Цена Шагала

–  То есть, натурально, линять собираетесь, Андрей Максимович?

–  Если вам угодно перейти на такой язык, то да. В конце концов, все, что вы хотели знать, вы уже знаете. Ведь вас не я и не картинки эти интересуют, а сам господин Ермилов, я так понимаю.

–  Правильно понимаете, конечно. Но только ваши показания мне понадобятся.

–  Какие показания, Василий Семенович? Все мои рассказы к делу не подошьешь, я - так, сказитель, а не свидетель.

–  Занятно, занятно, - пробурчал Трегубец, потирая виски.
– И не боитесь, что я вас во «всесоюзный» объявлю?

–  Нет, Василий Семенович, не боюсь. Для этого же горы бумаг потребуются, одобрение начальства, резолюции разные. Некогда вам этим заниматься.

–  Я вам не верю, Андрей Максимович, не верю ни на грош.

–  Ваше право, - ответил Сорин.

–  Ну скажите честно: ведь за границу намылились?

–  Василий Семенович, я же уже сказал…

–  Намылились, намылились. Одного только не понимаю: как вам это удастся?

–  Да никак. Паспорт-то мой у вас. Вы вот что, Василий Семенович, контактный телефончик мне оставьте. Будут проблемы, я вам позвоню: глядишь, еще друг другу и понадобимся.

–  Телефончик я вам, конечно, оставлю, Андрей Максимович, - сказал Трегубец, вынимая из кармана визитную карточку, - но вы все же подумайте, прежде чем в бега пускаться.

–  Уже подумал, - ответил Андрей.

–  Ну, да Бог вам судья. Построили вы старика, конечно. Побреду я.

–  Еще чашечку кофе?

–  Да нет уж. Счастливо оставаться, - сказал Трегубец и покинул квартиру Сорина.

По дороге на службу он анализировал этот разговор и пришел к выводу: «Что-то я не учел. Какой-то ход за границу у него есть. Не станет человек в здравом уме, без денег и с такой ненадежной профессией по России шастать. Ни знакомых, ни привычки жить в глубинке у него нет. Остается одно: Запад. Эх, Василий Семенович! Может, тебе на старости лет тоже бросить всю эту белиберду и - вместе с Сориным? А там, глядишь, на картинках разживемся (не одной же молодежи везет). Ну, да ладно, сейчас разговор не о том, сейчас нас господин Цуладзе интересует».

На следующее утро Старыгин завез Трегубцу обещанную куклу, выполненную мастерски, так, как могут сделать только профессиональные кидалы или милиционеры, прошедшие долгую школу оперативной работы.

–  Молодец, - похвалил Яна начальник.
– Если так же красиво и гладко все в галерее пойдет, с меня большая бутылка шампанского.

–  Лучше коньяка, Василий Семенович, - ответил Ян.

–  Уговорил, - хохотнул Трегубец.
– Ну, бывай.

Он выбрал в гардеробе свой лучший костюм, надел белую рубашку, перебрал галстуки и, не найдя ничего приличного, повязал на шею под воротник фуляр, подаренный ему когда-то давно кем-то из американских коллег, приезжавших по обмену опытом. Потом он посмотрел в зеркало и пришел к выводу, что вполне соответствует облику покупателя произведений искусства. «Ну-с, вперед, к новым победам», - сказал себе Трегубец.

Около Управления он опять заметил слежку. «Зашевелились, зашевелились, Геннадий Андреевич, - веселился Трегубец, заходя в свой кабинет.
– Ну, так это нам на руку. Сегодня еще больше зашевелитесь». Прямо из кабинета он набрал номер галереи «Дезире» и попросил связать его с директором.

–  Светлана Алексеевна?

–  Я, - ответил мягкий голос.

–  Это Аркадий Иванович. Помните, заходил к вам на днях? Мы с вами по поводу Экстер разговаривали.

–  Да, конечно, конечно, - обрадовалась Светлана.

–  Ну, так наша договоренность остается в силе?

–  Несомненно.

–  Часика в три я подъеду.

–  Замечательно, буду вас ждать с нетерпением.

–  Договорились.

После звонка Трегубца Горлова тут же набрала номер Аслана.

–  Аслан, это я.

–  Слушаю, - ответил Цуладзе.

–  Все остается в силе: в три он будет у меня.

–  Хорошо. В половине третьего приедет человек, привезет вещь.

И действительно ровно в половине третьего у входной двери галереи звякнул колокольчик и в зал вошел сумрачный мужчина ярко выраженной восточной наружности с объемистым пакетом в руках.

–  Директор где?
– грубо спросил он Надю, сидевшую за столиком консультанта перед входом в зал.

–  Светлана Алексеевна у себя. Как вас представить?

–  Скажи, друг приехал, - ответил мужчина.

Несколько ошеломленная такой рекомендацией, Надя прошла в кабинет Горловой и в точности передала слова незнакомца.

–  Зови его сюда, - сказала Светлана Алексеевна.

Кавказец проследовал в кабинет директора.

–  Вот, - сказал он с порога, ставя пакет у стены.

–  Аслан что-нибудь просил передать?
– поинтересовалась Горлова.

–  Сказал, чтобы я посидел.

–  Как вас зовут?

–  Магомед.

–  Вот что, Магомед: здесь вам будет неудобно. Надя вам сейчас поставит стул. Посидите в зале.

–  Аслан сказал… - начал Магомед.

–  Если хотите, можете ему позвонить. Уверяю вас, он не будет против.

В голосе Горловой звучала такая уверенность, что Магомед, подумав, кивнул и вернулся в зал. Надя быстро принесла ему стул, налила кофе, снабдила какими-то журналами и несколько опасливо присела с другой стороны стола.

–  Вы художник?
– попыталась она разговорить посетителя.

–  Нет, - ответил Магомед.

–  Но любите искусство?
– сделала вторую попытку девушка.

–  Люблю, - так же односложно ответил Магомед, утыкаясь в журналы.

Исчерпав на этом все запасы любезности и дружелюбия, Надя прекратила попытки разговорить Магомеда.

За полчаса, прошедшие с появления Магомеда, в выставочном зале побывали какие-то светские дамы, обсуждавшие подробности вчерашней презентации в ресторане «Театро», сумрачная женщина с маленьким мальчиком и два изящных молодых человека явно популярной ныне сексуальной ориентации. И каждый раз, когда появлялся новый посетитель, Магомед поднимал голову от журнальных страниц и внимательно оглядывал пришедшего. Ему хватало буквально двух-трех секунд, чтобы полностью впитать образ нового посетителя и потерять к нему интерес. Наконец, в галерею вступил Василий Семенович. На левой руке у него был небрежно перекинутый плащ, в правой он держал свой портфель.

–  Здравствуйте, - обратился он к Наде.
– Я к Светлане Алексеевне. Надеюсь, она на месте?

–  Как вас представить?
– поинтересовалась девушка.

–  Скажите: Аркадий Иванович. Мы договаривались о встрече.

–  Одну секунду, - сказала Надя и оставила Трегубца и Магомеда одних.

Эти несколько секунд оказались для Трегубца довольно серьезным испытанием. Переходя от картины к картине, он все время чувствовал на своей спине пристальный тяжелый взгляд молчаливого кавказца. «Понятно, - сказал себе Василий Семенович, - Аслан волнуется. Не будем же давать ему лишних поводов». Он задержался у какой-то картины, делая вид, что внимательно рассматривает имя автора, и в тот момент, когда он уже собирался перейти к следующему полотну, из двери выпорхнула Надя и сделала приглашающий жест.

–  Пожалуйста, вас ждут, - сказала она.

–  Благодарю вас, девушка, вы чрезвычайно любезны, - ответил Трегубец и вошел в кабинет Горловой.

–  Здравствуйте, здравствуйте, - приветствовала его хозяйка галереи.
– Кофе, чай, рюмку коньяку?

–  Ну, что ж, - сказал Василий Семенович, усаживаясь, - если вас не затруднит, то кофе и рюмка коньяка были бы в самый раз: погода сегодня премерзкая.

–  Да, промозгло, - согласилась Горлова.

Она сама налила Василию Семеновичу кофе из стоявшей рядом с ее столом машинки «эспрессо», достала коньяк («Хеннеси», - отметил про себя Трегубец) и плеснула на донышко глубокого бокала несколько капель.