Chercher l'amour… Тебя ищу

— Чем я могу помочь?

— Останешься за старшего, — криво улыбается. — Прости, Игоря завтра не заберем.

— То есть?

— У нас с Женькой были планы на завтрашний день. Хотели этого мальца умыкнуть, чтобы вы побыли с Юлей наедине, но на такое малыша не потянем. Повод не подходящий, да и возраст у князя для подобного слишком юный.

— Вы едете?

— Конечно. Это старинные друзья. Туда еще и Велиховы старшие подтянутся. Там будет ад, Святослав. Уверен и…

— Я мог бы… — пытаюсь вставить нужные — какие, к черту, нужные — слова.

— Будь с женой и сыном. Лучшая и адекватная помощь. Одну Юльку не оставляй, а сочувствующих и способных на подвиг, кроме воскрешения, там будет хоть ковшом черпай. Пиздец! Так не вовремя. Короче, дом на тебе, а жена при тебе, а этот… — Смирнов чему-то удивляется. — Ты погляди на него. Он сейчас это дерево зубами прогрызет.

Сын, подставив бархатный зеленый зад высоким небесам, стоя на карачках, прощупывает ручонкой ствол ели, специально приготовленной для нас.

— Натуралист, итить! Ладно! — Сергей звонко хлопает в ладоши, а сын подскакивает и колпаком с тем дребезжащим колокольчиком задевает занесенные снегом еловые лапы. Снег щедро укрывает детскую толкушку и хлопьями падает мелкому за воротник.

— Ай-ай! — пищит сынок. — Папа! — и задом выползает, покидая свой вынужденный наблюдательный пункт…

Два топора… Два здоровых мужика — четыре крепкие руки… И две крохотные маленькие ручки, обрывающие нижние ненужные ветки.

— Устал? — подмигивает с грустной улыбкой на губах Смирнов.

— Неа, — хохочет князь.

— Свят, Женя уже знает, а Юле скажешь сам. Хорошо?

— Да. Сергей, мне неудобно, я ведь знаком с Алексеем и потом, этим летом были там. Может…

— Вы не нужны там, сынок. Там царит неописуемое горе. Ребенок умер, — шепчет, опустив низко голову. — Не стоит раздражать того отца своим счастьем. Поверь, пожалуйста. Он будет, сам того не желая, зло завидовать тебе. Это страшное чувство. Приклеится — вовек не отмоешься. Я знаю, о чем говорю, — тяжело вздохнув, Смирнов выпрямляется и занимает нормальное положение. — Дом завтра будет полностью в вашем распоряжении. Постарайтесь на спалить его. Все-таки столько лет без происшествий простоял. Или еще чего-нибудь натворить.

Добавить бы, наверное:

«Клянусь!»,

но я, как это ни странно, изо всех сил держусь…

— Юль? — все тот же бархатный комбинезон, та же поза, только гордо выпрямившая спину стоит перед окном в нашей комнате.

Сей скромный по некоторым меркам уголок, естественно, целиком и полностью ее, а я всего лишь снимаю у нее небольшое пространство на кровати, в платяном шкафу-купе и в двух ящиках огромного комода, которое она мне, по доброте душевной и исключительного из большого чувства, любезно предоставляет.

— М?

— Я не мог тебе не сказать. Как ты?

— Тяжело смириться. Что за жизнь такая! Как думаешь, что теперь там будет?

— Я не знаю.

И ведь не соврал! Сергей бесконечно прав, когда сказал, что подобное горе несравнимо по своим масштабам ни с чем из существующего в этом мире.

— Тебе елка понравилась? — становлюсь за ее спиной, в попытках отвлечь и растормошить раздражаю Юлю ничего не значащими вопросами.

— А тебе? — вполоборота вопросом отвечает на простой вопрос. Парирует и весьма искусно.

— Я первый спросил.

— Очень нравится — обхватив себя за плечи, говорит. — Где вы были?

Она не знает? Пусть так и дальше продолжается. Ценнее будет этот дар. Уверен, что Игорь не сдержится и в скором времени о том, что сегодня видел, все расскажет. Так, как это, например, случилось после его встречи с Красовым. Сын не смог сберечь «нашу государственную тайну» и в тот же вечер выболтал Юле, когда она укладывала его в кровать, про то, что не только виделся с «папой Костей», но и два часа о чем-то говорил. Только вот забыл мелкий упомянуть, что кое-что получил от него в подарок, потому что пока на самом деле ничего еще не получил такого, о чем не следует молчать. Такая вот многоходовка и игра на два открытых фронта.

— Я хочу еще кое-что сказать, — странно заикаясь, начинаю.

— Угу? — все в той же позе держит образ и формирует фирменную марку.

— Повернись, пожалуйста.

Она неторопливо оборачивается и останавливается в точности передо мной.

— Игорь Святославович Мудрый, — исподлобья тихо говорю, почти шепчу и с трудом транслирую согласные. — Вот новое свидетельство о рождении, — в моей руке подрагивает нестандартная по формату гербовая бумажка. — Все по закону, Юла. Я признал его. Осталось дело за тобой!

— Я его родила. У меня нет шансов. Он мой сын. Ты о чем?

Уж точно не об этом!

— Юль, — сглатываю натужно, тяжело, — выходи за меня замуж.

— Ты уже делал предложение, товарищ подполковник. Видимо, что-то с памятью, — лукаво мне подмигивает.

— Этого не было в прошлый раз, — не отводя глаза и не теряя зрительный контакт, я медленно опускаюсь на колени. — Юлия Сергеевна Смирнова, будь моей женой, — перевожу дыхание и сразу добавляю. — Прошу!

Глава 40 Вместе… Ночная гостья

«Ты подросла, Смирнова» — ехидничаю злобно, отмечая определенно обозначившиеся в нужных местах некрупные, скорее мелкие, но точно женские прелести, кои Юлька, старшая дочь Сергея, специально выставляет мужской половине шумной компании на обозрение и, естественно, для оценки с грубым пацанячим комплиментом. — «Это потолок или чего-то еще надо подождать? Просмотр бесплатный или…».

«Не насмотрелся?» — она сильнее прогибается в спине и наглым образом выпячивает миниатюрную грудь. — «Хочешь, видимо, потрогать? Слюни подбери, Святик!».

«Я уже подобное неоднократно трогал, сосочка. На всё согласных определенно в мире больше, Юленька, чем недотрожек, будущих пищащих от внимания из жалости тощих недотрашек» — неожиданно смущаясь, тихо отвечаю. — «И не только. У тебя пушок между ног хотя бы есть? Какого цвета? Беленький или черненький?».

«Озабоченный!» — Смирнова сильно крутит пальцем у виска и вместе с этим жестко добавляет. — «Невоспитанный хам и грубиян!».

«Ты первая завела пластинку, а я всего лишь настроил и подогнал свою острую и толстую иголку. Если ты не успокоишься, Юла, то я начну царапаться, а после — жестко драть» — сжав через грубую джинсовую ткань почти всегда стоящий член, потряхиваю мошной, подавшись нижней половиной тела на нее вперед. — «Так что там с волосами, девочка? Кровь на трусиках бумажкой подтираешь?».

«Поллюции, поллюции, поллюции! Наш Святик в одиночку созревает» — дает вдруг сильного пинка под дых, пронзая мою грудь, закручивает железный шест мне точно в зад. — «Тебе бы постричься, идиот, и наконец-то встретить девочку. Именно в таком порядке, наш брошенный, ущербный друг» — указывает куда-то вверх кивком. — «Отрастил патлы, теперь везде волосы мерещатся. Смотри куда угодно, но только не сюда» — уложенными друг на друга ладонями прикрывает то место, на котором, видимо, свет острым клином неожиданно сошелся, но там пока еще — увы-увы — гладенький голяк.