Часть первая. Тропы Тьмы
Шрифт:
– - Вы хотите что-то сказать, товарищ Керн?
– - Да. Я успел побывать свидетелем избиения истопника в нашем коттедже.
– - Ах, да, Бенедиктов. Мы уже занялись этим случаем. Дело в том, что этот Бенедиктов позиционирует себя как непримиримый враг всякого народовластия. Он, мол, монархист, или что-то в этом роде. А у Юрия, который его бил, монархисты во время переворота убили младшую сестру. Сам Бенедиктов попался на вредительстве -- хотел задать некачественного овса лошадям, но был вовремя схвачен за руку. Поэтому переведён на подсобные работы. Ну, Юрий как услышал его пропаганду, так сразу и...
– - И что теперь с ним будет?
– - С Бенедиктовым? Административный арест. Ранки ему уже обработали, просто мелкие царапины, даже шрамов не останется. А вот за свою агитацию он посидит, как раньше говорили, в холодной. Враг есть враг!
– - А Юрий понесёт ответственность?
– - Отстраним от руководства трудовой деятельностью на тот же срок. Отправим в дозор, пожалуй. А вообще-то лечить обоих надо. Психи!
– - Почему бы вам просто не вышвырнуть этого Бенедиктова восвояси из коммуны?
– - спросил Керн.
– - Раз он такой непримиримый враг общества, пусть поживёт в одиночку!
– - Он станет бандитом, вы же понимаете. Нельзя этого допускать.
– - Но и такими методами, как Юрий, вы не воспитаете в нём ничего, кроме ненависти и страха.
– - Если он докатится до черты, он пересечёт её под нашим контролем, -- мягко ответил Олег, запивая красным вином фасоль.
– - И тогда мы будем иметь полное право повесить его. Без жалости. Но вреда перед смертью он успеет нанести гораздо меньше, а польза с него хоть какая-то будет.
– - Жестокая философия, -- сказал Керн.
– - А вы как хотели? После атомного гриба старые философские рассуждения всё чаще кажутся смешным баловством. Нужно приноравливаться жить в совершенно новом темпе, новыми ритмами. Как вам, кстати, вино?
– - Аргентинское, -- определил Керн.
– - Разбираетесь, -- одобрил Олег.
– - То-то и видно, фамилия у вас дворянская. А Пэ Керн. Стихи Пушкина про чудное мгновение.
– - Мой дальний предок был беспризорником, -- усмехнулся Керн.
– - Прибился на Урале к геологической партии, геологи его потом в люди и вывели. И фамилию дали геологическую: керн -- это такая каменная болванка, которая вынимается при пробном бурении. В этом смысле я, против ожидания, не дворянин и даже не немец. Но фамилию ношу с гордостью: больше сотни лет прошло, а никто в нашем роду фамилию так и не опозорил.
Товарищ Олег усмехнулся.
– - Честь, значит, имеете?
– - Имею и впредь собираюсь.
– - А если общество, так сказать, решит на временной основе изъять вашу честь и дать вам взамен нечто более важное?
– - Что может быть важнее чести?
– - Право!
– - Эти понятия равнозначны; более того, одно без другого не существует. Право и честь неотъемлемы ни друг от друга, ни от их обладателя.
– - Керн положил в рот последний кусок колбасы.
– - так что я, пожалуй, откажусь обменять честь на право: ведь у меня есть и то, и другое в неплохой пропорции, а оставив одно, я рискую потерять и второе. Кстати, о втором. Вас не смутит, если я подберу хлебом подливку? Я голоден, и к тому же -- привычка.
– - Ни в коем случае! Кушайте на здоровье. Быть может, приказать вам принести вторую порцию?
– - Не стоит, это бессмысленное расточительство. А теперь, коль уж мы говорим о серьёзных материях, позвольте
вас спросить -- зачем вам здесь всё-таки понадобился военинструктор?– - Это слишком серьёзный разговор, -- наклонил голову товарищ Олег.
– - Не для стола. Завтра придёте ко мне, и я введу вас в курс дела. Хорошо?
Перед сном Керн обошёл посёлок коммуны. Выписанный ему пропуск давал право входить куда угодно, кроме арестантского барака и арсенала. Но он, воспользовавшись случаем, заглянул в столовую для перемещённых и в жилые дома.
В столовой уже закрывали помещение. Женщины в фартуках мыли алюминиевую посуду. Ещё одна женщина, постарше, сидела за грубо сколоченным деревянным столиком в углу и строгала хозяйственное мыло на тёрке. Мешок с мыльной стружкой стоял подле неё на табурете.
Керн присел на стуле напротив неё.
– - Новый, что ли?
– - спросила у него женщина.
Тот кивнул.
– - Сперва одежду сдать надо. Тут свою одежду не положено.
– - А почему -- не положено?
Женщина вздохнула.
– - Потому что одежда общественная. А значит, если ты своими делами занимаешься, то ты у общества одежду украл. Понятно, какие правила?
– - А за нарушение, значит, и побить могут?
– - Могут. Но редко. Обычно на штрафные работы назначают, и всё. А уж кто отказался, того в арестантскую. За нарушение внутреннего распорядка.
– - Уехать отсюда не хотите?
– - Хочу, а нельзя. Документов нет, одежда -- и та казённая. Поймают, как беглянку. Они же нас всех ненавидят!
– - А за что ненавидят?
– - Средний класс мы, -- ответила женщина с невыразимой печалью.
– - Вот, значит, как мы называемся. Средний класс мы были. Революцию, значит, не делали. А если бы сделали мы революцию, тогда не было бы ничего, ни этой проклятой войны бы не было, ни остального. А мы не хотели революцию делать. Вот теперь и платим по грехам нашим. А это, говорят -- наше чистилище.
– - Кто говорит?
– - спросил Керн.
– - Старший по воспитательной работе. Юрий Лантанов. Не встречались ещё?
– - Сардоническая улыбка едва тронула левый уголок рта женщины.
– - Ьудете много стоять где не положено -- встретитесь непременно.
– - Он что, поклонник террора?
– - Нет, он садист. Садист и педераст. Если вы стукач, можете так и передать ему. Я его ненавижу.
– - Я здесь человек новый, -- тихо произнёс Керн, -- и не знал, что всё так плохо.
– - Давно вас привезли?
– - Я сам приехал.
– - Господи боже мой! Сюда?!
– - Да, по направлению. Я инструктор, -- он запнулся на мгновение, -- по технике безопасности. Имею дело с опасными производствами. Вот, -- в качестве доказательства он продемонстрировал свою покалеченную руку.
– - Опасные производства, -- медленно ответила женщина.
– - Вот, значит, в чём дело. Значит, опять режим ужесточат. Ну, что встал! Иди. Сдавай меня! Карцера я не видала, что ли?! А остальное мне уже не страшно.
– - Почему?
– - механически спросил Керн.
– - Рак у меня! Третья стадия, понятно! Чихала я на вас на всех, уроды! Чихала, и всё!
Молодые женщины, мывшие посуду, бросили свою работу и смотрели теперь на Керна с опаской, в которой читался, однако, подспудный гнев.