Человек
Шрифт:
Вот все мои желания. Не нужно берегов кисельных и рек молочных. Родина — с тобой навеки! Теперь вы узнали, что я за птица. Давайте, ваша очередь рассказывать философию своей жизни.
— Если можно было бы выбирать жену, работу и смерть, — вступил в разговор Пётр, — то я сделал бы свой выбор. И был бы мой выбор отличным от вашего. Женился бы на молодой, бедной сироте. Возраст, опытность, конечно, имеют свои преимущества, но молодость, свежесть. Они настолько притягательны. За что мы любим молодых?
— Я не люблю, — огрызнулся Иван.
— Простите, не точно выразился, — поправился
— Давай не так высокопарно, — поправил Иван.
— Сбили вы меня с высокой ноты. Не знаю, что теперь и говорить.
— Вот я и не пойму. Какие, могут быть высокие ноты, раз ты на бедной сироте жениться хочешь?
— А-а, это я охотно объясню. Понимаете, бедная во всём от вас зависима. А, это на самом деле, очень большой плюс в семейной жизни. Может быть она и хотела бы взбрыкнуть, показать по молодости характер, а вы ограничите в средствах, и это её сразу охладит. Хорошая плеть всегда необходима резвой кобылке.
Сиротство вас задело? Ну, что же я и это поясню. Сироте, понимаете ли, надеяться не на кого. После брака стану ей и мужем и родителями в одном лице. Случись что, не побежит плакаться — не к кому. И ещё такой момент. Смотришь, иной раз, стоят рядом мамаша и дочь, похожие как две капли воды. Только то их и отличает, что дочь юная, цветущая, а мать седая и в морщинах. И тут волей неволей переносишь на юное лицо дочери морщины матери. Мысли сами в голову лезут: «А ведь и она такой дряхлой станет. Пусть через двадцать лет, а вдруг через два года — как знать». И сразу к такой девушке, как бы ни была хороша, интерес пропадает.
А сирота, она и есть сирота. Её не с кем сравнивать — одна на земле, одинёшенька. Что может быть прекраснее юной, бедной, красивой жены? Это предел мечтаний! С лица говорите воды не пить. Очень может быть, что вы правы, но я предпочёл бы вести рядом с собой красавицу, а не корягу какую — ни будь.
А работа пусть будет любая. Пусть даже самая грязная и тяжёлая, лишь бы хорошо за неё платили. Конечно, была бы щука из сказки, что, к сожалению не реально. Попросил бы у неё такую, чтобы время и силы не отнимала, и в то же время была бы высокооплачиваемой. Всё из тех же, всем понятных, соображений. То есть для того, что бы все силы и всё своё свободное время тратить на молодую жену.
Умирать — не хочу. Ни на людях, ни во сне. Хотел бы жить вечно. Но, коль скоро вечно невозможно, хочу жить годиков до ста. Буду цепляться за жизнь из последних сил, а отрадой мне в старости и болезнях будут внуки и правнуки. Красивые, молодые, полные сил.
Пришла очередь говорить
Василию, он был краток.— Смерти — нет. Я это знаю. Работу мне желать нечего. Лучше той, что имею — не найти. А жениться хочу по любви. А богатая или бедная, красивая или не слишком, юная или опытная — всё это второстепенно.
Иван с Петром подняли Василия на смех.
— Наивный! — Кричали они. — Любовь только в книгах бывает. Работаешь кем?
— Пишу эти книги, — тихо ответил Василий.
Настоящий мужик
Хотите, расскажу историю о настоящей, нелицемерной, любви? Слушайте.
Это было давно, когда водка была личным врагом, стоявшем на пороге во взрослую жизнь. С врагом, как известно, необходимо бороться. Водку надо было пить.
Да, да. Именно, надо. Надо было её побеждать. Она казалась отравой, чем-то средним между цианистым калием и серной кислотой, но всё моё окружение, настоящие мужики, её потребляли. А следовательно, тот, кто хотел, что бы его считали товарищем, а не изгоем, должен был соответствовать.
И я её пил. Выпью, через силу, чуть-чуть, так что бы только был запах, и скорее бегу к приятелям, хвастаться: «Простите, выпил с мужиками. Так как в общем-то, и сам мужик и почему бы нам, мужикам, не выпить».
И очень старался, при этом, дышать на собеседников. Что бы те, учуяв спиртные пары, зауважали. Так поступал не я один, то же самое делали все мои сверстники.
Все, кроме Сашки Парфёнова. С удивлением замечал я, что он никогда не хвалился, когда выпивал. И, даже наоборот, всячески старался это скрывать. Что бы сбить запах, заедал водку жаренными семечками, зажёвывал лавровым листом, холодком, просил понюхать не ощущается ли душёк.
Его, не характерное, для сверстника, поведение меня настораживало.
«Дурак, что ты делаешь? — думал я, — ведь если от тебя товарищи услышат запашок, ты только поднимешься в их глазах».
Его, как оказалось, это менее всего занимало. Теперь-то, по прошествии многих лет, я понимаю, что он был влюблён. Не притворно, как я, бегавший да похвалявшийся всем: «Я выпил! Смотрите на меня!», а по-настоящему. Когда о чувствах помалкивают.
Чувства, со временем перешли в привязанность. Привязанность в болезнь. В данный момент, Сашка опустившийся тип. Алкоголик, с синим опухшим лицом, который стоит у магазина и просит мелочь. Приятели, сумевшие завязать, из тех, что остались в живых, стараются побыстрее откупиться и пройти мимо.
А тогда, в юности, всё было иначе. Тогда я считал его, самым что ни на есть, настоящим мужиком. Чуть ли не чемпионом мира.
Неопределившийся
На паперти Храма Вознесения, что у Никитских ворот, стоял лженищий и просил милостыню.
— Подайте, копеечку, на пропитание, — обратился он к спешащему прохожему, мужчине приблизительно его лет.
Прохожий остановился, и с интересом стал разглядывать просящего.