Царевна-Лягушка

– Не женюсь, убейте, не женюсь, лучше в прорубь, - хотя до зимы далеко было.

И убежал бы, но подоспевшие нахимовцы удержали.

– Надо, Ваня, надо, - папаня сказал, слезы платочком с моего лица вытерев.
– Ради Родины надо. Мамзель твоя, судя по всему, инопланетная, и может мощь Отчизны неоднократно увеличить...

Сказав, стал невестку мануально изучать. Когда в глазах папани блеск мужской появился, я его от невесты оттер, сам пощупал и тут же раздвоился. Почему? Да потому что с одной стороны бородавки чувствовались, а с другой что-то через кожу ее к пальцам моим пробивалось. Да такое теплое, что я усомнился, что кожа натуральная, а не латекс какой-нибудь, который женщины легкого поведения очень даже любят. Почувствовав это, я подумал, что маньяк какой-нибудь, типа моего папаши, ее в эту фантамасовскую кожу обрядил, за какую-то там, на его взгляд, тяжелую провинность, или, наоборот, за приличное женское поведение. Подумал, и тихонечко так суженую свою ущипнул. И что? Она вскрикнула, и на глаза ее слезы изнеженности росинками навернулись. А я - что лягушку жалеть, если в детстве через соломинку надувал?
– на зуб ее, то есть кожицу, попробовал. Настоящая! От этого результата, адреналин в моем организме образовался, и опять я взбрыкнул, невзирая на всё готовых нахимовцев.

– Нет, не женюсь, - твердо сказал, выпрямившись и кулаки решительно сжав.
– Режьте меня, папаша, или в Сибирь навечно.

Папаша, хоть дурной, но слабоумием не страдает. Посмотрел он в мои сумасшедшие глаза, посмотрел, и говорит:

– Ладно, Ваня, твоя взяла...

– Сам, что ли женишься?
– спросил его Петя.

– Посмотрим, - сказал отец.
– Если она инопланетная, женюсь. Ради Родины, ради науки российской, мне себя не жалко.

И так он это сказал, что я трусом себя почувствовал, от танка фашистского убежавшего, хотя граната в руке. А лягушка эта, папины слова усвоив, ко мне голову повернула и жалобно так посмотрела, звуки какие-то нечленораздельные издавая. И так ее мне жалко стало: жизнь с моим папашей - это ведь год за пять, почти каторга, если бы не медовуха в неограниченном количестве. Присел я перед ней, чтобы звуки изрекаемые разобрать, и услышал, что-то вроде, "Не отдавай меня, Ваня, за шизофреника, сам женись, не пожалеешь". Любой нормальный человек руки бы отцу стал целовать за позволение на лягушке не жениться, а я - дурак. Ванька, короче. И задумался, просьбой лягушачьей разжалобленный. Наверное, оттого, что засомневался, что она инопланетная. А сомнение - это беда, она человека как ржа ест. И меня сожрала, в миг почти.

– Ладно, - сказал.
– Женюсь, но только условно на два года. Если что, или блины холодные подашь, то сразу через присяжных разведусь.

Придя в себя, папаня подумал и рукой махнул, но как-то, можно сказать, разочарованно:

– Ладно, пошли вы... под венец, да и ужинать пора.

6.

После того, как трактор за Настенькой съездил (телега-то под ней сломалась), обвенчал нас скопом поп наш Аввакум, потом праздновать стали. Ну, пьянка была! Папаня раскрутился на всю катушку, даже к полуночи Баскова на вертолете заказал, любит он его очень. Басков приехал, правда, невзаправдашний, но этого никто из политесу не распознал, тем более пел он немного лучше оригинала, хоть нос набок и зуб золотой. Плохо, что фильма домашнего не снимали - точно бы на "Оскара" потянул. Если бы догадались, то народ российский увидел бы, как Настенька, Петрова жена, тысячу пятьсот пельменей уговорила под флягу всего сметаны - это ведь точно на Гиннес тянет без всяких разговоров и обследования. Папаня на это радовался, ладошками за каждую сотню хлопал - любит он пельмени отечественные и людей, которые их обожают. А вот княгиня Простоквасина, цесаревна, мало ела и на нас со скрытым неудовольствием смотрела, будто кровь у нее голубее. Но это она зря, лучше бы ела, как люди, тогда бы французского шампанского не перепила и не упала с балкончика прямо в клумбу с георгинами. А как папаня веселился! Как расщедрился! Приз даже учредил, за первого внука, в миллион баксов приз. Правда, калмычка Шемахинская через это мне настроение здорово испортила, сказав, что лягушки быстро родят, и богатство мне обеспечено по определению. Но я недолго тосковал, потому что Петя после женитьбы стал выигрывать у мобильника, и тем внушил надежду, что и у меня дела пойдут, как хочется. К утру отец перепил маленько и с того простыней потребовал, и нас с невестами по спальням развели. Я медлил по понятным причинам и потому простыни из-под Настеньки и княгини Простоквасиной видел и даже нюхал, чтобы убедиться, что не кровь на них девичья, а самое настоящее французское "Бордо", правда, молдавского урожая. Но папане это было по барабану, ему лишь бы по протоколу, а чем эти протоколы писаны, ему без разницы. После Настенькиной простыни Петю вынесли на носилках. Лекарь наш его исследовал и сказал, что всего пять ребер у него сломано плюс незначительный вывих таза, и что после свадьбы заживет, если рецидивов не будет, то есть половых сношений в позиции "партнерша сверху". Услышав это, папаня Настеньку в сторону отозвал и убедительно ей запретил на мужа ложиться и вообще спать у стенки, чтобы ночью, в сортир спеша, не раздавить нечаянно. На это Настенька расплакалась и простодушно проболталась, что, когда мужчина сверху, шансов до закромов ее добраться у него никаких нет, если, конечно, он не уникум по части сантиметров и твердости достоинства, что не имеет место быть. Папаша покривился на такую подкупающую простоту и приказал свадьбу по стечению обстоятельств до утра прекратить. Потом ко мне подошел и спросил, что это я тут делаю.

– Да вот посоветоваться хотел, какое вино на простыню лить, чтобы по натуре вышло, - ответил я.

Шемахинская царица на вопрос мой прыснула, к столу бросилась, взяла бутылку зеленого "Шартреза" и в руки мне сунула со словами едкими:

– Вот это подойдет, самое то!

Ну, я беру бутылку и в спальню свою. По пути оглядываюсь - следом невеста на полусогнутых скачет. Я чуть не расплакался, а папаня кричит, ехидно так:

– К завтрему утру пусть блинов человеческих напечет!
– Посмотрим, кака невестка лучше с ними управляется.

7.

На простыню ликер, я, конечно, лить не стал, а выпил, как обычный человек. Лягушка тем временем в ванну попрыгала, поплескалась, квакая от удовольствия, попрыскалась благовониями, потом выскочила в пеньюаре - он от Люськи остался, та вечно вещи свои нижние оставляет, чтобы якобы за ними потом вернуться - и прыг в постель. Укрылась одеялом и в потолок трогательно уставилась, как порядочная девушка в ожидании очередной дефлорации. Мне, конечно, кисло стало, но у меня было. Много было. И не медовухи какой-нибудь, а вина заморского - мне его еврей местный, снабженец Соломон, контрабандой из соседнего села завозит. Не за так, конечно. Когда наш папаня против Хозареи воюет, чтоб от ига еврейского ее освободить, я Соломона за ящик "Хванчкары" или "Шато" какого-нибудь в своем подвале прячу, потому как против своих воевать он не может даже за наличные. В общем, сдвинул я кресла, бутылки открыл, удобно поставил и стал пьянству предаваться, чтобы с лягушкой в одной постели не лежать, а если и лежать, то крайне пьяным, то есть неадекватно положительно реагирующим. И заснул скоро - вино ведь ко сну располагает, если конечно, принято в нужном количестве. Во сне ко мне красавица небесная явилась, очень необычная красавица - волосы зеленоватые, глаза зеленые, ногти зеленые, тени зеленые, даже помада зеленая. Выплыла она из какого-то густого тумана, зеленовато-таинственного, и ко мне грациозно направилась, как лебедица, ей-ей. Я за столиком сидел с рюмкой вина, так она напротив села и говорит, сладенько так:

– Милый, как только тебя я увидела, так сразу и полюбила, на всю жизнь полюбила...

Сказала и прыг мне в руки. А от такого демарша проснулся в страхе - смотрю, лягушка напротив сидит. В Люскином пеньюаре, на лице вуалетка из какой-то верхней Варькиной одежды, топа, кажется, и ласты лягушачьи, и верхние и нижние, под столом спрятаны, так что в полумраке картинка с ней получалась почти что Блоковской - прекрасная незнакомка, да и только. Я, конечно, чисто по мужски спонтанно стал воображать постельные сцены с развитием вплоть до высокочастотного пружинного скрипа - матрацы я по техническим причинам каждые два месяца меняю, и текущему срок уже вышел, но со свадьбами все закрутились и вовремя его не заменили. Так вот, стал я воображать, но быстро скис, вспомнив, что с женой спать совсем некуда. А она сидит недвижно и гордо, грудь вперед, плечи назад, точно королевна. Но я недолго любовался ее статью - потому как не к месту рассмеялся, представив, как женушка, забывшись, ногу на ногу кладет и на свет является любовь французская, то есть лягушачья лапка. Посмеявшись, выпил вина, закурил и говорю шутливо:

– Ну что жена, давай, что ли знакомиться! Расскажи о себе - надо же как-то нам жить, а то сбегу или в санузле повешусь.

– Мне кажется, Ваня, нам необходимо оговорить принципы нашего с вами мирного сосуществования...
– сказала она высокомерным духом, да так мелодично и правильно, что мне захотелось удостовериться, что передо мной по-прежнему лягушка, а не приятная во всех отношениях женщина. А она, как мысли мои прочитала, перепончатую лапку из-под столешницы вынула, и игриво так пальчиками мне помахала. От этого у меня в голове все перемешалось, и я неожиданно вспомнил, что лягушек, собственно, едят. Сам пока не пробовал из русской брезгливости, но где-то читал, что крупные виды лягушек обладают вкусным мясом и во многих странах мира употребляются в повседневную пищу. А если ты съедобен, то понятно, воображать не нужно, тем более, что хозяин, то есть законный муж, лягушатинки еще не пробовал... Тут я опять рассмеялся. Представил, как выхожу утром к завтраку, папаня спрашивает, где жена, а я, зубочисткой активно пользуясь, отвечаю:

– Нет жены. Кончилась.

И Петя мне непременно подыграет, переиначив знаменитые слова из "Кавказской пленницы":

– Выпрыгнула в пропасть?
– и все, даже Шемахинская царица, юмора нашего часто не разумеющая, рассмеются. Инцидент будет исчерпан, и, в худшем случае, папаня опять поведет всех на Кулички смотреть вторую мою попытку. Нет, он точно скушает то, что я жену скушаю. Ведь человек он хоть и сумасшедший, но умный, и понимает, что если человек женит своего сына на лягушке, то это отнюдь не означает, что тот не может есть то, что хочется.

Лягушка, похоже, и в самом деле, мысли так или иначе читала, потому что стать ее нарушилась и стала не горделивой, а что ни на есть испуганной, как у Карениной перед звенящими от приближающегося поезда рельсами. Я ее понял - время сейчас такое, сейчас долго не думают, потому как все знают - если ты в одежде или без нее, то ты человек, а если в шкуре или без нее - то мясо. И потому каждый сможет без труда переиначить известную кровожадную пословицу "Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы" в весьма, на мой взгляд, остроумное высказывание "Есть лягушка, есть проблема. Съел лягушку - съел проблему".

– Да не бойся, кисонька, это же как последнее средство...
– сказал я ласково, естественно, улыбаясь своему остроумию.

– Что как последнее средство?

– Французская кухня. Не буду я тебя есть, пока крупно передо мною не провинишься.

– Да я не из-за того, Ванечка, в лице переменилась, что ты придумал меня съесть в шутку. А из-за того, что предчувствие в сердце неожиданно образовалось...

– Предчувствие? Какое?

– Что тяжело нам с тобой жить будет...

– Это предчувствие у меня появилось, как только я визуально тебя исследовал. Да ну ладно с предчувствиями, нервов на них не напасешься... Расскажи, наконец, о себе. С какой такой планеты сюда упала? И как там все устроено в смысле интима супружеской жизни?

– Никакая, Ваня, я не инопланетянка, а коренная москвичка, но родилась за рубежом, во Франции, которая, в сущности, и есть другая планета. Отец назвал меня Василисой, но это имя мне никогда не нравилось, есть в нем что-то от кота Васьки с лисой Алисой. Потому лет с пяти я стала требовать, чтобы меня называли Викой.

Неожиданно я представил любимую курящей в лягушачьей своей коже и улыбнулся.

– Ты чего смеешься?
– спросила она.

– Да так...

– Представил меня курящей в лягушачьей шкурке?