Часть первая. Тропы Тьмы

Военинструктор тем временем зверел всё больше. Он чувствовал, что сбивается с ног и что падать ему тем временем никак уже нельзя. Поэтому он отыскал подростка с бесполезным ружьём -- Валеру.

– - Видите, что творится?
– - спросил он, показывая вокруг.

Тот кивнул. Его самого поражал до глубины души размах происходящего.

– - Тогда вот что, -- сказал ему Керн.
– - Вот вам обойма боевых патронов для вашей пукалки, а вот вам ещё одна, снаряженная. И сделайте мне одолжение: либо немедленно убирайтесь отсюда, чтоб вашего духу тут не было, либо поступаете под начало моего командира Алибека... Нишанова.

Мальчик вытянулся по стойке "смирно".

– - Есть!
– - сказал он.

– - Что -- "есть"?!

– - Есть -- поступить под командование! Тут, судя по воплям, такое жлобьё засело, что...

Керн окликнул Мухтарова.

– - Смотрите, -- сказал он, -- эти товарищи временно к вам прикомандированы. До семи ноль-ноль -- комендантский час. Левицкого и его свиту из коммуны не выпускать! Население из бараков не выпускать! В случае необходимости -- известите меня, я отдам новые приказы.

– - А вы что делать будете?

Руководитель коммуны пожал плечами.

– - Поужинаю и посплю. День суматошный получился, товарищи. Вы-то выспались днём, после рейда, а я -- нет. А ребят, кстати, меняйте по сменам: один караулит -- двое спят. Больше народу нам здесь и не понадобится. Бандиты вот прорвутся разве что...

– - Товарищ Керн, а можно вопрос?
– - Подросток разглядывал его с возрастающим поминутно любопытством.

– - Конечно, можно. Военных тайн пока не держу.

– - Неужели вы сейчас сможете заснуть? В такой вот обстановке?!

– - А какая тут обстановка?
– - Керн повёл рукой вокруг.
– - Нормальная полевая обстановка, ничего особенного. Впрочем, если вы нервничаете и вам будет спокойнее, когда я бодрствую...

Мухтаров и Валера удивлённо переглянулись.

Керн отдал им военный салют и вышел из кабинета.

– - Ну и человечище, -- сказал ему вслед Мухтаров.

– - А вы давно его знаете?
– - спросил подросток с деланным небрежением к собственному вопросу.

– - Да как сказать, -- Мухтаров задумался.
– - Считай, я его и не знаю вообще. Он вчера только приехал. Чуть не перестрелял меня с моим дозором, как котят. Потом объяснил мне, дураку, что и как... А мы ведь, я вижу, коллеги. Ты тоже дозорный старшина.

– - Да какой у нас дозор!
– - отмахнулся Валера.
– - Так, понарошку. Патронов вон, и то не дают!

– - Шеф у вас -- сволота редкостная!
– - подтвердил Алибек.
– - Не буду жалеть, если его Керн шлёпнет.

– - Левицкий, что ли? Он нам не шеф. Он тут за хозяйчика, весь район под ним. А у нас в школе директор Красавина, вот она нормальная тётка. Только она вообще была против, чтобы нас в дозоры пускали, и на машинах учиться не позволяла. Малы, говорит, ещё. Ну, на общем собрании Левицкий вопрос и двинул: сделать из нас в дозоре лёгкую кавалерию, а оружия не давать. Чуть опасность -- сразу трубить и наутёк! Так, собственно, и нормально было, пока тут ахтыровцы не распоясались! А теперь: просим, просим патронов, а нам говорят -- уговор дороже денег!

– - Дура ваша директриса!
– - в сердцах сказал Алибек.
– - Сказала бы: не пущу детей в дозор, пока бандитов не повыбьете, и всё!

– - А она так и сказала, -- согласился Валера.
– - У нас девушка была, Варя. Её курьером в город отправили. Ахтыровцы её остановили, и... Ума не приложу, как она живая домой вернулась! Тут-то Красавина и сказала, что хорош в игрушки играть. У нас парни, конечно, в бутылку полезли, а с другой стороны -- теперь Левицкий точно прав. Нам теперь если патроны выдать, так точно на Ахтырова охотиться пойдём. Так что до сегодняшней ночи расставили нас на всю зиму только вроде сторожей -- по вышкам.

– - А сегодня что?

– - Ну, вчера от вас женщина прибежала. Говорит, вы там печи построили и газовую камеру, всех нас сжигать будете и воевать решили. Тут Левицкий к нам в школу заявился и говорит: сколько, мол, от этих гнид терпеть можно? Дайте нам ваших дозорных, пусть ночь постоят в секретах, а наутро мы возьмём всю эту трудкоммуну -- одни мошки полетят! Они же, говорят, для Ахтырова и база, и людей поставляют, и продовольствие! Пока не прихлопнем их, вас, то есть -- так всему району и терпеть.

– - И что, директриса ваша согласилась? И патронов для вас не вытребовала?

– - А её на совещании не было, заболела она, -- вздохнул Валерка.
– - Говорят, спорыньёй отравилась. А может, ваши отравили, тоже ведь дело возможное. Так что вместо неё выступил начальник районного дозора. И сразу давай орать: вы не пацаны, а трусы, без винтовки в руках защититься не можете, морду бить не умеете! И всё такое. Ну, общее собрание и проголосовало: выступать!

– - Соплячьё, -- рассудительно сказал Мухтаров.

– - Да уж, не фельдмаршал Кутузов!
– - рассердился вдруг юный стрелок.
– - А каково слушать, когда взрослые мужики тебе один за другим оскорбления в рыло тычут?! И всё у девчонок на глазах! И это после того как два года на чужом иждивении прожил!

– - Разве ж вы не работали?

– - Работали, а что толку? Семь потов сойдёт, а урожаю потом с гулькин нос. Ни навыков, ни силы не нажили. Какие из нас крестьяне! Вот нам с общественного поля и давали... от щедрот!

– - Ничего!
– - решительно произнёс вдруг Мухтаров.
– - Скоро здесь всё изменится!

– - Изменится?! Думаешь, он что-то изменит?
– - спросил Валера с презрением и надеждой, разумея под ним Керна.

– - Нет, -- покачал головой старший дозорный.
– - Не он. Мы.

Керну и в самом деле следовало поспать. Он мог, подобно всякому молодому и достаточно здоровому человеку, обходиться без сна по две или три ночи, но ясность его мышления за эти сутки с лишним оказалась под серьёзной угрозой извне, и Керн чувствовал это. За все прошлые годы жизни, прошедшие среди различных по духу, но всё же целеустремлённых и не лишённых некоего жизненного оптимизма коллективов, он ни разу ещё не встречался с клоакой такой степени тесноты и концентрации. Там, в городе, судьба могла быть неясной и трудной, но она не приводила и к пучине безумия -- разве что в среде самых развращённых и реакционных классов, куда Керн допущен не бывал. Здесь же, в глубинке, поражённой преувеличенным во много раз ужасом новой мировой войны, реакция просто и естественно брала свою дань. Военинструктор отчётливо понимал, что рабочий комитет послал его сюда не для того, чтобы расправиться с этой дремучей Вандеей и не для того, чтобы поддерживать выбранный ею гибельный путь -- и всё же в течение целого дня он чувствовал себя то беспощадным Симурдэном, то кровавым маркизом де Лантенаком, и за каждым росчерком пера или движением автоматного дула мерещился Керну холодный нож гильотины. Между тем, обстоятельства требовали от него не столько крови и мести, сколько обыкновенного человеческого достоинства. Сдавая фактическое руководство Мухтарову-Нишанову и возвращаясь в свою комнату, Керн преследовал лишь одну цель: восстановить в себе запасы этого достоинства, чтобы не превратиться окончательно в фанатичную и крикливую машину, отдающую негодные приказы из одного лишь чувства внутреннего протеста.

Скинув сапоги, военинструктор опустился на кровать; автомат -- на предохранитель и в глубокую складку, между матрацем и жёсткой рамкой, -- так всегда под рукой. Навалились впечатления, сдавливая натруженный мозг. Керн нашарил в кармане дорожного плаща фляжку, глотнул один раз мерзкого хлебного пойла -- "бренди", прополоскал рот. Больше пить было нельзя. По жилам разошлось резкое, блаженное тепло. Он проверил засовы, ставни и лёг, раздевшись до исподнего, в скрипучую кровать, успев мимоходом подумать, что ночью его непременно возьмут сонного и завтрашним же утром расстреляют...