Центр роста

–  Это и невозможно. И я не хочу на это смотреть, - наотрез отказался Садко, ероша свой вздыбленный ежик.

–  А на это?

Русудан крутанула барабан, сунула дуло в распавшиеся черные пряди к виску и спустила курок. Устин Садко негромко вскрикнул, и это было как выстрел. Улыбаясь еще шире, Русудан провернула барабан вторично, на сей раз она вложила короткое дуло в рот, привычно, по-женски, к нему подавшись - выстрела не последовало. Она проделала это несколько раз, и с каждым холостым щелчком парализованный Садко вздрагивал, хотя и не должен был по причине паралича. Зрелище завораживало его.

–  Видишь?
– крикнула Русудан, вывернула барабан и высыпала себе в ладонь пять патронов - одной пули, угодившей в памятник пионерам-генетикам, не хватало.
– Я заговореннная, - усмехнулась она, заряжая револьвер наново.

– Замыкающий не может умереть прежде Направляющего. Исключения невозможны. Все учтено, секунда в секунду - почему-то по московскому времени. Никаких часовых поясов. А вот ты прежде меня - можешь. Лови, тихоня!
– она - «тихоня»: неужто ей было известно про Тихона?
– швырнула Садко револьвер, и паралич у того мигом прошел; Устин, позабыв о показателях, настолько ловко и скользко увернулся от оружия, что съехал на пол вместе с простыней.
– Пластилиновый Ёжик, - Русудан Монтекян сверкнула зубами.
– Я знавала таких. Их можно любить… оберегать от судьбы… Не бойся. Все дело в том, что время еще не пришло.

–  Но что ты думаешь о самоубийцах?
– спросил Устин тупо, хотя знал о них все.
– Ведь они все же есть. Они встречаются, хотя и реже…

–  Значит, их час пробивает, - Русудан подошла к нему как была, нагая; нагнулась, пощекотала струями волос искренне, но по другим причинам, перепуганное, вспотевшее лицо.
– Таких выявляют, по врачам водят, таблетками кормят, но это бессмысленно… Я не знаю, зачем это делают, если даймер отсчитывает последние десятки…

Она поднесла к лицу Садко свои запястья, уже лишенные назойливых побрякушек.

–  Ты видишь эти шрамы? Я вешалась, травилась, стрелялась - из чистого цыганского азарта, из жажды воли, из лихости, но знаешь ли - меня неизменно спасали.

–  Замыкающие?
– кивнул Устин Садко.

–  Да нет же, говорю тебе, золотце, что этот субъект прохлаждается где-то… и никто не замкнет, а есть судьба, а у судьбы - звезда путеводная. Ты теперь - моя путеводная звезда.

–  Не думаешь ли ты убить меня?
– спохватился Устин, запоздало поглядывая на брошенный револьвер и дальше уже игнорируя раскрытые перед ним женские прелести и тайны.

–  Нет, милый, я за тебя замуж выйду, - сказала Русудан.
– Мне так велели звезды.

Загорелся телефонный фонарик, зазвучал зуммер - очень и очень, пусть и классическая, но неприятная мелодия.

Часть четвертая Замыкающий

1. Бегущие по Раю

Роммель Копулятов, Замыкающий Русудан, сумел бы тоже много чего порассказать о палатах интенсивной терапии, где ему часто случалось оказываться.

Случай уничтожения Направляющего, с которым Русудан ознакомила богатого и падкого на без того сладкую, но посыпанную сахаром клубнику Садко, был совершенной правдой, но крайней редкостью - можно сказать, казуистикой. Потому что новые Направляющие при гибели прежнего действительно могли народиться, и даже в огромном количестве, но это случалось не так уж часто. Как правило, Замыкающий, оставшийся без вожака и большого брата, немедленно погибал какой-нибудь смертью, если в дело не вмешивались высшие силы, не позволявшие убийце угаснуть, ибо в нем пока сохранялась надобность. Копулятов знал, что Русудан хотела умереть. Он и сам хотел умереть, они болели одной болезнью, отчего Роммель и оказался в реанимации, где стал очевидцем совсем иной сцены. Какой-то Направляющий, абсолютно бесперспективный - судя по аппарату искусственного дыхания, перебинтованной голове и мрачным, скупым репликам персонала, со всей очевидностью погибал, и его намеревались распороть, чтобы вынуть хорошие органы для других Направляющих, еще могущих выживать и направлять. Так вообразите же: Замыкающий этого фрукта не отходил от него ни на шаг. Он валялся в ногах у врача, целовал халат и бахилы, сулил невероятные по числу нулей деньги, обещал сию секунду оказать сексуальные услуги - что угодно их милости, лишь бы не отключали машину. Но аппарат, не соблазнившись посулами, отключили, и Замыкающий мгновенно скончался от проникающего инфаркта в сочетании с разрывом мозговой аневризмы.

Лежал там еще один, которому повезло иметь депрессивного Замыкающего, так что за ним, Замыкающим-Центровым, носился еще один, следующий в очереди, приговаривая: но ты же ни в чем, ни в чем не виноват, не бери на себя этот грех, он умирает сам по себе; не вздумай чего-нибудь над собой учинить потом, когда… Он не смел договорить, когда именно, у него не поворачивался язык лишний раз напомнить и разбередить рану. Известно, что депрессивные часто казнят и винят себя во всех бедах мира. Но там все кончилось сравнительно удачно. Направляющий находился в сумеречном, почти никаком, сознании - видный литератор, он постоянно шарил руками по одеялу.

–  Обирает себя, - шептал Замыкающий, измученный похлеще больного.
– Это очень плохой, предсмертный симптом.

Но тот всего-навсего искал свою записную книжку, которую отобрали при поступлении вместе с другими вещами.

Когда Направляющий пошел на поправку, Замыкающему сделалось легче, но ненадолго, и вскорости зазвучала прежняя заунывная шарманка. Он ровным счетом ничего не делал для своего Направляющего, так что законы братства легли на плечи того, кто замыкал Замыкающего, а первый Замыкающий маялся и шатался по больничным коридорам Центровым в отдельном несчастным триумвирате. Еще его донимала зависть к тройкам, где царили совет и любовь.

В тот раз Копулятов выпил уксусную эссенцию и лежал, мучаясь и корчась от внутреннего ожога. Он оплошал: заорал во все горло, глотая жидкость, и многое выплеснулось. К тому же его услышали, стали спасать, и он понял, что сегодня ему снова приказано выжить, пока не умрет Русудан, хотя он сделал много разных попыток. Вообще говоря, это были герои другого романа, умиравшие и воскресавшие из мира в мир, из эпохи в эпоху по прихоти автора; родные сестра и брат, расположенные к инцесту и сохранявшие память, переносились из Адского Ада в Адский Ад к Аде; жертвы тайной кровосмесительной связи в одном благородном восточном семействе, но в итоге все переродившиеся.

Копулятов был тем самым пилигримом-калекой, который остановил Устина Садко на перекрестке, желая будто бы выяснить номер даймера, давным-давно ему известный. Хотелось познакомиться лично с таким препятствием после долгой, очень долгой подготовительной работы - с Устином Садко и прочими, ибо Устин Садко не знал, по его ошибочному мнению, о существовании настоящей базы данных; та же, которой все пользовались и перед которой все трепетали, предназначалась для самоуспокоения и прекраснодушия. А секретная база реальных данных показывала, выведенная на даймеры, что вся их честная компания подбирается к самому верху и быстро приближается к номерам, которые исчисляются не миллионами, а тысячами, сотнями и десятками. Не знал он только того, что фальшивым является именно его даймер, а не пластиковая карта Садко. На сей раз, однако, правда недалеко ушла от действительности, а потому реальный даймер Устина врал больше. Про разницу в даймерах, как правило, и за немногими исключениями, знали люди, о которых в сводках не было никаких сведений: они же обычно и выполняли основную истребительную работу. Таким безадресным анонимом являлся и Копулятов. Но теперь он решил, что наступило время проявиться и обозначиться ради плана, ради претворения его в жизнь - или смерть - он давно собирался так поступить.

Озлобленный Копулятов, входивший в многолюдную группу легитимных смертников, зачастую - контрактников, готовился учинить фейерверк. Таких, как он, желающих умереть и противящихся навязанной системе амурного фратерните, а равно алчных и пекущихся о семьях, которые нередко замыкали, сопровождаемые зажиточными и почтенными людьми, набиралось много, хотя были смертники и нелегитимные - все те же безумцы, страдавшие от депрессии. Копулятов принадлежал к числу как первых, так и вторых. Противно и тошно было смотреть, как Замыкающие следят за каждым их депрессивным шагом, нашпиговывают датчиками, прячут ножи и веревки, присматривают за мылом. Сам Копулятов опробовал многое - он, как и его поднадзорная Русудан, вешался, бросался с мостов - один раз даже с железнодорожного, пролегавшего над сушей; ложился на рельсы, и всякий раз понемногу, а то и по-крупному калечился, хотя его постоянно выручали: мешала цыганка, предопределенность по имени Русудан.