Чего вы хотите? (сборник)

Настя уронила на пол кусок хлеба. Умоляюще посмотрела на Дашу. Даша наклонилась, нашла, подняла…

На толпы, что в Фейсбуке завывают,В которых бес,Есть грозная машина боеваяТ-9 °C.А в модном баре, где амфетаминыИ тусклый свет,Готовят молодые сисадминыДля них ответ.Они готовят эффективныйОтпор трудящимся Тагила,Поскольку в классе креативномЕсть тоже творческая сила.Ведь кто-то должен же у танкаВстать на пути.Читает менеджер из банкаРецепт в Сети.В бутыль, что так ему знакома,Где был абсент,Он льет железного наркомаИнгредиент.Промчались в мареве тусовокДни Рождества.Сейчас серьезен он и ловок,За ним Москва.Он выждал нужного момента,Заслышав гул.И обвязавшись тарой от абсента,Под танк шагнул.Взорвались самодельные гранатыИ все горят.Так снова на Святой Руси на братаПоднялся брат.Пусть только вынесет бумагаМой горький стих.Какая все-таки отвагаВ тех и в других.И в голос матери завыли,Вокруг темно.Одни из них в Нижнем Тагиле,Другие – в Новокосино.

Даша не все поняла, уловила на слух, но ощущение от этого стебного вроде стихотворения было мрачное и тревожное. И папа только усилил эту мрачность:

– А что, вполне вероятно. Еще месяц-другой подобной лихорадки, и у кого-нибудь нервы стопудово не выдержат.

– Кстати, это стихотворение интересную проблему освещает, – сказал дядя Коля. – Позицию пролетариата.

– В смысле?

– Лет сто назад рабочий класс ненавидел хозяев фабрик и заводов, а заодно царя с правительством. А теперь рабочие ненавидят интеллигенцию. Видят в ней угрозу, что из-за интеллигенции закроют оставшиеся фабрики и заводы и они останутся без работы.

– Да, эт точно, – кивнул папа. – И если раньше рабочие все-таки ценились, то теперь желающих работать как грязи. И только кто-то вякнет про повышение зарплаты, ему сразу: да я тебя лучше уволю и возьму другого, без претензий. Или таджика обучу, который за «Роллтон» будет впахивать.

– А вообще, – спросила мама, – он есть, рабочий класс?

Тетя Маша улыбнулась:

– Стихотворение Всеволода демонстрирует – есть.

– Это вряд ли уже классом можно назвать, – отозвался дядя Коля. – Осколки, скорее. Хотя, судя по их поведению, рабочих этого Вагонзавода, где делают танки, они себя чувствуют гегемоном.

– Да ничего они не чувствуют – им указку прислали, они помитинговали, чтоб неприятностей не было лично у них.

– А, Сев, – вспомнил папа, – ты же недавно с Шаргуновым в Челябинске на заводе был. Что рабочие говорят?

– Хм, – дядя Сева потянулся, вспоминая что-то занятное. – Говорил в основном Шаргунов. Про антинародный режим, рабочие комитеты, про роль пролетариата… Рабочие слушали с открытыми ртами – наверно, с перестройки такой экспрессии не слышали… Потом, уже после официальной части, один мужик подошел и сказал, что тут не слова нужны, а автомат.

– Во, во, это правильно! – Папа стал наполнять рюмки. – Мне тоже «АКа» часто снится…

Дядя Коля поморщился:

– Что тут правильного? Опять революция?

– А как эту власть свалить? Она до последнего держаться будет. Точнее, до последней капли нефти.

– Так, Роман, ладно, – остановила мама. – Теперь твоя очередь читать.

Папин пыл мгновенно исчез:

– Я же не поэт.

– Не капризничай. У тебя есть стихи. Прочитай то, где считалочка.

– Считалочка? – оживилась Настя. – Вышел месяц из тумана?

– Нет, другая, грустная… Давай, Роман, сегодня я могу требовать всё на свете.

– Искать надо. Я наизусть не помню. – И он ушел на лоджию.

– Хороший кабинет, – оглянулся дядя Сева. – Отсек такой…

– Девочки, – заговорила тетя Лена, – а что вам на Новый год подарили?

– Мне – лампу-Лосяша! – бойко ответила Настя.

– Это что такое?

Мама объяснила:

– Настольная лампа в виде Лосяша из «Смешариков».

– М-м, интересно! А тебе, Даш?

– Сережку…

– Представляете, – стала объяснять мама, – такая сережка красивая, стильная – серебро, – но Даше больно. Обидно: то ли ухо зарастает, то ли она бракованная.

– Покажи, – попросила тетя Лена.

Даша выбралась из-за стола. Сережка лежала в шкатулке на ее письменном столе… Когда вернулась, папа уже нашел свое стихотворение, просматривал его, беззвучно шевеля губами.

– Ну-ка, – тетя Лена приняла сережку на ладонь. – Так, конечно! Она не для уха, а для пупка!

– Бли-ин, – расстроилась мама, – точно! И что делать теперь? Сдать обратно как-нибудь?

– Пусть лежит, – сказала Даша; сообщение тети Лены ее не удивило – сама почти сразу догадалась.

– Только не вздумай ничего прокалывать!..

– Что, мне читать или как? – папа раздраженно перебил маму.

– Да-да, дорогой, извини.

Папа кашлянул, сказал уже по-другому, как-то смущенно:

– Не судите строго… Отглагольных рифм вроде немного… Да, тут слово «шакалит» есть, но прошу учесть, что стих написан задолго до того, как Путин завел на него моду… «Сквозь сон» называется. – Еще кашлянул и начал:

Не у всех, конечно, но у многих:Не понять, не сделать и не встать.Хочется прийти в себя, взбодриться,Сматериться как-нибудь опять.Но лежу, и холодильник звонкоСотрясает полочки свои.Нужно ведь вскочить, ожить, заняться,Не растрачивать единственные дни!Не у всех, конечно, но у многих —Сон глубокий, долгий и пустой,Как богатыри, лежим вповалку,Нас не трогает ни холод и ни зной.Где жена? Ушла она куда-то.Пошакалит, что-то нашерстит.Дочка где-то в комнате соседнейГрустную считалочку твердит:«Зайка бегал по болоту,Он искал себе работу,Но работы не нашел,Он заплакал и пошел».

– Ну ничего, ничего, – похвалил дядя Сева. – Позитива, правда, не много…

– Да уж кто б говорил про позитив! – засмеялась мама. – Так, теперь я… Годичной давности, памяти Егора Свиридова.

Тетя Маша спросила:

– А кто это, извини?

– Парень, которого кавказец застрелил. В голову несколько раз…

– Это тот фанат, что ли?

– Во-первых, Коля, человек! И на его месте любой русский может оказаться. И будут убивать, а окружающие не шевельнутся… Об этом, в общем, стихотворение…

Стоят люди над моим в томате пассерованным телом.Молча курят, крутят пальцем у виска.Что я тут валяюсь с порванной грудью белой?Что я тут блею, зарезанная тупая овца?Что стоите без дела?Никто вас, и не мечтайте, не осудит.Пинайте смело, хорошие мои звери,Замечательные мои люди.

После этого немного пообсуждали национальные проблемы в Москве. Все в той или иной степени были недовольны обилием гастарбайтеров, хамоватых кавказцев.