Былые

В письме отцу Лютхену Тимоти превозносил уравновешенность Альфонса в момент, когда начались аномалии:

Дорогой отец Лютхен,

Надеюсь, письмо найдет вас в добром здравии и что жизнь вне службы по-прежнему приносит вам удовольствие.

Благодарю за непоколебимую поддержку, мудрость и долготерпение, которыми вы отвечаете на мой поток вопросов и описаний пугающих событий. Однако я несу вам на суд еще одно — и во многом его недвусмысленность способна пролить свет на все положение. Случилось это в ходе крещения странной девочки Модесты (теперь она выглядит ребенком пяти лет от роду). В тот день крестил я шестерых детей, и все шло хорошо, покуда к купели не приблизилась она, седьмая. Я приступил к первым словам и молитвам и уже было зачерпнул воду, как вдруг та отдернулась. Никак иначе не описать неестественное движение воды прочь от моей руки — она просто быстро отстранилась, словно напуганная. Как бы я ни старался ее зачерпнуть, она наотрез отказывалась идти в черпак или пригоршню, не помогла даже губка. Когда кое-кто из прихожан начал смеяться, я не стал их прерывать. Думаю, если бы не уравновешенность ее доброго крестного, я бы вновь впал в состояние, каким переболел после прошлого ужасного феномена. Порой мне верится, что Господь наш благословил некоторых из темнейших рас прочной душевной конституцией.

Единственное толкование, какое я могу найти этому последнему событию, — негативное, о чем вы меня уже столь великодушно предупреждали. Нельзя же видеть бегство святой воды во время крещения иначе как символ засевших в ребенке порочности и возможного зла. Прошу вновь просветить меня своей мудростью и честностью.

Ваш самый скромный слуга, ПРЕПОДОБНЫЙ ТИМОТИ ЛЕМАНН

Ответное письмо отца Лютхена оказалось слишком загадочным для замешательства Тимоти, но все же предлагало практическую помощь и очередное заверение в участии.

Дорогой Тимоти,

Мне жаль слышать, что тебя по-прежнему осаждают тревожные инциденты, окружающие, похоже, твое «таинственное чадо», и что ты читаешь в этих знамениях ее безбожностъ. Не могу вполне согласиться с твоими страхами, поскольку за годы засвидетельствовал куда более свирепые случаи одержимости злом и некоторые виды сопутствующих недугов, имевшие явные сношения с темными силами. И вновь я остерегаю тебя от обостренного отношения к этим драматичным, но не зловещим святотатствам — ради твоего же здоровья тела и рассудка. Ты говоришь, ее необычный рост продолжается. И все же есть множество историй и рассказов очевидцев из каждой страны в мире и каждого века во времени о схожих аберрациях среди детей женского пола, куда более пугающих, чем твоя плещущая вода. Думаю, последняя манифестация и предшествующие ей голоса могут являться частью ее экстрасенсорного взросления и что все это схлынет на нет в месячный срок. Однако я точно знаю средство крестить Модесту, как пить дать — буквально, прости меня за шутку!

Ты раз за разом рассказываешь, что и она, и голоса заявляют о своей преданности Ворру и происхождении из него, поэтому я предлагаю прислать тебе для крещения местную воду. Обязательно скажи ей самой об этом, чтобы повысить вероятность нормальной реакции. Хотя я действительно, как и многие другие, верю, что у частиц воды есть память — по поводу чего я, кажется, уже говорил, высылая тебе сведения о Ворре, что никогда не понимал, отчего ж наука не исследует и не ставит опыты на жидкостях из великого леса. Известно, что от центра леса до самого Эссенвальда проходит поразительное расстояние огромная сеть подземных рек. Кто-то утверждает, что одна такая артерия берет начало от корней самого древа познания и что ее исток никогда не видел дневного света. Другие говорят, что в дождливые годы этот водоем бывал огромен. Сейчас настал тот самый период, и мениск на дне беспросветных колодцев в подвалах многих домов распирает, и он дрожит от жизни. Прости меня за отступление. Я лично освящу воду, если ты обещаешь, что не станешь благословлять ее заново. Зови это причудой старика, но мне это представляется неразумным. Пришли свое согласие — и получишь воду.

Благослови тебя Бог, спаси и сохрани, ПРЕПОДОБНЫЙ ГЕРВАСИЙ ЛЮТХЕН

Глава пятнадцатая

Сирена снова задумалась о том, чтобы научиться водить самой, пока они с Гертрудой и новорожденной скользили по ясности тропического утра за три часа до того, как солнце пережарит день. Опять раздражал молчаливый шофер. Его немногословность и напускное равнодушие казались дерзостью, и ей уже наскучил вид его жесткой спины в ливрее и лихо перехлестывающих из-за воротника волос на шее.

— Что думаешь об Изабель? — спросила Гертруда, баюкая малышку. Крохотная розовая ручка схватила ее за палец.

— О ком? — переспросила Сирена, отскребывая свое внимание от шофера.

— Имя Изабель.

— Ну, полагаю, это сильное имя, — Сирена еще не уловила смысл или значение вопроса, и Гертруда расслышала это в ее голосе.

— Для моей маленькой. Я придумываю ей имя.

— Ах да, конечно. Изабель — хорошее. Какие есть еще?

— Мою бабушку звали Эрментрауд — звучит красиво, но слишком по-немецки, а мне бы хотелось что-то более международное, более современное.

— М-м-м…

— Что думаешь о Ленор?

— Это как-то связано со львами?

— Возможно. Это из По, имя его утраченной супруги из «Ворона».

— Утраченной? — не поняла Сирена.

— Усопшей — ее призрак осаждает писателя, его дом и стихи.

— Мрачновато для новорожденной, нет?

— Как насчет Лигеи?

— Красиво, оно венгерское?

— Не знаю, тоже из По.

— Надеюсь, не очередная покойная супруга?

— Вообще-то да, — отрезала Гертруда, прижигая интонацией тему.

В район Муттеров они сворачивали в молчании.

— Мне всегда нравилось имя Аннелиза, — сказала Сирена, и ее реплика упала на каменистую почву, как лимонные зернышки.

Муттеры собрались вокруг отскобленного стола. Все было вычищено и вымыто, даже Зигмунд. Его ежемесячную ванну перенесли пораньше. На ее необходимости настояла жена, пропустившая мимо ушей все протесты и скулеж насчет риска пневмонии и верной ранней смерти.

Острые слухом расслышали бы за его жалобами ее летящие крошечные агаты и кремнии в виде «вот и хорошо» и «так тебе и надо».

Она лично налила лохань, плеская в мутный кипяток разные чистящие средства и мыла. При этом вся кипела и клохтала из-за его скверного и развратного поведения. Любой посторонний наверняка бы понял эту затуманенную картину превратно. То, как она колдовала и язвила над клокочущим котлом, намекало на совсем другую, более зловещую стряпню.

Все встали в ожидании, бросая взгляды на дверь. Тадеуш водил своей странной рукой по прилизанным и уложенным с сахарной водой волосам, а Мета с тихим хлопком вытащила палец Берндта из его ноздри. Сиреневый лимузин подплыл к дому и отбросил на отполированные окна румянец — под стать нарастающему цвету лица фрау Муттер.

Тадеуш открыл раньше, чем Сирена успела постучать. Ее рука зависла в воздухе на высоте его шеи.

— Доброе утро, мадам, — сказал он своим самым парадным голосом. — Прошу, войдите, — он слегка поклонился и отступил в сторону.

— Спасибо, — улыбнулась и тепло ответила Сирена.

Она оглянулась на Гертруду, которая нежно качала безымянное дитя, и вошла. Тут же заметив изуродованные руки юнца, она спросила себя, как это повлияет на уравнение. Она уже настроилась найти для Гертруды надежную служанку и вырвать подругу из-под опеки этих жутких машин в подвале.

Муттер сделал шаг вперед и взял их за руки в чрезмерно вежливом приветствии. Гертруда справилась о здоровье, и он ответил, что ему много лучше. Затем представили фрау Муттер. Та сделала книксен, едва замеченный из-за ее ширины; скорее показалось, будто ее передернуло. Она не могла оторвать глаз от карнавального нагулиша, а оторвала только для того, чтобы подтвердить душераздирающую прелесть его матери. Дочь Муттера стояла в сторонке, держа за руку озорного малыша. Сирена расположилась с полным обзором на сегодняшнюю цель. Девочка совсем недавно вступила в подростковый возраст. Низенькая и плотная. Фигура, как и рост, уже достигли зрелости и с возрастом будут только раздаваться. Каштановые волосы завязаны в узел над запоминающимся лицом. Она была в расцвете; молодость била через край и, раз увиденная, уже не давала отвести глаз от своей энергичности. Причем даже в непосредственной близости с классической и непреходящей элегантностью дам высшего света. Есть такие виды красоты, которые не имеют касательства к пропорции или симметрии. Это не лишает их совершенство своих баланса и деликатности — красота просто так и лучится из обыденности с ослепительной силой. Таким было улыбчивое лицо дочери Муттера, выведенной вперед гордым отцом на встречу с дамами.

— А это моя Мета.

Она посмотрела на обеих широкими ясными глазами, сделала книксен и лишилась дара речи.

— Поздоровайся, дочур, — сказал Муттер.

Она залилась краской и произнесла:

— Доброе утро, дамы.

Затем протянула сморщенную от работы руку.

Закончились формальности с поклоном Тадеуша — он не стал пожимать руки. Все расселись за деревянным столом и ждали начала беседы. Внутри неловкости зрело напряжение. Чреватое, громоздкое и как будто рокочущее под домом или хотя бы под столом. Гертруда переложила младенца с руки на руку. Фрау Муттер пучила глаза, силясь разглядеть лицо под чепчиком. Ее руки в то же время мягко сжимались и разжимались. Гертруда увидела это и узнала. Она уже замечала такое за собственной и другими матерями. Непроизвольное желание коснуться и подержать ребенка — любого. Этакая зависимость развивается с годами у матерей, особенно родивших трое и больше детей. Оказавшись рядом с младенцем, они не могут помешать рукам требовать приязненного касания. Совершенно противоположную реакцию выказала Сирена, когда ребенка впервые предложили подержать ей.

— Хотите на нее посмотреть, фрау Муттер?

Девочку подняли, чепчик развязали и сняли. Гертруда поднесла нагулиша молчаливо глазеющей фрау. Семейство закусило губы. Протянулись машинально руки, приняли младенца. Сирена уловила в воздухе странную вибрацию. То, как все Муттеры затаили дыхание. Все изменилось в тот же миг, когда старая мать почувствовала ерзающий вес и заглянула в глаза счастливого дитя, не имевшего ни малейшего сходства с ее супругом или любым другим членом ее семьи. В долю секунды она поняла, что ее страхи совершенно безосновательны, а добрый и верный муж все время говорил правду. Ребеночек залепетал, наслаждаясь теплом и ароматом прочного и давнего материнства фрау.