Chercher l'amour… Тебя ищу

— Сдавала контрольные и убирала.

— Ты у нас? — как будто сомневаюсь. — Я думал, что ты у родителей. Сегодня…

— Костя, приезжай домой.

Каких-то пару часов с постоянной скоростью по гладкой идеальной трассе, и я на месте.

— Что купить? — спрашиваю у Юлы.

— Ничего. Все есть. Как ты будешь добираться?

— На машине, — спокойно поднимаюсь и освобождаю замлевшую от неудобной позы задницу, коленями отталкиваю продавленное на кожаном сидении кресло.

— Ее уже отремонтировали?

— Возьму служебную. Что случилось?

— Не задерживайся, пожалуйста. Рано темнеет и…

— И? — застегиваю пуговицы на пиджаке.

— Я соскучилась…

Вот это да!

Вчера об этом речи не было. Оставшуюся часть суточного времени мы провели, играя вчетвером в гляделки. Натянутость не расслабляли не слишком умная трепня Сергея и услужливость Жени, которая странно прятала от меня глаза.

Мне действительно не повезло с этой вынужденной командировочной поездкой, хотя по возвращении я вида, как обычно, не подал. В деловой сфере, в стабильном бизнесе, в избранной профессии нет вообще проблем, а вот в человеческих отношениях сплошняком прогуливаются кляксы, да неуместные по синтаксису знаки препинания — запятые, неуверенные точки, вопросы, восклицания и многоточие там, где подобного не должно быть априори. В чем-то Сашка, вероятно, даже прав. С Романой творятся очень странные дела… Здесь нужно вставить уместное по обстоятельствам небольшое уточнение. С ней нет проблем, как с обязательным заказчиком и платежеспособным уверенным клиентом, но, как с красивой женщиной, лично у меня присутствует недоговОренная ерунда. Это физическое влечение, инопланетное вторжение, притяжение в однотипных точках, неуместная симпатия или это половая грубая игра, но Шелест, по моим же ощущениям, уже в открытую со мной флиртует. Чего только стоят ее прикосновения к пальцам и запястьям, или томное дыхание возле плеча, когда она прочитывает, совершенно не стесняясь, ту корреспонденцию, которую я на личный электронный ящик получаю, наклонившись надо мной и отставив пошло задницу, как будто бы случайно стоячей грудью задевая мою спину.

А тут еще машина подвела. Не выдержала, видимо, большого напряжения. Я почему-то не сказал Саньку, что выдавливал тот самый газ, словно намеревался ботинками пронзить земную твердь и по колено окунуться в клокочущую магму. Я бешено спешил домой. Закончив с тем, что было по регламенту задумано, запрыгнул в салон и, не оглядываясь на тонкий силуэт хозяйки закрытого от посторонних глаз индивидуального пансионата, особо не разбирая дороги, как оглашенный, помчал домой. Но не тут-то было… Конь захрипел и застучал копытами. Машина, как вкопанная, стала близ какой-то деревушки. Вот так я и оказался в ночное время на полностью неосвещенной трассе в качестве заблудшего или отбившегося от покорного и блеющего стада, но все еще подпрыгивающего на ухабах и местами непокорного барана…

Я оказался снова прав, когда предусмотрительно отмерил два часа на обратную дорогу. Толстой каракатицей лениво заползаю на парковку, убираю дальний свет и останавливаюсь, приткнувшись мягким бампером в невысокий, сложенный из дикого камня, пестрый парапет, который служит ограждением придомовой стоянки от дома, возвышающегося на толстых сваях над пляжным шелковым песком. Неугомонная и шумная стихия облизывает берег, вспенивает слюни, выплевывая гальку, расколотые ракушки и выкрученные донными воронками густые водоросли. Безоблачное темное и неподвижное небо прошито меленькими дырочками — подмигивают лукаво холодные звезды, затем соскальзывают и куда-то в неизвестность улетают. Удивительное дело! Почти ноябрь, а значит, для таких полетов не сезон — незапланированные выбрыки природы…

Я успеваю всего лишь приоткрыть входную дверь, как тут же натыкаюсь на суетящуюся в полутемном коридоре Юлю.

— Привет! — чтобы забрать пакет с продуктами, которые я все-таки предусмотрительно купил, она протягивает обе руки.

— Не надо, — вполне возможно, некультурно поворачиваюсь к ней спиной.

— Как дела? — прижимает оставшиеся без дела странно бледные кулачки к губам.

— Отлично. Ты…

— Я заждалась, — почти подскакивает на ровном месте. — Ты задержался. Что-то случилось?

Хочу съязвить и плюнуть:

«Не дождешься!»,

но вместо этого спокойно отвечаю:

— С чего ты взяла?

Цепляя носками туфель пятки, стягиваю обувь, и вынужденно ставлю продукты на мягкий низкий пуф.

— Кость…

Нервничает, мельтешит, зудит и ерзает… Хм? Проблема с совестью или у нее эмоциональный из-за беременного состояния приход?

— Что-то с ребенком? — настораживаюсь, пока снимаю верхнюю одежду, стою к жене спиной, однако затылком, лопатками и задом ощущаю, как сильно дергается Юля и как почти самозабвенно взбивает этим дерганием пространство возле, рядом, позади и перед собой.

— Ты голоден? Я приготовила рагу и…

— Где Игорь?

— Он уже поужинал. Извини, — я поворачиваюсь к ней лицом и вижу, как она маниакально, что ли, выкручивает суставы пальцев, как сильно раздирает кожу, укрывая собственную шкурку кровавыми полосками, как шурудит ресницами, прочесывая, вероятно, беспокойным, где-то даже глупым взглядом мудреный напольный узор. — Сладкий в своей комнате.

— Один?

Юля поднимает руку, демонстрируя детскую рацию с размеренно мигающей зеленой лампочкой.

— Я слежу за ним.

— Что произошло? — свободно, вдоль бедер располагаю подрагивающие руки.

— Прости меня, пожалуйста, — внезапно шепчет чертово признание.

— За что?

Играю, видимо, придурковатого козла.

— Ничего не было. Между мной и Святославом…

— Пустота?

— У сына был день рождения…

— Я голоден, Люлек. Покормишь? — похоже, делаю свой первый примирительный, но слишком куцый, шаг.

— Да! — мгновенно вскидывается и тут же отступает. — Руки, Костя…

Это не семейный ужин, а поминальный обед после скучных похорон того, что недостойно памяти и традиционного стола. Она сидит передо мной с опущенными и спрятанными под стол руками, услуживает французской гувернанткой, что-то постоянно предлагает, отвечает сухо, односложно, скучно, кривит губы в попытке растянуть улыбку, глубоко вздыхает и периодически поглядывает через мое плечо, сверяясь с временем, которое отбивают нанесенные на глухую стенку как будто солнечные, но со скрытым механизмом современные часы.

— Спасибо, Люлечка, — возвышаюсь над сидящей женщиной, — было очень вкусно, — наклоняюсь, чтобы поцеловать в ароматную макушку. — Я в душ и…

— Я подойду, Костяника. Ты подождешь? Не возражаешь? Мне нужно убрать со стола и загрузить посудомоечную машину, — сильно вздрагивает и наконец-то поднимает на меня глаза.

Там очень много влаги, злобной горечи, никчемной скорби и, похоже, о чем-то сожаления. Я улыбаюсь, подмигиваю и поднимаю руку, чтобы прикоснуться к женским волосам. Юля зажмуривается и поджимает плечи к маленьким ушам, в чьих мягких нежных мочках сейчас зияет пустота.

— Давай примем душ вместе, — всхлипывает и, резко отодвинув стул, выскакивает из-за стола, как нервный черт из душегубной табакерки. — Я… Я… — заикается и бегает глазами, не фокусируясь на чем-то неподвижном, например, на мне, — я соскучилась по тебе. Мы…

— Я не возражаю, — отвернувшись, отвечаю. — Проверь Игоря, пожалуйста.

— Да-да, да-да.

Она проскальзывает возле меня и почти взлетает вверх по ступенькам.

Твою мать!

— Юла! — кричу ей вслед.

— Да? — покачиваясь на последней ступеньке, мгновенно останавливается и ждет, по-видимому, разрешительного кивка.