Былые

— Вы говорите о Касании, фройляйн? — вежливо спросил он.

Никто не произносил этого слова вот уже два года. Ужас перед Касанием — заразой Фанг-дик-кранк — стерся из памяти. Изгнали из бесед и мыслей. Некоторые в очереди оглянулись на женщину со странными шрамами и на слепых детей, в том числе девочку вовсе без глаз.

— А ну цыц, этого никто не должен слышать.

— Но мы не…

Твердая рука заткнула Белыша, притворяясь, будто промокает ему лицо мокрым платком.

— Цыц, иначе нас услышат.

Услышать люди как раз и услышали, и быстро скрылись. Шоле неспешно прошла в начало очереди, по-матерински подводя несчастных слепых найденышей. Встала у приемного стола, как раз когда Сирену препроводили по первому этажу к лестнице. Все глаза были прикованы к проходившей даме. Шоле заметила за спиной сестры Белыша поднос с инструментами из нержавейки. Пока никто не видел, быстро опрокинула его и вернулась в озабоченную позу, когда тот стеклянно рухнул на затертый пол. Девочка жутко подскочила и ударилась в слезы. Белыш запаниковал и приготовился бежать. Шоле присела перед ними, утишая тревогу. Сирена мгновенно сменила направление и подошла к отчаянной сцене.

— Несчастное дитя, — сказала она. — Ты ни в чем не виновата, не переживай, не переживай.

Шоле потрясла ее краса. Со слов Измаила ей представлялся кто-то старше, суше, без этих зрелищных глаз.

— Вы в порядке, дорогая моя? — спросила она у Шоле, а идеальные очи считывали каждый шов и морщину на изборожденном лице.

— Да, мэм, — сказала Шоле, мгновенно ее возненавидев.

Добрые руки успокаивающе опустились на детей — так, как двигаются только слепые или бывшие слепые. Реакция была незамедлительной. Руки словно сняли весь ужас.

— Это ваши дети? — спросила Сирена, зная, что нет. По крайней мере, не по рождению. Смуглая кожа Шоле не шла в сравнение с конголезской чернотой малышей.

— Нет, мэм. Я нашла их на улице и решила, что им требуется лечение.

— Чудесно, какая доброта. Нам нужно больше таких, как вы, — сказала Сирена и затем — другим голосом и с другой скоростью — подозвала санитара. — И да, вы правы, лечение им требуется.

Она сказала пару слов санитару, затем обратилась к детям.

— Хотите есть?

Оба закивали, и Шоле впервые стало стыдно.

— Эта милая женщина о вас позаботится.

— Но нам еще нужно просить деньги для семьи, — нервно ответил Белыш.

Сирена напряглась, а затем еще добрее сказала:

— Об этом не волнуйтесь, я дам вам денег для семьи.

Санитар, тоже умевший подступиться к детям, увел их из отделения клиники. Тогда Сирена обратила все свое внимание на Шоле.

— Вы будете не из их семьи?

— Нет, мэм, — будь это так, Шоле боялась бы за себя. Во властном взгляде Сирены стояло леденящее и бесконечное выражение. Она боялась этой женщины, о которой наслушалась столько всего, что теперь казалось бессмыслицей. Эта встреча была ошибкой, ей хотелось убраться как можно дальше. Сирена открыла сумочку и достала две банкноты. Вложила ей в ладонь.

— Это вам, — с этими словами она снова взглянула на работу Небсуила, и Шоле испугалась, что она распознает его подпись, как на лице Измаила, изобличит ее и подвергнет величию своего наказания. Взамен Сирена улыбнулась искренней и многогранной улыбкой, полной тепла. — Это вам, за доброту. Дальше о них позабочусь я, — она пожала Шоле руку и прибавила: — Прощайте, дорогая моя.

Шоле отпустили, и ее злость и ненависть только обострились, когда она ушла. Ранее неведомая ей материнская гордость гневно отпрянула от такого обхождения. Приют слепых она покинула, барахтаясь в омуте презрения, унижения и тоски.

К темноте она приняла твердое решение отнять его у этой высокомерной суки. Шоле отвращала сама мысль об Измаиле, отданном на произвол странных сексуальных прихотей Сирены. Он порассказал об аномальных аппетитах, какие ему приходилось утолять, и о том, что он искал возможности сбежать. Что ж, вот она и представилась. Измаил стал самостоятельным человеком, весь Эссенвальд лежит у его ног. Надо только вырваться из голодной хватки этой страстной женщины. Шоле напугала ее очевидная способность к любви. Об этой черте он не упоминал никогда.

Ей не стоило беспокоиться. Дом Сирены был хрупок.

Измаил увидел их, как только подошел к машине. Эти глаза, способные на многое, не умели лгать, и выражение в них сейчас было противное тому, чего он ожидал. Тому, что заслужил. Радостное восхваление его гения осталось позади в тот же миг, когда он сел и за ним закрылась дверца. Звуки снаружи приглушились и отскочили от обивки безразличного салона.

Он не мог поверить в холодность Сирены; такая вызывающая и ужасно несправедливая. Даже Гертруда выказала в машине по пути домой больше тепла. Не этого он ждал. Несколько дней он находился в страшном волнении и тревогах. Чуть не погиб, потрудившись во славу города. Города, который питал закрома Сирены и ее семьи. Он вернулся с победой, и все чествовали его оглушительный успех. Но она смотрела на него как на незнакомца.

Атмосфера в машине неуклонно близилась к ледниковой. Когда они добрались до дома, все уже молчали. Попытки Гертруды поднять настроение падали на бесплодную почву. Замечал он и то, как шофер стрелял надменными взглядами в зеркало заднего вида.

Слуги и то приняли его с большим радушием и торопливо внесли сумки.

— Гуипа, думаю, Измаил в настроении для ванны. Наполни-ка для него, пожалуйста, — сказала Сирена, затем обернулась к друзьям.

— Я вернусь меньше чем через час, — она чуть улыбнулась и покинула прихожую. Гертруда зримо смешалась.

Измаил же был в ярости.

— Какая муха ее укусила? — рявкнул он после ее ухода.

Гертруда пропустила вопрос мимо ушей.

— Буду ждать в библиотеке, когда ты освободишься, — сказала она.

Снова им пренебрегли. Он схватил шляпу и протопал по лестнице в ванную. Гертруда печально проводила его взглядом и покачала головой. С самого возвращения он ни разу не спросил о Ровене.

Он отмокал в огромной ванне, злился и репетировал всевозможные ядовитые нападки. Кипел под белой пеной обеззараживающего мыла, так многозначительно выложенного для него. Примерял злобные взгляды и душераздирающие нотации о ее несправедливости и бесчувственности. Пальцы на руках и ногах поджимались и скребли эмаль, а выражения становились все более жесткими и личными. «Как она посмела», — чуть не проронил он вслух. После всего что он для нее сделал. Если б он мог обратно вырвать зрение из слепой суки, так бы и сделал, чтоб она молила о пощаде. На клятых коленях. Он выпил виски, пристроившийся у локтя, и бессильно пнул по воде.

Сирена же убеждалась во всех нестыковках, обнаруженных во время описи. В сотый раз перепроверяла, что это не ошибки: просчеты в ведении расходов или ненароком пропавшие драгоценности. Объективно измерив жизнь через лигатуры имущества, она смогла занять далекую моральную высоту. Точку, откуда обозрела ранее не подвергавшийся сомнениям механизм своей любви к Измаилу и их жизни вместе. Она увидела, что многое из внешне искреннего континуума на самом деле склепано обстоятельствами. Их ежедневное равновесие было никаким не равновесием, а асимметричной выдумкой, державшейся исключительно на ее вере. Пропавшие предметы окончательно склонили весы ее перекошенной перспективы, их призрачное тяжелое волнение взломало иллюзии.