Chercher l'amour… Тебя ищу

Всё!

Всё!

Слышишь, шоколадная, как будто всё!

— Я думала, что ты ушел, Смирнов! — сейчас она стоит в нашей спальне, лицом к окну, как к лесу передом, а ко мне задницей или, что более корректно, вероятно, узенькой спиной.

— Ушел? — пытаюсь подойти, но Женька вдруг отставляет руку, сильно выгнув кисть.

— Бросил! Оставил! Кинул! — опускает голову. — Навсегда. Все, мол, надоело, а я, черт возьми, устал. Ты ведь…

Проворачивал уже такое?

— Никогда! — нагло наступаю, но останавливаюсь, когда вдруг упираюсь пахом в оттопыренную женскую ладонь. — Чика…

— Не подходи, Смирнов! — бурчит жена. — Я ко всему привыкла и через многое с тобой прошла, но это, — кивает в неопределенную сторону, — стопроцентный перебор, Сережа. Это слишком даже для тебя!

— Прости, пожалуйста.

— Еще раз? — вполоборота задает вопрос.

— В последний! — мягко уточняю количество и срок.

— Мы разводились, но…

— Не было такого! — заканчиваю за нее.

Я все равно был рядом и спал с чикуитой в одной кровати. Пусть о подобном даже и не заикается. Я не Красов, да и ситуация у нас совсем иная. Никакой разлуки, одна лишь старость на двоих и собственная жизненная лямка.

— Ты не уйдешь, Евгения, — шепчу, уткнувшись носом в темные распущенные волосы. — Не провернешь подобное. Ты не Юлька, а я…

— Не Свят?

— Ну, знаешь ли! — пытаюсь возмущаться.

— Ты ведь вынуждаешь, даже требуешь. Ты меня выталкиваешь, Смирнов!

— Я сказал «нет», — рявкаю, как отрезаю. — Не дошло, чика?

— Я устала, Серый. К тому же возраст и…

— Мы молоды душой, жена. У нас за стенкой ютятся очень маленькие дети. Их надо поднять и довести до ума.

— Они очень красивые, но как будто бы уставшие! — мечтательно, отвлекаясь от насущного, внезапно заявляет поскуливающая чика. — Неужели это правда? Большое чувство? Единственная любовь? Она ее нашла?

— Да, — глубже проникаю в ее густую шевелюру, — да, да, да!

— Она так сильно его любит?

— Здесь уместнее употребить все времена. Всегда любила, любит и будет любить. Женька, наша дочь способна на подобное. Моя малышка зачарованно дремала, а сейчас пробудилась ото сна.

— Всегда любила? — она цепляется за прошлое.

— Помнишь притчу про разбросанные человеческие половинки?

Мы ищем в этом мире то, чего нас жестокий и завистливый на чужое счастье Боженька лишил. Свое! Собственное! Личное! И, как воздух, нам необходимое!

— Это он? — расслабленно откидывается на мое плечо.

— Без сомнений, — прихватываю поцелуем тонкую ключицу. — Сегодня я видел истинную пару, Женя.

Я видел реинкарнацию своих родителей, чья любовь была предначертана на Небесах и выдана с обыкновенным предписанием:

«На все простые-непростые времена!».

— Я не верю, — прикрыв глаза, сильнее раскрывает шею для меня, встает на цыпочки и, заведя себе за спину руки, обнимает мое тело. — Целуй, Смирнов! Как у тебя получилось…

«Пошел на хитрость, моя испанская жена» — похмыкиваю, облизывая предложенную часть маленького тела.

— Да-а-а, — мурлычет Женька.

— Он меня в свою семью привел, — смеюсь, прикусывая кожу. — Сдал логово и показал свою любимую волчицу с маленьким волчонком. Вот так хотел кусочек счастья облизнуть…

Молодой волк не смог перехитрить уставшую от постоянной гонки, плешивую и дряхлую собаку. Он был вынужден пойти на определенные уступки после того, как я обрисовал ему свой чудо-план. Святослав — разумный, сильный, волевой и выдержанный человек. Он понимает, вернее, знает, к чему может привести неустроенная жизнь с Юлой в бегах, на тех квадратных метрах. Мудрый, стиснув зубы, рулил в казарму, к ним домой и яростно молчал, когда на КПП зеленый молодняк устраивал мне допрос:

«Кто такой, откуда, зачем и по чьему разрешению я вынужденно посещаю сей воинский „притон“?».

Пришлось там козырнуть давнишней ксивой и напомнить, что я тоже как бы непростой гражданский, а был до некоторых пор при должной форме и при старшем офицерском звании. Когда родилась Юла, я вынужденно аттестовался и заново пристроил себе на плечи темно-синие погоны с красными просветами. Служил, чего уж там, не слишком долго — развод мы «праздновали» вместе с моим уходом на гражданку, но я все-таки поднялся со старшего лейтенанта, перемахнул капитана и отшагал в майорском статусе необходимый срок, а после… На заслуженную «пенсию» ушел. Отец бы мной гордился. Гордился бы за звание, а не за то, что я законным образом разобрал свой семейный крепкий статус. А, ладно! Что было давно, то давно прошло! Но пацаны, расхлябанные и полусонные, в той будке при караульном чертовом параде, раскрыли рты от изумления и, конечно же от баек, которые я им, посмеиваясь, поздней ночью через боковое приспущенное стеклышко травил.

«Пропустите!» — внезапно рявкнул здоровый черт, который предварительно засунул рожу в салон и сделал краба для смурного Свята. — «Здравия желаю, Святой! Я Стас!» — протянул большую руку мне, а после, ощутив всю крепость моего пожатия, гаркнул желторотой суетящейся братве. — «Завтра будем „губки“ дуть? Я кому сказал, поднимай гребаную палку, дурло! Свят, вы…».

«Они съезжают, парень» — подумал про себя, а после вслух за чашкой кофе все за них решил. Считаю, что в тот момент не только я, но и Святик правильно и мудро поступил…

— А Костя?

— Все решено, Жень. Ничего здесь не поделать. Волк не оставит свою вновь обретенную семью. К тому же я уверен, что и маленький волчонок скорое будет на подходе.

— Что?

— Я не УЗИ, чикуита, просто выдвигаю очередное предположение. Так что, — в теплое и повлажневшее от моих касаний основание женской шеи улыбаюсь и задушенно смеюсь, — балуй князя и жди дорогого пополнения.

— Да прекрати ты! — Женька несильно хлопает мне по заду.

— Тшш! — кусаю подвернувшуюся мякоть. — Слышишь? — выставляю ухо. — Там за стеночкой живет любовь, чикуита. Юлька стонет. М-м-м!

— Не смей, дурак! — она впивается острыми ногтями в мою руку. — Это некрасиво, мы шпионим за детьми.

— Действительно, — быстро разворачиваю ее к себе лицом, — этим нужно заниматься, а не подсматривать-подслушивать. Что скажешь, сладкая кубиночка?

«Что-что? Наверное, что я люблю тебя!» — читаю по что-то шепчущим от слез опухшим любимым розовым губам…

Глава 37 Развод

«У тебя есть девочка, сынок?» — раскрыв, как веер, пальцы, слепой отец хозяйничает у меня на голове.

«Да» — немного отстраняюсь. — «Не надо. Это неприятно, убери!».

«Красивая?» — неспешно опускает руку, пальпирует мне шею и, cжав крупную ладонь, впивается ногтями в натянутые тяжелыми канатами, рельефно выступающие жилы. — «Костя, ты очень напряжен. Сынок, что с тобой?»…

Что со мной? В десятый раз прохладной водой обмываю уже скрипящие от стерильной чистоты подрагивающие руки. Что происходит? Как это, мать твою, случилось? Как я до подобного вообще дошел? Склоняюсь над огромной чашей-раковиной в прилизанной уборной дорогого ресторана, таращусь идиотом в слив, пытаясь призвать к ответу бездну в свой собственный эфир; внимательно слежу за стремительной воронкой, которую формирует струя воды толщиной в мой безымянный, уже не обручальный, палец…