Царь Дмитрий - самозванец

Вскоре пришло первое испытание искренности Самозванца. Многие признали в нем хорошо знакомого им Григория Отрепьева, но не смели пока говорить об этом громко, лишь князь Василий Шуйский, мучимый, вероятно, угрызениями совести за недавнее признание ложное, выступил открыто, называл нового царя самозванцем и неведомо чьим сыном, обвинял его в приверженности ереси латинской, в полном подчинении приказам иезуитов и короля польского, в жестокостях по отношению к истинно православным и к верным слугам державы Русской, призывал не подчиняться Самозванцу, и слова его широко разносились по Москве. Петр Басманов провел розыск быстрый и доложил Самозванцу, что слухи зловредные распространяются по прямому наущению князя Василия Шуйского с братьями, Самозванец приказал схватить братьев Шуйских, заковать, бросить в темницу, потом судить открытым судом, так, как доселе никого не судили на Руси, — Собором из избранных людей всех чинов и званий. Суд, памятуя обет царя, вынес с единодушием показным суровый приговор: князю Василию — смертная казнь, а братьям

его, Дмитрию и Ивану, — темница до скончания дней. Самозванец же немедленно утвердил приговор и отдал приказ о казни.

Василий Шуйский и не думал оправдываться или просить о снисхождении. В суде он продолжал обличать Самозванца, даже и под пытками не выдал никого из сподвижников своих, в час же смертный на глазах многотысячной толпы, собравшейся на Красной площади, сам поднялся на место Лобное, со смиренно поникшей головой выслушал приговор царский: «Великий боярин, князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному государю вашему, коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми моими подданными, называл лжецарем, хотел свергнуть с престола. За то судом народным осужден на казнь — да умрет за измену и вероломство!» Потом Шуйский поклонился в пояс на четыре стороны, прокричал людям, лившим слезы от горести: «Братья, умираю за истину. Простите мне вины мои, вольные или невольные. Молитесь за душу мою грешную Господу Богу!» — и, опустившись на колени, положил голову на плаху. Палач занес топор, но тут прибыл гонец со свитком — Самозванец помиловал Шуйского. Рассказывали, что принудила его к этому Дума боярская, в которой громче всех звучали голоса Ивана Никитича Романова и Богдана Бельского, недолго угождавшего Самозванцу и вернувшего свое обычное правдолюбие. Самозванец явил милосердие лишь наполовину, братья Шуйские отправились в ссылку, за ними в Нижний Новгород в который раз последовал Богдан Бельский. Не полагаясь более на суд открытый, видя противодействие бояр и чувствуя себя связанным легкомысленно произнесенным обетом, Самозванец отныне действовал тайно, по малейшему извету, за любое слово о «расстриге» приказывал хватать, сажать в темницы, лишать имения, ссылать, душить.

Но народ простой еще приветствовал его, ожидая нового зрелища — венчания на царство и новых милостей. Но Самозванец не спешил с венчанием, лишь по прошествии многого времени выяснилась причина задержки. Главнейшая свидетельница, бывшая царица Мария, инокиня Марфа не желала

участвовать в действе недостойном, тайно благословив в свое время Отрепьева на интригу злую против Бориса Годунова, она ныне не желала открыто называть его священным для нее именем сына. Посланнйки Самозванца один за другим спешили в далекую обитель, прельщали инокиню жизнью царской в случае согласия, стращали муками и самой смертью в случае неповиновения. По прошествии месяца Марфа согласилась благословить Самозванца на царство.

Немедленно в монастырь на Шексну было снаряжено посольство торжественное — бояре Мстиславский и Воротынский, князь Мосальский и князь Михаил Скопин-Шуйский, сам же Самозванец со всем двором выехал вперед к селу Тайнинскому, где заранее была намечена встреча. Июля 18-го десятки тысяч москвичей заполнили луга вдоль дороги Ярославской, чтобы не пропустить редкостное зрелище. Едва вдали появилась изукрашенная золотом царская карета, которую Самозванец снарядил для Марфы, в сопровождении большой свиты боярской, как Самозванец припустил навстречу, у кареты спешился, долго о чем-то говорил с инокиней, сидя внутри кареты, лишь затем оба ступили на землю и обнялись под громкие крики народа. Искусно играя роль любящего сына, Самозванец шел с непокрытой головой рядом с каретой, не переставая говорить с Марфой, и так до самого шатра царского, что был установлен на одном из холмов. Затем он сопровождал инокиню в Вознесенский монастырь, где она сама пожелала остановиться, отринув богатые палаты дворца царского.

Венчание Самозванца на царство было через три дня, июля 21 -го, сразу за Ильиным днем. Пышностью своей оно превзошло все предшествующие, поразив даже поляков.

Самозванец, возможно, еще долго мог бы удерживаться на престоле, но своими действиями неразумными и непрерывной чередой ошибок он настроил против себя все сословия, тем приблизив свой конец.

В первую очередь Самозванец рассорился с боярами. Начав с унижения бояр первейших еще перед вступлением своим в Москву, он и дальше не выказывал им уважения. Присутствуя с первого дня на заседаниях Думы боярской, Самозва-

нец лишь наскоро выслушивал мнения боярские и тут же сам предлагал решение, нарушая предписанную царю обычаем роль молчаливого судии, говорил при этом многообильно, ссылался часто на Священное Писание, которое по иноческому своему служению знал досконально, а еще более на виденное в Польше и Литве, ставя это в пример.

Именно по прописям иноземным придумал он устроить сенат вместо Думы боярской, вместо пятнадцати-двадцати человек в Палате Грановитой теперь заседали семьдесят, включая патриарха, четырех митрополитов и еще десятерых святых отцов. В этом бояре старые небезосновательно видели унижение высокого звания боярского.

Еще более длинный перечень претензий к новому царю был у Церкви. Началось с выборов нового патриарха вместо изгнанного Иова. Самозванец настоял на избрании рязанского митрополита Игнатия, который не пользовался никаким уважением из-за своего темного прошлого. Грек по национальности, он был архиепископом на Кипре, потом долгое время провел в Риме, где, как рассказывают, принял унию, потом приехал на Русь, втерся в доверие к Борису Годунову, который поставил его на Рязанскую епархию, потом изменил Годунову и первым из иерархов православной Церкви признал Самозванца. Нетвердый в вере, он был склонен к пьянству и блудодейству.

Да и самого Самозванца обвиняли в нетвердости в вере, памятуя слухи о его переходе в католичество во время пребывания в Польше. Венчание на царство по православному обряду и принятие святого причастия из рук патриарха лишь на время притушили эти слухи. Чем дальше, тем сильнее проступала в Самозванце ненависть к русским монахам и монастырям. Он послал богатые дары заморским патриархам и пять тысяч рублей Львовской православной церкви, якобы за помощь во время набора войска для похода на Москву, но вот русским монастырям не пожертвовал ни копейки. Более того, Самозванец угрозами заставлял богатые обители давать ему деньги якобы в долг, как это было в Троице-Сергиевой Лавре, где он занял тридцать тысяч рублей, огромные по тем време-

нам деньги, и тут же потратил их все на разные увеселения. По весне же повелел Самозванец составить опись имению и всем доходам монастырей, в чем святые отцы небезосновательно увидели знак будущих изъятий. Монахов же, совершивших мирские преступления, кражу, разбой или членовредительство, Самозванец приказал бить кнутом на площади, в чем святые отцы узрели унижение сана монашеского.

В жизни обыденной Самозванец не соблюдал обрядов Церкви православной. Перед едой не молился, не допускал кропления трапезы царской святой водой. Вместо этого Самозванец взмахом руки приказывал музыкантам музыку играть. А во время пира поднимал чару за здоровье генерала ордена иезуитов, отца провинциала и всей армии Иисуса. Раньше священники иноземные только в Немецкой слободе имели право службы свои отправлять, теперь же Самозванец их в Кремль допустил. Открыто говорили о грядущем строительстве костелов не только в Москве, но во всех городах русских.

Войско же было унижено явным предпочтением, которое выказывал Самозванец иноземным воинам. Не доверяя русским стрельцам, он окружил себя стражей иноземной, именуя ее по образцу заграничному гвардией. Было их три сотни. Первая под командой Якова Маржеретова ходила с бердышами, увенчанными чеканным золотым орлом, с древком, обтянутым красным бархатом, и была одета в бархат и золотую парчу, называл их Маржеретов на французский манер мушкетерами, вторая, алебардщики под командой Матвея Кнутсона, была обряжена в фиолетовые кафтаны, третья, пищальники под командой шотландца Альберта Вандтмана, — в камзолы зеленого цвета.

Отвечая на упреки воевод русских, Самозванец говорил, что иноземцы много искуснее русских воинов, для доказательства чего устроил бой потешный, в котором наемники немецкие нешутейно ратников наших побили. То же и с пушкарями, приказал установить в поле у Нижних Котлов двадцать пушек, а напротив в тысяче шагов двадцать щитов деревянных, пушкари немецкие те щиты с первого раза ядрами ‘ разбивали, русские же мазали. Самозванец смеялся и награж-

Царь Димитрий — самозванец?