Часть первая. Тропы Тьмы

Старший из конников фыркнул, разворачивая лошадь; лошадь тоже фыркнула, посмотрев на кобылу Керна. Ребята окружили военинструктора с четырёх сторон и тронулись по дороге крупной размашистой рысью -- пошли куда-то в южную сторону, тронутую светом чистой морозной луны.

В придорожных кустах, однако, ждали их неприятности. Вышел мужик в засаленном ватнике, ни дать ни взять беглый зэка. Вышел и сказал:

– - А ну, слазь с лошадей на ...!

Керн проклял себя страшными словами за то, что отстегнул магазин автомата. Впрочем, в затворе должна была оставаться одна пуля -- выезжая из коммуны, он дослал её в ствол и оставил там, вопреки всем правилам безопасности. Зорким глазом военинструктор осмотрел кусты и приметил там с десяток вооружённых чем попало людей. Они представляли опасность, как и мужик на дороге, но опасность эта была несравнима с холодным блеском пулемёта "Печенег", высовывавшегося из корней ракиты по левую сторону.

– - Ах ты, рыло бандитское!
– - сказал вооружённый подросток и потянулся за своим ружьём.

– - Гони!!!
– - заорал ребятам Керн, пиная ближайшую к нему лошадь пяткой в бедро.

Подростки, однако, растерялись. Грянул из кустов выстрел -- пуля, оставляя в воздухе отчётливый след, пронеслась меж Керном и мальчиком с трубой. Не теряя времени, Керн приподнял свой автомат, выпустил единственную пулю туда, где в ракитах должен был лежать пулемётчик; донёсся сдавленный крик -- попал! Выстрел испугал лошадей. Три из них понесли, четвёртую Керн стукнул по ушам, задев заодно и наездника. Мужик на дороге попятился и был смят.

– - Карьер!
– - заорал военинструктор, давая шенкелей своей игреневой лошади. В свете луны его кобыла казалась отполированной серебряной статуей, демаскируя и всадника, и себя.

Захлопали частые выстрелы карабинов и охотничьих ружей. Один из подростков вскрикнул вдруг; рукав его окрасился кровью. Лошади, недисциплинированно и вразнобой, пошли всё же неплохим карьером, унося седоков сквозь наполненную пулями ночь. Позади них, в засаде, послышались выхлопы мотора и надсадный вой -- из придорожной трясины полез наружу уродливый джип "патриот" с кляксами защитного камуфляжа. Окошко джипа подле водительского спустилось, из него высунулась голова, а затем -- ствол автомата.

– - Левее держи, левее!
– - крикнул ребятам Керн.

Стиснув шлюс, он лихорадочно перезаряжал обеими руками магазин. Больная ладонь подвела -- длинный прямой рожок выскользнул, упал на седло; военинструктор лишь случайным везением прихлопнул его, когда рожок уже соскальзывал вниз по крупу. Коротко лязгнула защёлка магазина. Из джипа ударила длинная, частая очередь; трассирующие пули понеслись чуть правее и выше всадников. Машина нагоняла, уверенно петляя прямо по мокрому полю. Керн сорвал с плеча оружие, держа его на свой обычный манер, как пистолет. Вскинул "Галил" вверх стволом, прихватил повод -- и рискованно помчался наперерез преследующей машине. Стрелок в "патриоте" тоже не дремал: пуля провела ровную строчку у глаз Керна, выбив давлением воздуха крупную слезу. Военинструктор вытянул руку и затаил дыхание, целя в переднее стекло машины метров с пятнадцати. Из ствола его автомата вырвалось пламя, трепещущее, как мотылёк. Стекло "патриота" прошила наискось ровная черта трассы; затем стекло вылетело, и машина завалилась на бок, продолжая по инерции уже не управляемый никем манёвр поворота. От ракитовой рощицы бежали к машине люди, стреляя и размахивая ружьями; до них было метров двести, и прицелиться толком из своих охотничьих "пукалок" они не могли, но Керн помнил и о пулемёте "печенег", оставшемся в кустах позади. Он подъехал к машине, не глядя внутрь, выхватил с усилием торчащий из дверного окошка автомат. В машине негромко молились. Военинструктор отъехал от поверженного транспортного средства, разложил приклад своего автомата, с безопасного для себя расстояния прицелился в бегущих и дал очередь, до конца опустошая магазин. Многие попадали -- залегли они, или же были ранены, понять не удавалось; впрочем, Керна интересовало отнюдь не это. Дав кобыле шенкелей, он пустился по полю вскачь, нагоняя ребят. Впрочем, те отъехали недалеко. Все они, даже раненый, разинув рты, наблюдали за ходом этого маленького сражения. Тот, что был с оружием, уже успел привести его в боевую готовность и теперь приветствовал Керна, салютуя взметнувшимся к небу стволом.

– - Чего ж ты, командир, не стрелял?!
– - возмутился Керн.
– - Дистанция велика была?!

– - Так патронов же нет, товарищ руководитель коммуны!
– - виновато сказал тот.
– - Нам же патроны не положены! Не по возрасту, говорят!

Керн только сплюнул с досады.

– - Продержишься?
– - он подъехал к раненому.

Тот не отвечал, качаясь в седле неестественно и прямо, точно его подпирали палкой. Рука парня была залита кровью от плеча до пальцев, рукав пропитался насквозь. Керн понял, что мальчик испытывает тяжёлый шок, и только сила воли позволяет ему не потерять до конца сознание, не выпасть окончательно из седла. Поставив лошадь бок о бок, он аккуратно перетащил к себе раненого.

– - Теперь -- галопом!.. У вас врачи есть?

– - Есть. Только не знаю, доедем ли до больнички...

– - А машины у вас на выстрелы не выезжают?

– - Только по сигналу регулярных дозоров.

– - Тогда, -- решил Керн, -- возвращаемся полями в коммуну. У нас есть медпункт и фельдшер, а если надо будет ампутировать -- съездим за врачом.

При этих словах раненый всхлипнул и повернул голову.

– - Сиди тихо, -- сказал Керн, которому раненый подросток щекотал нос шевелюрой.
– - На войне всё бывает.

Краем глаза при этих словах он не уставал следить за бандитами, поднимавшимися один за другим с промозглой пажити.

– - Не вздумалось бы этим архаровцам чесануть из пулемёта...
– - заметил он.

– - Нет, эти больше не нападут, -- убеждённо ответил командир патруля.
– - Эти силу поняли. А стреляете вы неплохо, товарищ Керн! Здорово, я вам скажу, стреляете! Эх, повезло же коммуне!
– - прибавил он вдруг с оттенком мечтательности, пуская коня в галоп.
– - Нам бы в наш дозор, да такого вот военинструктора!

Рана была плоха; нанесли её картечью. Кость задело, но не раздробило, а вот с мышцами руки у парня было совсем плохо, и Керн по требованию фельдшерицы Ирины сбил ломиком навесной замок с сейфа, на котором грозными бюрократическими буквами стояло: "Список А". В сейфе этом совсем не было ни наркотиков, ни учётной документации, но Ирина всё же нашла какую-то комбинацию лекарств и ввела её раненому. Кровь, подходящую по группе, дали Мухтаров и тот мальчик, что ездил с трубой. Два часа Керн ассистировал при операции, старательно, но не слишком-то умело. Наконец, в окровавленный таз брякнулась последняя расплющенная чечевица картечи, и на рану легли аккуратные широкие строчки швов. Раненый уснул в соседней палате с бесноватым Бенедиктовым, уже пришедшим к тому моменту в себя и требовавшим жесточайшей расправы с ненавистными ему коммунистами.

Тем временем и по всей коммуне творился непорядок. Жители, не получившие в семь часов положенной вечерней пищи, стучали пустыми тарелками из алюминия в окна жилых блоков. Пронёсся слух, что администрация сбежала. Новый руководитель коммуны, покинув операционную, отправился в женский барак, чтобы наладить работниц на кухню, однако женщины наотрез отказались подчиняться ему, обвиняя при этом во всех смертных грехах разом.

– - Я тут революционные митинги созывать не намерен!
– - прикрикнул Керн.
– - Хотите жрать -- идите и готовьте: вон зерно, вон картошка, даже маргарин есть! А не хотите -- пошли вон по баракам! Я за вас не ответчик и не прислуга.

Его неожиданно попытался усовестить один из тех мордоворотов, что приехали в коммуну вечером вместе с Левицким.

– - Как так хамски можно... с женщинами?

На Керна, доведённого уже до ручки, было в этот миг страшно смотреть!

– - А с детьми можно -- по-хамски?! Вы своего жирного охранять сюда притащились, а пацаны за вас, уродов, с бандитами по дорогам драться должны?! Без патронов?! Эй, Мухтаров! Ещё один вопль с их стороны -- и я вам приказываю принять самые решительные меры! Поставьте-ка этого Левицкого со всеми его жлобами к стенке и шлёпните. Доставьте мне удовольствие. А то я в этих газовых камерах ни черта не понимаю, пулю им всем в лоб, труп в овраг -- и ну их к растакой-то матери!

– - Натуральный палач, -- решили женщины хором, но еду готовить всё-таки пошли.

В бараках опасно шумело и митинговало: чуя слабину власти, радостно пробуждалась народная стихия. Вопли Бенедиктова, разносившиеся над коммуной в ночной тишине, подливали в огонь бунта ложечки горючего касторового масла. Из барака номер одиннадцать полезли вдруг озверелые бородачи, призывая вслед за истопником к крестовому походу на "коммунистов". В руках духовенства мелькали кастеты и заточки. Мухтаров и второй стрелок дозора тотчас открыли по номеру одиннадцать частый огонь гелевыми пулями, загоняя на место взбеленившееся "духовенство" коммуны. В остальных же бараках, где оконные проёмы заделаны были фанерой в целях экономии, решили как-то сами по себе, что это охрана расстреливает кого-то по приказу Керна. Момент был критическим: возмущение масс достигло пика, и теперь было неясно, что пересилит в людских душах -- страх перед оружием или жажда мести. Страх победил. Женщины разносили по баракам торопливо сваренный ужин, приправляя нехитрую еду рассказами о сотнях расстрелянных. Образ Керна -- "палач, настоящий большевик" -- обрастал всё новыми леденящими кровь подробностями.