, у которой в руках были какие-то бумаги.

– Как вас зовут? – спросил меня доктор.

Я сообщил свои имя, адрес, возраст, после чего медсестра ободряюще мне улыбнулась и ушла, а вскоре вернулась с каталкой, инструментами и запиской.

10

Я англичанин. Не говорю по-итальянски (ит.).

– Звонили карабинеры. Просили, чтобы вы побывали у них до четырех часов.

Я посмотрел на часы. Я совершенно забыл о времени. Оказалось, не прошло и часа с того момента, когда мы с Габриэллой бежали за трамваем. С тех пор я прожил несколько эпох.

– Понял, – сказал я.

– Пожалуйста, снимите пиджак, – попросил доктор.

Я встал, снял пиджак, высвободил правую руку из рубашки. Врач наложил два бинта – один марлевый, чем-то пропитанный, а другой проложенный ватой – и прикрепил их пластырем. Я снова вдел руку в рукав рубашки.

– Ну как, что-нибудь чувствуете? – спросил он.

– Нет.

Его это удивило. Потом его лицо стало озабоченным.

– Е sua moglie? – спросил он.

Я не понял.

– Извините. Я спросил: она ваша жена?

– Я ее люблю, – сказал я. Мысль о том, что я могу потерять Габриэллу, казалась невыносимой. На глазах у меня выступили слезы. – Я ее люблю! – повторил я.

– Да, – доктор сочувственно кивнул. Он принадлежал к нации, где чопорность и сдержанность не считались достоинствами. – Погодите. Мы вам скажем... – Он оборвал себя на полуслове и вышел, а я остался гадать, почему он осекся: потому ли, что не хотел сказать мне, что она умирает, или просто не мог выразить по-английски то, что хотел.