Chercher l'amour… Тебя ищу

— Я не отпущу, Свят.

— … — выказываю взглядом охренительное изумление.

— Ты больше не уйдешь! У тебя семья и…

— И не собирался.

— Не уйдешь! — мне кажется, или она внизу, где-то там в районе сплетения наших стоп, грохочет голенькими пятками, угрожая мне расправой в случае неповиновения.

Не уйду и их не отпущу!

«Хочешь, чтобы слезно умолял? Зарываешься, козел!» — щебечет неугомонный и бестактный «папа».

— У него не выходит, конечно, — пока не слишком складный образ, к тому же есть вопросы по несформировавшейся детской конституции — но уверена, что он старается.

— Не выходит! Ну надо же, — громко пырскаю. — Ну ты подумай. Торжественно клянусь, что отрепетирую с ним строевой шаг, Юла.

— А этот жест! Ты видел? Видел, видел? — она смешно коверкает воинскую честь, когда специально приставляет руку почти к самому уголку своего косящего на меня глаза, неуставно выгибая кисть. — Это весело… Ать! И Игорь — генералиссимус, отдающий мне приказ, в котором говорится, в каком виде я должна ему подать на завтрак яйца. Не замечал?

— Я не об этом. Он скучает за этим, — осекаюсь, чтобы не назвать настояще-бывшего холеным пидорком, — за этим Костей. Осторожно интересуется, когда он заберет вас. Я к такому не готов! Слышишь?

— Да, конечно.

— Это понятно? — свожу глаза на нос, рассматривая пристально жену.

— Конечно, — ресницами все подтверждает. — Но должно пройти время. Сын успокоится, он забудет и простит. Ага?

— Понимаю, понимаю, понимаю, — незамедлительно моргаю в знак своего согласия. — Он его не обижал?

— Нет, — молниеносно отвечает.

— Что за история с твоим уходом? Он его толкнул?

— Нет. Костя, — Юля заметно сглатывает, давится словами, проталкивает неприятное куда-то вглубь, — отвернулся и прижал к себе высокоподнятую руку, а Игорь за ней подпрыгивал, как маленький щенок. Расплакался, конечно, а потом замолк как будто бы обидой захлебнулся и тут же подошел ко мне. Сладкий, наверное, с тем, что мы уходим, наконец-таки смирился. Это было…

Гнида кормовая! Мог бы ни черта не понимающему мальчишке подыграть. Неужели так тяжело на прощание пожать ребенку руку? Он больше никогда к нему не подойдет. С меня хватит, а с Игорька довольно.

— Тварь!

— Свят, Свят, Свят…

«Вы дебилы! Все! Все, без исключения! Похер на меня, да? А на мать? На Женю, что? Тоже наплевать? Тот, гордый хер с амбициями в мечтах летающего Алладина, натирающего мою дочь, как гребаную лампу, и ты… Ответь мне, тварь. Что у дочери с телефоном? Тотальный девичий игнор? Мало я ее ремнем воспитывал. Надо было больше и сильнее. Ее и гордо задирающую свой мелкий нос Дари-Дори! Черт бы обеих сучечек подрал. Я говорил Лехе, что девок нужно в кулаках держать. Давить, давить, дав…» — истощился или ограниченность по символам Смирнова от нехорошего уберегла, перед стоп-линией предусмотрительно остановила. Тпру, наверное! Шлагбаум, господа?

— Я довольно длительное время была одна, — вздрагиваю и настораживаюсь, а она укладывает три пальчика мне на губы, так миленько приказывая помолчать. — Возле нас со сладким крутились как будто бы случайные мужчины, но все не то…

— Ты встречалась с кем-то? — не бешусь, не нервничаю, не психую, а просто интересуюсь, чтобы до конца понять.

— Нет, — опускает веки, прячет взгляд. — Отец, дядя Леша, старые друзья семьи, потом Петруччио на волне с Антонией случайно подвалил, а потом случился Костя. Я это к тому говорю, что, — лбом соприкасается с моей переносицей, шевелит губами, прихватывая кожу на щеках, — Игорь не знал недостатка в мужском внимании и авторитете, но…

Они все разные, сменяющие друг на друга, в то время как родной отец — всегда один!

«Она ведь несвободна, Мудрый! Пусть на ее безымянном пальчике нет, по всей видимости, обручального кольца, но это ведь совсем не отменяет наличие чернильной отметки в виде штампа в гражданском паспорте. По документам Юля — Красова! Хочу домой, пиздец…».

По документам — да! Не могу опротестовать и с его высказыванием не согласиться. Но это ведь пока. Пока, пока, пока…

«Где вы прячетесь, Свят?» — прилетает вдогонку к предыдущим письмам очередное содержательное сообщение.

— Я буду стараться, сладкая. Но мне хотелось бы понимать, что я продвигаюсь в верном направлении и сын не страдает, например, от моего возможно слишком рьяного рвения. Я все эти годы потерял, я…

— Кто это? — Юла кивает на смартфон, зажатый у меня в ладони, на который я постоянно отвлекаюсь.

— Неважно, — негромко отвечаю. — Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Похоже, ты кому-то очень нужен.

— Хочу быть нужным только сыну и тебе, — констатирую простой и очевидный факт. — Не в том смысле, что у нас должна быть маниакальная зависимость и жесткий патриархат, и ярость поколений, а в том, что…

— Свят, уже так и есть, — она привстает, подогнув колени и зажав простыню под мышками, русалочкой усаживается на моем боку.

— Он меня боится, жена. Я не выдержу, если сына рядом со мной будет удерживать жуткий страх и слепое почитание. Мечтаю об открытости и полном доверии. Хочу быть в курсе его дел, в содержание которых он посчитает нужным посвятить. Его первая девочка, первый поцелуй, первое разбитое сердце…

— Тихо-тихо. А как же детский садик, школьный альбом, выпускной вечер, университетские годы вдали от надоедливых родителей, общежитие, дружки по курсу? Ему не нужен папа…

— Ошибаешься! — отталкиваюсь согнутыми локтями, ползу наверх по простыне, а подложив подушку себе под спину, устраиваюсь полусидя у большого изголовья. — Я прекрасно помню, как мой отец живо интересовался тем, как я жил, устраивая вот в этой вот казарме свой «царский быт». У меня были от него секретики, — подкатываю глаза, припоминая, сколько раз я хитренько увиливал от откровенных разговоров, которые батя устраивал на нашей старой кухне, когда я в заслуженную курсантскую увольнительную приходил.

«Я жду тебя, Святой! Есть, что обсудить, козел» — звенит еще одним посланием телефон.

— Свят? — Юла кивком указывает на дергающийся аппарат в моей руке, вибрирующей от порожденного трясучкой импульса.

— Мне нужно отъехать на пару часов, — вожу пальцем по погасшему экрану.

— Куда?

— Есть неотложные дела.

Клянусь Марсом, я неугомонного отца сегодня все-таки прибью, если он не перестанет свою «ковровую бомбардировку»!

— В два часа ночи? — указывает взглядом на отсвечивающее на стене табло проекционных часов.

— Так получилось, — пожимаю плечами и заискивающую улыбочку тяну.

— Так получилось? Господи! — хлопает ладонью мне по животу. — Тайны, тайны, тайны. Опять?

— То есть? — не скрывая изумления, задаю вопрос.

— Где ты был?

— Когда?

— Когда? — похоже, кое-кто заводится, потому как тон женского голоса становится заметно приглушенным, а звуки, которые Смирнова извлекает из себя, стегающими, резкими и даже громкими.

— Военная тайна! — сначала гордо задираю подбородок, а после, чтобы скрыть выдуманную правду, мгновенно опускаю низко голову. Плебейски сгибаюсь и утыкаюсь рожей как будто в самый пол.