Быть

— Отец, я уступлю свое место по твою левую руку на сегодняшнем пиру. И о людях из клана Квилиновичей позабочусь, чтобы и им досталось веселья сегодня, — княжич сказал то, что хотел услышать его отец, а у самого одна половина души будто бы сбросила тяжкий камень с плеч, а другая… другая опустела.

Горан не стал возвращаться в терем, он отправился в дружинный дом. Ему нестерпимо хотелось уйти, побыть одному, подумать, лёжа на настиле под крышей, но нельзя было. Он позвал с собой дядьку Клёна, всё равно им идти в одну сторону. По пути сговорился, что от какого пира отнести дружинным, приставленным к гостям, а чем потчевать самих гостей. Как обо всём порешили, так и разошлись по разным сторонам.

Пир старшей дружины и пир княжих родичей начинались не одновременно. Если в княжем тереме должны были сесть за столы только когда уже стемнеет, то воины собирались в пиршественный дом когда солнце только коснулось верхушек деревьев. Но сами воины и их жены и мужья пока ждали возле крыльца и не проходили в открытую дверь. Они смеялись и шутили в ожидании, даже бились о заклад кто быстрее оббежит длинный дом. Но это возле красного крыльца стояла толпа, а чёрное крыльцо, ведущее в задник, стояло пустое, но из открытых дверей доносилось тихое гудение дудок и звон струн гуслей — кощунники готовились к вечеру. Их и баянников привёз всё тот же Безусый, чтобы на пирах хватало песен и музыки, а по распоряжению огнищанина Клёна всех их уже накормили от пуза, чтобы в рот пирующим не смотрели и охотчее пели.

Вот, наконец, и княжъ с княжиней пришел, поздоровался неторопливым кивком со всеми и поднялся в дом. Люди последовали за ним. Внутри через сени в просторную гридницу, с окнами на две стороны, и дверью в задник в дальней стене. Почти от самого входа по обе стороны стояли длинные столы, и ещё один стол покороче стоял поперёк чуть поодаль. На столах, застеленных белёными скатертями, стояли медные блюда с яствами и горшки с кашей, кувшины с питиём, ставцы с яблоками, корзинки с лакомствами, отдельно были плошки с рыбой и дичью… да и вся гридница была убрана хоть и богато, но без излишества — шиты с кованными умбонами на простенках между обрамлённых вышитыми занавесями окон, копья, луки и мечи на стене задника. И разве что лампадки, и стоявшие на столах, и подвешенные к балкам не горели. Вместо них под потолком роились яркие цветные огоньки и они трепетали и весело подмигивали не хуже живого огня.

Люди расселись по чинам и выслуге. Во главе дальнего стола сел сам княжъ, по левую руку от него — княжиня, а по правую — третий княжич. Длинные столы тоже поделили — по правую руку рассаживались воеводы и витязи, за ними княжие воины, потом гридни, по левую руку в том же порядке их супруги. Увы, и без спора не обошлось. Княжий воин Ратибор попытался подвинуть княжью воительницу Карну, но его быстро осадили, напомнив о старшинстве. А когда по знаку княжича в гридницу вошли три бояника и два кощуника, так и вовсе перебранка умолкла, а вместо неё зашептали гусли. Под их тихий напев два отрока внесли братину полутора пядей длиной, если не в локоть!

Всемил и Всемир — а это были те самые братья, которых Горан высмотрел летом, а сейчас дал им возможность предстать перед дружиной — медленно и осторожно пронесли медную ладью через всю гридницу и с поклоном передали в руки княжу и отошли к правому краю стола.

Вслед за ними две отроковицы внесли на аршинном нарядном рушнике пышный каравай с колосками. Они тоже с почтительным поклоном передали его княжу и заняли место слева от стола. Этих девочек Горан не узнал, хотя они и показались ему смутно знакомыми. Но стоило ему окинуть взглядом собравшихся за столами и догадался — они были дочерями витязей, и сейчас их отцы с гордостью смотрели на своих детей. А княжъ тем временем поднялся, и перешептывания, и до этого не громкие, окончательно смолкли, и перепев гуслей затих.

— Побратимы и посёстры, вы дружина, а значит правая рука клана. Да не ослабеет эта рука, и да принесёт она больше славы всему клану! — на последних словах он двумя руками поднял тяжелую братину и сделал небольшой глоток из неё, а потом передал питьё сыну. Затем отщипнул от хлеба кусочек и передал каравай жене.

Братина поплыла из рук в руки через весь правый стол, постепенно пустея, а хлеб пошел по левому столу, за которым сидели жены и мужья дружинных. Когда братина и каравай дошли до конца столов, их приняли те же отроки, что и внесли их в гридницу. Девочки перенесли каравай к началу стола воинов и своими руками отщипывали от него кусочки и протягивали их дружинниками и дружинницам, а мальчики обносили стол семей, зачерпывали малым ковшиком, на один глоток всего, и передавали его по старшинству женам и мужьям. Когда они закончили обносить собравшихся, остатки каравая и почти опустевшую братину вновь вернули на стол княжа, а отроки ушли из пиршественного дома.

— Дружина, довольны ли вы мной? — спросил вновь вставший княжъ.

— Довольны, княжъ Терний, сын Колояра, — дружно ответили воины.

— А сыном моим, княжичем Гораном, довольны ли?

— Довольны, княжъ.

— Тогда да будет наша жизнь щедра, как сегодняшний пир!

— Ура!

Люди принялись за еду, неспешно и чинно, порой переговариваясь. А кощунники и боянники вышли из угла ближе к княжему столу и начали своё дело. Они пели песни и былины о славных воинах ещё той эпохи, когда волхвов какие они сейчас не было на свете, а все жили по Древней Правде. Каждые две-три доли кто-то вставал, отвешивал по лёгкому поклону каждому столу, говорил здравницу о клане и дружине, выпивал свою чарку пряного вара, а после либо садился на своё место, либо обращался с просьбой к княжу или княжине. Они просили даровать право отселиться с семьёй в отдельный дом, или просили поспособствовать браку себя или кого-то из родных, дав приданое из высоких рук. Один воевода испросил позволение отойти от ратной службы и уйти на посильное место. Могли и выговорить, но на этом пиру обошлось, и даже старые обиды никто не помянул. А вот за тех, кто не пришел, кто сейчас гостей стерёг и приглядывал сказали и выпили витязи дружинные.

Спустя час княжъ с княжиней откланялись и попрощались — их ждали в хоромах. С ними ушли и воины их почётной охраны — четверо княжих воинов и четверо воительниц. А в пиршественном доме веселье только оживилось. Люди вставали, переходили на другие места, смеялись и перекрикивались через всю гридницу, хвалили стряпух, желая им здоровья и дом полную чашу, а потом примолкали, когда кощунник заводил новую песню. Столы потихоньку пустели, но угощений всем всё равно хватит до утра.

На улице стемнело, и люди начали выходить во двор, чтобы полюбоваться небом, исчерченным словно горящей метлой, искрами падающих звёзд. Баянник тоже вышел вслед за воинами и их семьями и затянул длинный рассказ об исчезновении богов. Его слушали, но вполуха и мало кто дождался конца рассказа — либо ушли обратно внутрь, либо пройтись кругом, а на их место встали вышедшие подышать воздухом. Скоро вернулись и ушедшие с четой охранники, заканчивать со всеми праздник.

Горан за своим столом остался один. Он не спеша кушал и посматривал на других пирующих, хотя мысли его всё же были там, где собрались его родичи. Но отец предпочёл опальному сыну будущего зятя. Что ж, переживёт. Взгляд княжича задержался на братине и оставшемся куске каравая. Горан подумал о тех воинах, кому веселья не перепало совсем. Да, им принесут на ужин те же вкусные яства, что и тут стоят на столах, и гривной милуют, но они там, когда их друзья и ратные побратимы тут, даже жёны на празднике.

Княжич встал, высмотрел нескольких супруг, чьи мужи несли сейчас службу, и подозвал их к себе. Улыбнулся женщинам, кивнув на братину и каравай, мол, берите и идите за мной, и вышел на улицу. Горан отвёл их к гостевому дому на самом краю поместья рядом с выходом в приместье и окликнул караульного, который позвал к крыльцу и остальных. Княжич дождался пока братина проплыла по рукам и окончательно опустела и сам, своей рукой разделил и раздал остатки каравая. Он разрешил женам ещё немного помиловаться с мужьями и вернулся на пир в дружине. В его сердце всё равно оставалось много печали, но на душе стало легче. А пир с семьёй… да всё равно расскажут, а сестра может и обретёт счастье с наречённым супругом, да хоть познакомится с ним под родной крышей.

Глава 18

Уж забыты имена и богов и княжей,

Только их Правда хранится и почитается.

Только жизнь поменялась на новую,

И Правды другие взошли

по налитыми силою рукам

(Из рассказа боянника)

Сумерки уже спустились на город, растянувшийся на десяток вёрст по берегу Срединного Моря. От земли ещё шло накопленное за лето тепло, но когда ветер приходил с озера, становилось зябко. А ветра тут было предостаточно — он гулял по широким улицам, стучался в ворота и играл ставнями, а потом подхватывал паруса и уносил кораблики торгового люда от одного из двух портов. Единственное, куда он не заглядывал — это во дворики рядом с городской стеной. Если ветер налетал с суши, то он набирал разбег и, перепрыгнув через стену, вновь спускался уже только саженей через пятьдесят, а если дул с озера, то успевал запутаться в улицах и растерять большую часть своей силы.