Царевна-Лягушка

– Я это предполагал, - засмеялся я.
– Когда твою княгиню Простоквасину впервые увидел. Поживешь с ней неделек пару, начнешь и на Парашку засматриваться!

– Зря ты так, она вовсе даже неплохая женщина...

– Царица?

– Нет, княгиня... Но царица - это что-то...
– вздохнул он.
– Чувствую, хлебнем мы через нее горя.

– Да ладно, Петя, чему быть, того не миновать... Ты уж меня извини, ладно?

– Ладно, Ваня. Только больно не бей и не по зубам, лады?

Я дал брату в лоб. Он упал на солому тюфяком. Посмотрев на него с любовью, спустился в подземный ход и скоро был в версте от башни в темном, что ни на есть лесу.

Часть вторая.

1.

Лес был темен, потому что стояла ночь. Опасаясь погони, я прошел километров пять по ручью, перебрался через железную дорогу и вконец, измотавшись и подвернув потому ногу, забылся поутру во всполохе иван-чая. И опять был сон. Я, в руке лук, стою на Куличках, вокруг - папаня с верными стрельцами, царица Шемахинская, весь, короче царский двор. Папаня кричит: - Огонь. Я стреляю. Бегу во весь дух вслед за стрелой. Вот и болото. Смотрю из-под руки - и вижу на той самой кочке Вику. Не зеленую, не в шкурке, а во вдовьем сереньком платье. Седую, морщинистую, уставшую от в прах неудавшейся жизни... Я к ней шагнул, но тут брат Петя за плечо торопливо потряс:

– Вставай, Ваня, просыпайся! Погоня за нами!

Открыв глаза, я увидел не брата, но огромного волка. Он стоял надо мной, широко расставив передние лапы, и нос его едва не касался моего лица. Стоял и чревовещал:

– Слыышиишь, Ааня, авай, пооня.

Со страху и некоторого смятения, я хотел по народному обычаю сунуть поглубже ему руку в рот, чтоб, значит, надежно укротить за язык, но он ловко увернулся.

Отойдя затем в сторону, волчара уселся и сказал, открыв пасть, но не двигая ни челюстями, ни языком:

– Мээняя зооут Сеый. Я Виикин.

Это было так смешно, что я сумел взять себя в руки и изобразил на лице нечто подобное улыбке:

– Викинг? Варяг, что ли? Так мы их вроде прошлым летом на три года вперед разбили?

– Нее... Я Викин, - ответил серый волк.

– Викин?
– подался я к нему.
– Ты волк Вики?!

Волк не стал понапрасну чревовещать, он просто кивнул. Жест это привлек мое внимание к его ушам. Они смотрели не в стороны, а друг на друга, и потому казались не органами слуха, но частью волшебного головного убора.

– Что это у тебя с ушами?
– раскрыл я рот.

– Поотоом... Саись, поеаали!
– пробасил он и кивком указал себе на спину.

– Слушай, а я не сплю?
– потряс я головой.
– Это же маразм на волке ездить - ведь двадцать первый век на дворе.

– Потом маазм, теперь саись!

Тут послышался многоголосый лай - папиным овчаркам бежать до цели, то есть до моих окороков, хрящиков и прочих потрохов оставалась минут десять, не больше. Конечно, не все бы они в меня вцепились, но парочка-тройка самых злющих - их папаня на бандеровцев тренировал, - меня бы, да что меня - нас с волком бы не пощадила. Я осторожно взгромоздился на Серого, - тот чуть осел от перегруза, - и, взглянув на себя со стороны и покачав недоверчиво головой, ударил пятками в поджарые волчьи бока. Вы скакали когда-нибудь на резвом волке через темный лес, колючие малинники, тинистые ручьи и болотины? Тогда мне нечего вам рассказать.

2.

Скакали мы долго - часа два, и мне понравилось. Конечно, Серый Викинг - это не арабский папанин скакун, но последнему он бы в резвости не проиграл, по крайней мере, в лесу. Часов в десять утра волк перешел с галопа на рысь, еще через полчаса на шаг. Поняв, что опасность позади, я решил проявить дружеские чувства, спешился и пошел позади. Волк, благодарно посмотрев, продолжал трусить по тропинке, едва заметной в невысокой чащобной траве. Язык его свешивался до нее и время от времени автоматически переправлял в пасть крупные гроздья росы.

– Куда мы идем?
– спросил я, когда волк, отдышавшись, оглянулся.

– Ниууда, - ответил он.
– Мы уэ пишли.

Впереди, на приподнятой опушке я увидел избушку. Высокую, не на курьих ножках, но на добротном кирпичном фундаменте, впрочем, казавшимся специализированным насестом.

– Ии устаивайся, я сейас.

Волк скакнул в сторону и скрылся в чаще. Я вошел в избушку - избушка, как избушка, с зимы, видимо, не жилая. Печь русская, полати, на некрашеном полу - вязанные из ветоши круглые коврики. У оконца на четыре стекла - почерневший от времени крепкий стол, вокруг стулья, которыми можно было проломить среднюю по толщине крепостную стену. От печки шел дух еды, и мне захотелось перекусить.

– Жаль скатерти-самобранки нет, - подумал я, усаживаясь за стол. Тут дверь распахнулась, и я увидел, что ошибся: на пороге стоял Серый со здоровенным зайцем в зубах. Потерев руки, я в секунду растопил печь и принялся за зайца. Разделав его на чурбаке, хотел сунуть в чугунок, но волк сказал (далее стану переводить его чревовещание на русский):

– Мою долю не вари.

– Вот как? Давай тогда делиться.

– Мне все, что по бокам, а тебе все, что посередине, идет?
– сглотнул он слюну.

Кивнув, я отрезал у зайца голову, ноги и хвост, присовокупил к ним от щедрот своих брюшину, ребра и внутренности, а все остальное расчленил и, отправив в горшок, залил водой. Приправы - перец, лавровый лист, соль - нашлись в продуктовом шкафчике - точно такой же был у моей прабабушки1887-го года рождения. Когда горшок отправился в печь, волк, уже расправившийся со своей долей, проводил его взглядом, таким вожделенным, что я пожалел, что он, будучи, видимо, законопослушным, не принес в клювике овцу с ближайшей фермы.

– Ну, что, может, расскажешь, как в этих краях появился и почему ты Викин?
– спросил я, усевшись ждать завтрака.

– Потом, - ответил волк.
– Когда едой пахнет, я рассказывать не умею.

Я понял, что за рассказ придется платить тушеной зайчатиной.

Заяц поспел быстро, и мы, скоренько с ним расправившись, сели пить травяной чай. Пил, конечно, я, он же лежал посреди комнаты и смотрел на меня дружеским взглядом. Утолив голод, я решил, наконец, утолить и любопытство. Волк, поняв это по глазам, начал говорить:

– Чтобы ты все понял, начну издалека...

3.

Вот что он рассказал:

– ...Викин отец - его с момента появления в институте за редкую научную злость и сказочную беспринципность метко прозвали Кощеем, - работал в области оборонной биологии, то есть, если говорить без обиняков, изучал возможности использования живых организмов в военных целях. Институт, этим занимавшийся, был большим, если не очень большим. В нем были отделы, изучавшие дельфинов, домашних и диких животных, в том числе, беспозвоночных и даже насекомых, особенно злостных, типа комаров, клещей и всяческого гнуса.