Ц-5

Быстро накрутив на ствол увесистый глушитель, он поймал мишень в перекрестье. Мишень усердно напивалась.

Винтовка дрогнула, отдавая в плечо. Оставив за собою кругленькую дырочку в стекле, пуля разбила бутылку в пухлой руке Марцинкуса и вошла в мозг. Вино и кровь смешались, заливая обрюзгшее лицо кардинала.

Почудилось Платеку или на самом деле черная тень воспарила над мертвым телом? Недостойная света, она слилась с тьмой.

Понедельник, 22 марта. День

Польша, скорый поезд «Берлин — Москва»

— Дзенькуе, — строгий польский пограничник вернул паспорта и бросил два пальца к фуражке. — Щченсливэй подружы!

Мы с Ромуальдычем мило ему поулыбались, покивали, и устроились повольнее. Хоть и ослабели строгости на границе, однако встреча с поляками в форме малость напрягала.

— Ох, ё-ёжики… — в купе заглянул улыбчивый мужичок в синем спортивном костюме — своеобразной «спецовке» советских командированных. — Слышу, вроде по-нашему балакают! А то утомили меня все эти «ахтунги», да «орднунги». Привет, я Саша, — его губы разошлись еще шире, пропуская белый блеск крепких зубов. — Саша с «Ростсельмаша»!

— Дайте, угадаю, — проявил я коммуникабельность. — Вы ездили в Нойштадт.

— Точно! — возликовал наш новый знакомец. — Дюже хорошие комбайны у немцев. Наши-то тяжелые, как танки, трамбуют пашню. Прям, катки! А зерно из них так и сыпется, во все щели, сусликам на радость! Вот такая петрушка-зелепушка… Да нет, вы не подумайте чего, — он присел на край дивана, — инженеров толковых у нас хватает. Так это ж, пока мараковать будешь над новой техникой, пока соберешь на пробу… Кучу времени угрохаешь! Ну, мы так покумекали, и решили для начала гэдээровские «Фортшриты» выпускать. Они и легкие и… Да всё как-то по уму сделано! Ага… А потом мы их так намастрячим… Никто и не поймет, что наши комбайны — немецких кровей!

— Наводили мосты, значит? — тонко улыбнулся Вайткус.

— Не-е! — тряхнул Саша головой. — Мосты — это вон, директора пусть наводят. А мы по работе. Три бригады уже в Нойштадте, опытом обмениваются, смотрят, что да как. Ага… Скоро еще две выедут. Директор наш грозится к новому году первый «Прогресс» на колеса поставить! Ну, это по-нашему если, то «Прогресс», а по-ихнему, по-немецки — «Фортшрит». Вот такая петрушка-зелепушка… — глянув на свои «Командирские», он вскочил, едва не треснувшись головой о верхнюю полку. — Ох, ё-ёжики… Всё, бегу, бегу, бегу!

Проводив глазами Сашу с «Ростсельмаша», я улыбнулся:

— Вот вам еще одна перемена — «Восточный Общий рынок». Пошла конкретика!

Ромуальдыч хмуро покачал головой.

— Етто ж сколько мы времени потеряли… Глупо, бездарно… Ведь еще в тридцать седьмом Сталин предлагал освободить хозяйственников от назойливой опеки партии! Не дали! — он хлопнул ладонью по столику. — Сорок лет впустую…

— Если бы повсюду в мире принимали только умные и эффективные решения, мы бы уже при коммунизме жили! — пофыркал я.

Тут поезд тронулся и покатил, удаляясь от границы с ГДР.

За окном потянулись черные, оттаявшие пашни, скопища голых деревьев, сквозивших на солнце чересполосицей ветвей. Вдали, по ходу поезда, завиднелось сельцо — над россыпью приземистых домишек шпилил небо двуглавый костёл.

— Миша! — оживился Вайткус. — А не пообедать ли нам?

Я горячо поддержал и одобрил мудрое решение старшего товарища. Тревоги улеглись, оставляя в душе лишь смутное эхо пережитых беспокойств. Скованная вера раскрепостилась.

«Всё будет хорошо, — заклинал я судьбу, — всё будет хорошо и даже лучше!»

Ближе к вечеру того же дня

Первомайск, улица Шевченко

Дом Советов встретил Марину гулкой тишиной, торжественной, как в храме. По всей видимости, большинство служащих уже оставило свои рабочие места, переключаясь на домашние заботы. Задержались лишь те, кого не пускал избыток трудолюбия или долг.

Поднявшись на второй этаж, Исаева удивилась — внушительный стол у входа в горуправление КГБ пустовал, высвеченный тусклым бра, зато дверь стояла распахнутой настежь, пропуская веселые голоса.

Загодя улыбнувшись, девушка прибавила шагу, но лишь переступив порог огромной комнаты, уяснила причину веселья — полковник Олейник, капитан Славин и генерал-лейтенант Иванов окружили взъерошенного смуглого парня в потертом джинсовом костюме.

Хлопая глазами, Марина не сразу узнала Вальцева.

— Максим! — воскликнула она. — Вот это ничего себе!

— Привет! — осклабился «Майкл Зор». — Еле долетел! Из Гаваны в Касабланку, оттуда в Лондон, а там погода нелетная! Сели в Париже. Пришлось там и заночевать, нашли дешевый отельчик… Утром только вылетели в Союз, да и то с пересадкой в Вене!

— А ну, поворотись-ка, сынку, — подбоченился Олейник. — Экий ты загорелый стал!

— Тропики! — развел руками Вальцев. — Февраль на улице, а в Гаване плюс двадцать семь! Море — плюс двадцать пять!

— Накупался? — улыбнулась Марина.

— Еще как! Местные ежатся — холодно им, а нам — самое то!

В раскрытую дверь заглянул дежурный сержант с набитой авоськой, и встал по стойке «смирно»:

— Товарищ полковник, только «три звездочки»! А пирожки с капустой и с мясом. Горячие!

— Благодарю за службу, товарищ старший сержант! — зарокотал Василий Филиппович.

Если бы бравый дежурный грянул: «Служу Советскому Союзу!», Исаева не удивилась бы, но сержанту хватило ума смолчать и тихонько прикрыть дверь за собой.

— Приступим! — потер ладони Олейник.

На большом столе для заседаний стоял подносик под Хохлому — с непременным графином и набором стаканов. Славин живо расставил четыре граненых, глянул на Марину, ухмыльнулся, и добавил пятый. Откупорил бутылочку армянского, плеснул на полтора пальца, выложил пирожки…

— Ну, за возвращение! — поднял свой сосуд Иванов.

Стаканы сошлись с глухим стеклянным перестуком. Пригубив коньячок, девушка вцепилась зубами в теплый бок пирожка.

— Не стоит записывать операцию «Интеграл» в неудачи, — энергично высказался Борис Семенович, хватая закуску. — Пару месяцев президент Штатов все равно следовал рекомендациям Михи, да и сейчас, когда раскручивается предвыборная кампания, вряд ли он откажется от них. Иначе собьется с темпа! Хотя… Нам, в принципе, не важно, кто въедет в Белый дом — Форд или Картер. Лишь бы не Рейган!