Chercher l'amour… Тебя ищу

Еще бы! Ох, туды да растуды, твою мать! Я что-то стал хватку с девками терять. Похоже, наконец-то сказывается продолжительное время без какой-либо любви.

«Это все несерьезно, Святослав» — нечетким фоном на задворках памяти кое-что бормочет. — «Она не та, не та… Не смей, не трогай, не цепляй, не обижай… Милую тридцатилетнюю малышку!».

— И потом, на твоих сеансах, когда ты изображала из себя вдумчивую даму, — локтем пинает мне бочину, я только фыркаю, но нагло продолжаю, — много знающую и повидавшую на своем тридцатилетнем, как оказалось — всего-то, подумаешь, какая фифа — веку, я не мог сосредоточиться и на серьезном глазу воспринимать тебя.

— Спасибо. Ты хоть понимаешь, как сейчас оскорбил меня?

— Оскорбил? — а ведь я действительно этого не осознаю, не понимаю.

— Я привыкла к работе с такими…

— С такими? — как будто бы прислушиваюсь к тому, что эта барышня несет.

— Вы раненые ребята.

— Мои ранения — моя любимая работа! — грубо отрезаю, пресекая ее не совсем вежливый заход. — За это я получаю неплохие деньги.

— Контракт?

— Лесь, я сейчас тебя обижу. Остановись, пока не стало поздно.

— Ты сильно ранен, Свят. У тебя болит не здесь, — заводит руки мне за спину, ладонями касается ягодиц, сжимает и тут же отпускает.

— Там кое-что другое, Леся, болит. Там лучше ручками не трогать. По крайней мере пока. Пока не прибудем на место, не распакуемся, не окопаемся и не завалимся спать. Ты ведь в курсе, что я большой мальчик, но все-таки привык делить постельку с маленькими девочками. Споешь мне колыбельную?

— Не надо. Не бравируй, не передергивай, не своди все к плотскому и похабному. Ты язвишь, потому что скрываешься. Строишь циника, потому что сильно болит. Ты кровоточишь…

— Тебя послушать, Лесенька, так я почти Иисус Христос, который принял наказание за людские грехи. Не хватает только копья.

— Копья? — похоже, Лена на одно мгновение перестает шустрым носиком дышать.

— Чтобы проткнуть мне сердце и упокоить мученика, распятого на кресте. Отомри, красавица. Ну?

— Ты не понимаешь, — она мотает головой, стряхивает волосы и, уставившись вперед, пялится на приближающуюся гигантскую машину. — Это он? — кивает из-под моего захвата на автомобильного мордоворота с массивным фартуком-отбойником на крупном рыле. — Страшно-о-о-о! Господи, вот это высота.

Там и хозяин немаленький. Все законно и логично. Если ты под два метра ростом, то и роскошь, она же средство передвижения, она же единственная радость в жизни у такого чувака, каким всегда являлся Алексей Максимович, должная соответствовать богатым габаритам своего единственного хозяина.

— Да. Но водитель тебе понравится, Алёна.

— Посмотрим, — бухтит под нос.

А я готов поставить деньги! Старший Смирнов — душа компании и порядочный человек, для которого честь, долг, семейственность и родственные отношения — не пустой звон, а кодекс той самой жизни.

— А как он отнесется к тому, что… — осторожно начинает.

— К тому, что ты поедешь с нами?

— Угу, — прищипывает и оттягивает кожу на моей руке.

— Приятно, Леська, — опускаю морду и носом утыкаюсь ей в висок. — Не останавливайся.

Она красивая, добрая, хорошая, вдумчивая и сострадательная. Она ответственная, собранная, внимательная, интересующаяся, воспринимающая все всерьез. Другое дело бешеная Юленька! Сколько лет мы знакомы, а такой злобы и остервенения никогда, признаться честно, за ней не замечал.

Пиздец, как сильно ненавидит «Мудрого» мегера, от которой мне больше ничего не нужно, кроме регулярных встреч с моим сыном. В последнее посещение Юла готова была растерзать мое тело. Так бы и съела без соли и хлеба, таким, как есть, при погонах и в полном обмундировании. Чего она, в сущности, бесится, если все, по ее словам, идеально в, и без того, чудесной жизни сложилось?

— Как ты меня представишь? Господи-и-и! — пищит, когда машина с визгом тормозит возле нас, поднимая в атмосферу камни, пыль и городскую грязь.

— Сестрой! — серьезно отвечаю, совершенно не моргая.

— Сестрой? — все-таки выкручивается, обращается ко мне лицом, смешно корёжа шею.

— А что такого? Ты так поломаешься, Алёнушка.

Ляпнул и глупости по своей, похоже, глупости совсем не осознал.

— Хорошо не матерью, — раздражаясь, ворчит.

— Опасный край! Пропасть, осыпающаяся балка, зыбучий песок.

Потому что родную мать я никогда не знал!

— Извини, — шепчет и бормочет. — Я перехотела, Свят. Пожалуй, пойду. Созвонимся. Ой-ой!

— Поздно, — затискиваю, обрубая концы, запечатываю трусливые ходы для предсказуемого отступления.

Пассажирская дверь открывается и салон мощнейшего пикапа на волю выпускает мою «реальную» сестру. Об этой даме Алексей предусмотрительно не сообщил. Весьма, конечно, странно, но:

— Ксю? — прокашливаюсь и тут же добавляю ласковый. — Привет!

— Доброе утро! Хорошо-то как! — потягивается, подняв и широко расставив руки, подпрыгивает на месте, снимает судорогу и разминает кости, выгибая в разные стороны суставы и растягивая сухожилия. — Вы Леся? Правильно?

— Здравствуйте! — отвечает ей, а мне с упреком сообщает. — Я не поеду. Останусь дома. Встретимся…

— Ты на заднем? — собой подталкиваю возникающую Лену, направляя хиленькое тело к задней двери автомобиля. — Я подкину.

— Не надо, — едет по земле, упираясь каблуками. — Святослав!

— Доброе утро, крошка! — горланит перегнувшийся через консоль Алексей. — Какая чудная компания. Жаль Оленька чрезвычайно занята. Два на два, Мудрый?

Ему, конечно же, виднее! Только этот счет здесь неуместен, но с очень взрослым человеком спорить не намерен. Поэтому:

— Ага, — поднимаю Шепелеву обмякшим столбиком и почти заталкиваю ее в салон. — Порядок! — уперевшись ладонями в мелкий зад, пихаю тельце, трамбуя Лену на сидении, укомплектовываю первую барышню и предлагаю руку для второй. — Тебе помочь? — подмигиваю, обращаясь к Ксении. — Скачешь, как стрекоза! Что с тобой?

— Ой, Святик, ты такой серьезный, мощный, грозный и чересчур большой. Но я готова! — стоит и никуда не движется — ни вперед, ни назад. — Долго ждать, братишка?

— Ксения! — рычит ее отец.