Бывшие. Первая жена

Пахнет свежей сосной и камином.

Роман ставит меня на ноги. Лодыжки зябнут, запястья болят, словно их отрезают колючей проволокой.

Он осторожно снимает мешок.

Глаза режет от света, и я опускаю веки. Обхватывает стан, словно обнимает, чтобы расстегнуть наручники. Двигать руками так больно, что не могу сдержать стон.

— Прости.

Пытается растирать запястья и это больно, как пытка.

— Не надо!

— Пока Горский не ответит, мы останемся здесь. Ты голодна?

Молчу, глядя на красные следы от наручников. Мне так паршиво, что не могу говорить. Он не рычит на меня, не бьет, как можно ждать от похитителя, но от этого еще гаже. Меня обманули. Развели, как девочку.

Как в первый раз развели, вот в чем дело.

И я снова поверила и купилась.

Если все закончится плохо, в этом будет только моя вина и этих двоих — Горского и Романа. За то, что снова втянули меня в свои игрища.

— Велю развести огонь. Скоро будет мясо, — он выходит на крыльцо.

Значит, мы не одни здесь.

Кто-то растопил камин. Кто-то будет готовить и охранять.

Я в гостиной просторной и хорошо обставленной. Это что-то вроде лесного или охотничьего домика, только для тех, кто возглавляет списки миллиардеров. У окна длинный стол, кресла, укрытые шкурами диких животных. Отсюда видно лестницу на второй этаж. Из окон видно в сине-зеленой дымке лес, несколько построек и больше нихрена.

Даже если убегу — куда пойду ночью в лесу на каблуках и в платье? Невесело смеюсь, пока смех не переходит в плач.

Заткнись, Вера, советую я себе.

Ты попала.

По-настоящему по-крупному попала. Отсюда меня так легко Герман не вытащит и раком у дровяного сарая этих мудаков не поставит. Сюда Ян вообще хрена с два доберется без вертолета.

Наручники больше не нужны. Я и так на привязи.

Никуда я отсюда не денусь, и со мной будут делать, что захотят.

Роман возвращается с парой бокалов и бутылкой шампанского.

— Ты гостья, я за тобой поухаживаю.

— Гостья? — спрашиваю я, после долгого молчания и жажды голос хриплый и в горле пересохло. — Я заложница…

Он бросает непонятный взгляд.

— Предпочту, чтобы ты была гостьей, — Роман откупоривает шампанское. — Представь, что ты на курорте, отдыхаешь и развлекаешься. В понедельник ты вернешься домой.

— А если Ян не согласится?

Роман наполняет передо мной фужер. Красноречивое молчание.

— Я хочу пить, — смотрю на пузырящееся шампанское.

Предлагать алкоголь человеку, страдающему от жажды — просто издевательство… Роман передает маленькую бутылочку воды, откупориваю и делаю жадный глоток.

— Горский должен вернуть фирму. Он влез куда не нужно и отжал то, что ему не принадлежит, — Роман набирает номер на своем спутниковом. — Но так даже лучше. Надеюсь, он уже понял.

А я чуть не давлюсь холодной водой, когда понимаю, что он звонит Яну.

— Вера у меня, — я не слышу, что говорит Ян, как ни прислушиваюсь. — Ты знаешь, что мне нужно.

Я ненавижу бывшего, это правда.

Но сейчас просто мечтаю, чтобы Ян оказался здесь. Он — моя единственная надежда.

Между молотом и наковальней.

— Она цела. Значит так, послушай. Вера пробудет здесь три дня, за это время ты подготовишь документы. Приедешь к точке сбора, которую я укажу и там передашь мне фирму. Вера будет со мной.

Горло перехватывает, и я опускаю голову, чтобы он не видел слез.

Ему ставят условия, как со Златой.

И Ян уже знает, чем закончится неподчинение.

— И да. Мне нужен твой указательный палец с правой руки. Требования не меняются.

Я подаюсь вперед, открыв рот.

Палец?!

Они требовали с него палец?

Теперь понимаю, о каких невыполнимых требованиях он говорил.

Я сомневалась, отдаст ли он за меня фирму… Но палец точно не отдаст.

— Она будет цела, пока мы тебя ждем, Горский. Даю слово. Но тебе придется поторопиться. Мне нужен свежий. Я отрежу его сам.

Он издевается.

Чего они хотят — палец Яна открывает врата в рай или чего они на нем помешались? Для меня это плохо. Это конец. Может быть, Ян бы еще выкрутился — вместо своего подсунул бы палец мертвеца из морга. Но они хотят гарантий. Фирму. Личное присутствие Яна. Он никогда на это не пойдет.

Три дня в аду.

И что потом?

Смотрю на Романа больными глазами.

— Что будет через три дня, если он не выполнит требования?

— Тогда ты останешься со мной, Вера.

— Нет, — выдавливаю я.

Роман не спорит. Мы оба знаем, что мое «нет» больше не решает ничего.

Издалека доносится рев вездеходов.

Даже не знаю, что хуже: остаться наедине с Романом или узнать, что кроме нас здесь будет куча мужиков.

Начинаю мелко, как собака в февральскую ночь, дрожать, когда к крыльцу подкатывают четыре вездехода. Мужики в дорогих спортивных костюмах со смехом спешиваются. На одном военная форма. С крайнего вездехода стаскивают тушу косули с остекленевшими глазами и сбрасывают на крыльцо.

Вот и мясо.

Открывается дверь, запуская туман и холод.

— Вот и девочка! — ржет главарь в камуфляже, вразвалочку приближаясь ко мне. Он и так здоровый, массы прибавляет одежда. — Молодец, Роман! Не ожидал, что привезешь жену Горского!

Он берет меня за подбородок, чтобы рассмотреть лицо.

Огромный, опасный и насмешливый, он знает о своем превосходстве и наслаждается этим. Дергаюсь, заметив кровь у него под ногтями.

— Рад, что ты оценил, — говорит Роман. — А теперь убери руки.

Он смеется, но отпускает подбородок.

Пытаюсь не ежится, но чувствую себя обреченной. Словно уже лежу в могиле и сверху меня закидывают землей. Шансы еще были, когда мы были одни. Но теперь… У меня нет этих шансов.

Манера держаться и тон мужика в камуфляже все объясняет: он ничуть не ниже статусом, чем Роман. И его не боится.

— Жену Горского себе берешь? Мне он тоже должен, Ром. Эй, скажи истопщику топить баню! — орет он. — На всех! Попаримся после охоты и вели зажарить косулю!