Былые

Он быстро выкатился из обтекающего переулка на шум и суету уайтчепелской Хай-стрит, а за ним семенил задыхающийся Гектор. Воздух был иссера-бурым, бурлил и вихрился у горбатых лавок, кучкующихся против захлестывающего прилива посетителей в это пасмурное утро. Они пробились через шум и гам, резко свернули в одну из трех высоких, но непримечательных дверей примечательного здания. Там Солли с командой пропали, а Гектор замедлился и отошел назад, чтобы хорошенько разглядеть большое круглое окно над входом — око немигающего циклопа, глядящее по-над хаосом пешеходов и реки дорожного движения, которая торопилась и толкалась в тесных берегах мостовой. В двери появилась голова одного из бандитов Солли. Его зоркость втыкалась в пешеходов, пока он не нашел воззрившегося наверх Гектора.

— Эй, заходь, он ждет.

Гектор быстро присоединился, и вдвоем они вошли в длинный мрачный коридор, где висели картины со странными и чудесными людьми. Некоторые были раскрашены цветами за пределами обычной бледности смертных. Гектор замешкался, желая приглядеться к неописуемым лицам за стеклом.

— Что это за место? — спросил он, словно обращаясь к самой картине. Солли же простукивал тростью свое нетерпение и расстояние до дверей в конце коридора. Слышалось, как за ними полькает музыка.

— Давай, профессор, он ждет, — коснулся Солли рукава старика. Они прошли через двери в кружащийся и содрогающийся театр, порабощенный волнующейся сценой. Зал оказался неожиданно большим, с двумя широкими нависающими балконами, позолота пустых кресел колыхалась из-за отраженного света, пока полыхала и искрила масса скачущих по сцене людей. При виде зрелища у Гектора отвалилась челюсть. Там пели и показывали друг на друга около двадцати танцоров с агрессивно неестественными лицами, а их грим таял в свете софитов. Они хлестали остроумными и лукаво комичными словами на старосветском идише. Гектор понимал немецкую основу, но терялся в других наворотах и узлах лексикона и выражений. Так что смысл поступков, течение этой весьма эксцентричной пьесы находились вне его понимания. Теперь на авансцене господствовало карликовое дитя, разодетое в гротескной пародии на египетского или ближневосточного вельможу. Челюсть не могла отвалиться еще дальше, и тогда он решил ей помочь. Сам шлепнулся в кресло на первом ряду, сразу перед оркестром, подчеркнуто не обращавшим на него внимания. Сидел и таращился на сцену с улыбкой.

— Что это? — спросил он с недоуменным удовольствием, не отрывая глаз от шумной мишуры действа.

— Репетиция, — сказал Солли. — На прошлой неделе ставили Шекспира, это больше в твоем духе.

Раввин не дожидался ответа. Кивнул одному из своих присматривать за Гектором, пока сам поспешил за кулисы.

Следующая песня была о забытой матери, оставшейся на родине: исполнитель чувствовал и выжимал жизнь из каждого слова, стоя под кактусом из папье-маше, который отбрасывал на сцену заметную тень. Гектор влюбился — это было нелепо, просто-таки «Краммлс и компания» [15] в масштабе и движении. Оживший Диккенс, но и при этом совершенно еврейский, искрящийся в бесцветной тайной громаде Уайтчепела. Он затерялся в изумлении. И не замечал больше никого, пока актеры накатывали на сцену и отливали обратно.

15

Компания-производитель шкатулок с расписными эмалевыми крышками.

— Видать, понравилось тебе, — сказал Солли уже из кресла по соседству.

— Да, это чудо.

— Но мертвое.

Гектор обернулся всем телом.

— Что?

— Они уже на грани, умирают. Маловато осталось старых племен. Раньше народ набивался до отказа. Как-то раз было больше трех тыщ. Спектакли ставить не успевали. А теперь хорошо если хоть первые ряды заняты, — Солли едко рассмеялся. — Даже речь уходит.

— Идиш? — спросил Гектор.

— Да. Наши кости, связки, что держат нас вместе, держат здесь.

Гектор кивнул.

— Знаешь идиш? — спросил Солли.

— Нет, только иврит, арамейский и малость древнеперсидский после эпохи Ахеменидов.

Солли одновременно шмыгнул и пожал плечами; он уже наговорился.

— Тебя ждут за сценой, — сказал он резко и был таков, исчезнув в конце прохода. Не успел Гектор и дух перевести. Он нехотя поднялся с кресла, мирясь с раздражением молодого человека, и направился за ним через зал к боковому входу, за сцену.

Там было еще сумбурней. В узких проходах врезались и толкались группы исполнителей и неистовых костюмеров. Приглушенно шумящее закулисье чуть ли не перекрикивало номер на сцене. Слава богу, публика по «вечерам» бывала еще громче.

Гектора пихали, зажали между стайкой теноров и рядом храмовых танцовщиц, мазнувших нательным гримом по его темно-серому пальто. Пара девушек вскинули свои страусовые ресницы, улыбнулись и подмигнули «пожилому джентльмену». Гектор пригладил волосы и улыбнулся им сквозь тридцать лет.

— Сюда, — сказал Солли и силой направил Гектора вдогон за очередной стайкой высоких гибких мужчин, выходивших со сцены. Эти были одеты в ковбоев — в широкие белые куртки с обильной длинной бахромой, болтавшейся с рукавов. Шляпы с высокой тульей делали их еще огромнее. Они жестикулировали, лихорадочно раскраснелись и проплыли мимо, смеющиеся и безмерные. Гектор поднял глаза на их потные лица и преувеличенный грим, отвернулся, затем быстро оглянулся. Под толстой бело-розовой краской он признал в шестом певце улыбающийся лик Николаса — Былого вдали от закрытых и подавленных коридоров Бедлама.

С решительностью, граничащей с грубостью, Солли потащил обоих в маленькую гримерку рядом с вечно шумящим туалетом. Внутри Николас снял белый стетсон и растрепал безукоризненные волосы.

— Удивил я вас, профессор? — спросил он.

— Я ошеломлен, Николас, — ответил тот быстро, прибавляя: — Всем сразу, но больше всего изумлен, что ты здесь играешь.

— Вообще-то пою, — просиял ангел, как будто все еще светящийся после софитов — его белый костюм ослеплял каштановый воздух темного закулисья.

— Он пришел тебя предупредить и взять на дело, — сказал Солли из туч тяжелого сигарного дыма.

Гектор забеспокоился и перевел внимание на самого неправдоподобного ковбоя в мире.

— Приходили люди, особенно один… как ты его назвал, Соломон?

— Штык дрек [16] , — сказал Солли, поморщившись из-за своего настоящего имени.

— Штык дрек, еще какой, — сказал Николас. — Он приходил в Бетлем, расспрашивал о тебе — когда ты посещал, с кем разговаривал и тому подобное. Затем разговаривал со мной и Хайми.

16

Кусок дерьма (идиш).

Гектор быстро бросил взгляд на Солли.

— Его зовут Комптон, — продолжил Николас.

— Что ты ему сказал? — спросил Гектор, чувствуя, как из-под ног уходит земля.

— Сказал, что мы долго проговорили о моем старике и кошках.

Выражение Гектора расслабилось.

— Посоветовал ему пообщаться с мистером Уэйном. Чем он и занимался следующие три часа.

За своей нервозностью Гектор начал посмеиваться.

— Затем он беседовал с Хайми. Пытался угрожать, чтобы тот ответил, где ты.

Гектор снова отрезвел, а Солли стал серьезнее, опаснее и коварнее.

— И что ответил Хайми? — спросил Гектор.

— А, да послал его в жопу.

Когда все отсмеялись, Николас продолжил.

— Еще одно. Не знаю, хорошее или плохое. Поговорив с нами, он говорил и с врачами, и люди подслушали, что один сказал ему отправиться в Нетли и встретиться с доктором Ходжесом.

— Хеджесом, — поправил Гектор, после чего неприлично захихикал. Остальные уставились на него.

— Что тут смешного? — грубо поинтересовался Солли.