Человек и пустыня

Уже давно переломилось лето, и вся даль кругом по ночам горела кострами и песнями жнецов, и днем видать было, как по полям вздымались крестцы снопов, будто пупыры на гусиной коже, — стройными рядами выстраивались они, захватывая даль. Приказчики и рабочие на хуторах метались, как загнанные. Жнецы партиями двигались по степям. Все шумело, орало, кликало, горело в работе. На хуторе Красная Балка Виктора ждало письмо из Цветогорья, присланное с нарочным. Мать звала к спасам домой: «Скоро уедешь в Москву, и не увидимся».

Виктор решил съездить. Он чувствовал, что ссора изжита.

Однажды перед вечером, когда уже свалил жар, Виктор верхом на Корольке поехал домой прямиком через Синие горы, к Иргизу, к Волге. В этой стороне жатва уже была кончена. Ограбленные поля посерели, и лишь кое-где в них виднелись неубранные крестцы. У хуторов и сел всюду поднимались золотые города, сделанные из высоко сложенных скирд и ометов новой соломы. Смех и песни слышались сквозь стук молотилок. Возы со снопами еще тащились по дорогам — последние, тяжело нагруженные возы, — и лошади перед ними казались малыми букашками.

Королек бежал споро, мягко покачивая седока. Виктор опять почувствовал, как просторы входят в него — бесконечные, благословенные просторы, — родят беспричинную радость простой жизни: жить, жить, как трава, как птицы!

Солнце уже покатилось к зеленому краю. Вдруг на западе выплыла белая пушистая тучка и начала расти горой. Получаса не прошло — тучка закрыла солнце, из-за края земли уже мрачно волоклась синяя сплошная громада: взглянуть на нее — станет холодно. Громада шла стеной, поднималась по небу. Степь сразу запечалилась и потускнела, птицы полетели торопливо. В полусвете Виктор увидел: по дороге скачет мужик в рыдване, подхлестывая лошадь кнутом, и рубаха у него пузырится на спине. Подул ветер. Скирды ощетинились, жнивье сухо и сердито зашумело. Виктор погнал Королька.

С перевала, с Синих гор, он любил, бывало, смотреть на просторы, по самому краю которых еле виднелись волжские Змеевы горы. Теперь ничего не было видно. Серый дождь столбами двигался навстречу. А с боков — справа и слева — он уже шел сплошными темными стенами. Полыхнула молния, и оглушающим треском рассыпался гром впереди. Виктор размотал плащ, накинул на плечи. Ровный густой шум увеличивался, надвигаясь. С треском упали первые капли дождя на дорогу и через минуту зашумели изо всей силы. Королек зафыркал.

— Ну, попадет теперь нам, — сказал вслух Виктор.

Дождь встал стенами со всех сторон, и ничего не было видно за двадцать шагов. Белые пенистые ручейки потекли по колеям дороги. Королек скользнул раз, другой и пошел шагом. Скоро дорога размякла, на копыта Королька наматывались комья грязи. Виктору не раз приходилось попадать под дождь и грозу, но никогда не было у него такого странного беспокойства, как сейчас. Беспокойство звало куда-то, торопило. Он попробовал погнать Королька, но Королек спотыкался, ноги у него расползались по грязи. Виктор ниже надвинул на лицо капюшон: он чувствовал, как ручьи льются по спине, плечам, и сырость уже пробиралась под рубашку.

Он вдруг вспомнил, как часто в степи молния убивает путников, едущих верхом, и затревожился, бессознательно втягивал голову в плечи, когда впереди или над ним сверкала молния. Тьма надвинулась злая…

По дороге теперь уже мчались потоки, их было видно при свете молнии: они шевелились, будто белые змеи. В лывинах валили мутные, покрытые пеной валы. Королек испуганно фыркал, когда приходилось ему переходить через лывину. И опять память подсказала: как часто гибнут люди во время дождей в бурных потоках по оврагам!

— Вот неудача!

Один в степи, в пустых просторах. Погибнет — кто узнает? Никто! Кричи — никто не услышит. Пустыня!

Он почувствовал себя одиноким, жалким, былинкой под ветром. Человек и пустыня! Кто победит? И засмеялся вдруг — над собой, над своей робостью. И выпрямился вызывающе.

Дождь все не утихал. Теперь уже нельзя было различить, где дорога: все кругом плыло, неслось. Королек дышал хрипло, и от него поднимался пар. Виктор чувствовал, как этот пар бьет ему в лицо — запах крепкого лошадиного пота. Переправляясь через ручей, Королек вдруг остановился, зафыркал тревожно. С трудом удалось сдвинуть его с места. Сверкнула молния. Виктор заметил: справа и слева по пригорку лежит жнива. Где же дорога? Королек остановился. Виктор дождался новой молнии. Да, всюду жнива. Дорога была потеряна. Виктор слез и, увязая в грязи, пошел отыскивать дорогу, ведя за узду тяжело дышавшую лошадь. Он прошел вперед, вернулся. Долго шел влево: дорога была потеряна безнадежно. Он сел на Королька — седло было неприятно холодное, — опустил поводья, погнал. Дождь теперь шел ровный, спорый, и все кругом было по-прежнему полно ровным, сильным шумом.

Где-то вправо шум воды стал усиливаться. Виктор прислушался. Там шумел водопад.

И там же брезжил неясный серый свет. Королек сам повернул на свет и шум, пошел быстрее. Сразу надвинулось черное, огромное. Виктор различил высокую крышу. Королек повернул вдоль стены, свет ударил из-за угла, и Виктор увидел двор с огромными весами, похожими на виселицу. Свет глядел сквозь сетку дождя из маленького окна. Две собаки бросились под ноги лошади, залаяли истерично.

Через минуту голос спросил из темноты:

— Эй, кто там?

— Ночевать пустите. Заблудился.

— Кто такой? Откуда?

Виктор назвал себя. Из темноты вынырнула фигура — странная, похожая на конус.

— Виктор Иванович?

— Я.

— Пожалуйте, пожалуйте! Милости просим! В какую погоду попали. Ай-ай-ай!

Виктор слез с Королька. Ноги у него задеревенели. Все тело было охвачено сыростью.

— Куда же я попал?

— На зеленовский хутор.

Виктор испугался: «Вот дьявол занес!» Но делать было нечего.

— Пожалуйте! Заходите в избу! Сейчас все справим. И лошадку уберем.

Виктор, нашаривая руками, прошел сенями к щели, светившейся в темноте. Мужик шел за ним. Отворилась дверь. Яркий свет ударил в глаза. Большая комната, на столе — лампа. Мужик шагнул вслед за Виктором, снял с головы мешок, надетый конусом, сказал:

— Пожалуйте, сейчас побегу, скажу про вас.

— Кому скажешь?

— Барыня здесь. Доложусь.

— Не надо. Ты дай мне твою сухую рубаху, я переоденусь, и постели мне сена.

— Как можно? Доложиться надо.

Он поспешно ушел. Виктор снял мокрый плащ, с которого на пол уже успела натечь лужа, снял тужурку. Серые мокрые пятна сплошь заполнили суровую рубашку. Сердце колотилось сильно.

Мужик вернулся скоро.

— Пожалуйте! Приказано вас в другую помещению вести.

— Кто приказал?

— Сама барыня. Велела самовар вам изготовить, одежу припасают сухую.

— Я же тебе сказал, чтобы ты никому ничего не говорил.

— Нельзя, Виктор Иванович! Наше дело такое. Доложиться надо. Вы не простой гость у нас. Как можно?