Черепаший вальс

— От бешенства — обязательно, — подтвердила дама, сжимая под мышкой собачку. — У Артура все в полном порядке! И еще его надо регулярно вычесывать, иначе у него будут блохи и он начнет чесаться…

— Пффф! — фыркнула Зоэ. — Мы нашли Дю Геклена на улице, а не в парикмахерском салоне.

Какая-то супружеская чета, муж с плохими зубами и жена, утянутая в дешевый костюмчик, беседовали о повышении цен на недвижимость с пожилой дамой, покрытой толстым слоем белой пудры, а еще одна пара поздравляла Ифигению и славила Небо, вознаградившее ее выигрышем в лотерею.

— Конечно, азартные игры не совсем сообразуются с моралью, но вы — вы, можно сказать, это заслужили! Сколько сил вы тратите, чтобы держать в порядке наш дом!

— Расскажите это мадемуазель де Бассоньер! — возразила Ифигения. — Она без конца меня шпыняет и пытается добиться, чтобы меня уволили. Но я отсюда не уйду — у меня тут теперь дворец!

Мсье Сандоз гордо выпятил грудь. Слово «дворец» было ему как маслом по сердцу. Он готов был расцеловать Ифигению. На этот раз волосы у нее сияли конфетно-розовым цветом, с темно-синими прядями, а платье она надела в красную клетку. Вот молодец женщина! Накануне, заканчивая расставлять мебель, он шепнул ей: «Ифигения, вы прекрасны, как Сирена», а она решила, что он имеет в виду сирену «скорой помощи», и опять звучно фыркнула. Он приласкал ее взглядом, вздохнул и решил потихоньку уйти. Все равно никто не заметит его отсутствия. Никто никогда не замечал ни его присутствия, ни отсутствия.

— Да ладно! Не так уж она плоха, эта мадемуазель де Бассоньер. Отлично защищает наши интересы, — сказал какой-то господин в берете и с ленточкой ордена Почетного легиона.

— Старая ведьма! — вскричал мсье Мерсон. — Вот вас не было вчера на собрании, вы ее не слышали. А я, кстати, заметил, что вы отсутствовали…

— Я передал ей мой голос, — сказал господин в берете, поворачиваясь к нему спиной.

— Ну уж одолжили! — хмыкнул мсье Мерсон. — В любом случае сегодня мы ее не увидим!

— А мсье Пинарелли не придет? — спросила дама с собачкой.

— Ему мать не разрешила! Держит его в ежовых рукавицах, одно слово. Считает, что ему все еще двенадцать лет. Он, конечно, пытается делать глупости за ее спиной, но она его за это наказывает! Он мне сам сказал. Вы знаете, что он не имеет права по вечерам выходить из дома? Уверен, он до сих пор девственник!

Сидя в дальнем углу на стуле из «Икеи», Ирис озирала собрание и говорила себе, что пала ниже некуда. Ей бы сейчас в красивой лондонской квартире Филиппа переставлять с места на место безделушки, чтобы подчеркнуть свое присутствие, или складывать в шкаф кашемировые свитера, а вместо этого приходится сидеть в какой-то конуре, слушать скучные разговоры и отказываться от пресных бутербродов и дешевого шампанского. Ни одного интересного мужчины, кроме этого мсье Мерсона, который пожирает ее глазами. Как похоже на Жозефину — общаться с такими заурядными людьми. Боже мой! Что будет с ее жизнью? Ей казалось, что она все еще идет по длинному белому коридору. И ищет выход.

— Ваша сестра обворожительна, — вздохнул мсье Мерсон на ухо Жозефине. — Холодновата, конечно, но я бы ее с удовольствием разморозил.

— Мсье Мерсон, умерьте пыл.

— Я люблю трудные случаи, неприступные крепости, которые сдаются под натиском наслаждения… Как вам идея небольшой пати на троих, мадам Кортес?

Жозефина потеряла дар речи и густо покраснела.

— О! Я, видно, задел за живое! Вы уже пробовали?

— Мсье Мерсон!

— А вы попробуйте. Любовь без чувств, без собственнических инстинктов — это упоительно… Отдаешься, но без всяких обязательств. Душа и сердце отдыхают, а тело действует… Вы слишком серьезны.

— А вы слишком несерьезны, — отрезала Жозефина, устремляясь к Зоэ, которая с тоской смотрела на дверь.

— Ты скучаешь, детка? Хочешь домой? К Дю Геклену?

— Нет, нет…

Зоэ улыбнулась ей нежно и снисходительно.

— Ждешь кого-нибудь?

— Нет! Кого мне ждать?

Точно, кого-то ждет, поняла Жозефина, заметив новое, взрослое выражение на лице дочери. Утром, за завтраком, она была еще совсем ребенком — а вечером выглядит почти женщиной. Неужели она влюблена? Первая любовь. Мне казалось, она увлечена Полем Мерсоном, но она на него и не смотрит. Моя девочка влюблена! Сердце у нее сжалось. Интересно, она будет как Гортензия или как я? — подумала Жозефина. Сердце из воска или из камня? Она не знала, что было бы лучше для дочери.

Ифигения открывала шкафы, показывала всякие приспособления, обращала внимание на цвет стен, на постеры в рамках и, насупившись, ловила любое замечание, любой комментарий. Лео и Клара сновали туда-сюда, подносили блюда, раздавали бумажные салфетки. Вдруг зазвучала музыка: Поль Мерсон искал подходящую радиостанцию.

— Потанцуем? — спросила мадам Мерсон, потягиваясь и выставляя вперед грудь. — Вечеринка без танцев — что шампанское без пузырьков!

Именно в этот момент и появились Эрве Лефлок-Пиньель, Гаэтан и Домитиль. А за ними — чета Ван ден Броков и двое их детей. Эрве Лефлок Пиньель — подтянутый, с улыбкой на устах. Ван ден Броки — как всегда, страшно не похожие друг на друга: он бледный, шевелящий длинными пальцами-клешнями, она улыбающаяся, славная, с безумными глазами навыкате. Атмосфера неуловимо изменилась. Все как будто насторожились, только мадам Мерсон продолжала беззаботно колыхаться.

Жозефина поймала тревожный взгляд Зоэ, обращенный на Гаэтана. Значит, он. Он подошел к ней, шепнул что-то на ухо, она покраснела и опустила глаза. Сердце из воска, заключила потрясенная Жозефина.

С прибытием пополнения из корпуса «А» обстановка стала заметно прохладней. Ифигения тоже это почувствовала и устремилась к ним, предлагая шампанское. Она была сама любезность, и Жозефина поняла, что она тоже смущена. Хоть и поднимала кулак, распевая «Интернационал» среди стеллажей «Интермарше», но все равно робела перед ними.

Мадам Лефлок-Пиньель не пришла. Эрве Лефлок-Пиньель и Ван ден Броки поздравили Ифигению. Вскоре все столпились вокруг них, как вокруг королевских величеств на приеме. Жозефину это удивило. Сколько бы ни издевались над богатыми, все равно деньги, шикарная квартира и дорогая одежда внушают уважение. За глаза все насмехаются, а в глаза — почтительно склоняют голову.

Мсье Ван ден Брок весь вспотел и все время оттягивал воротничок рубашки. Ифигения открыла окно во двор, но он резко захлопнул его.

— Он боится микробов, это для врача просто катастрофа! — сказала приятная дама из корпуса «Б». — Пациенток осматривает только в перчатках! Странное ощущение, когда по тебе бегают резиновые пальчики… Вы бывали в его кабинете? Там чисто, как в операционной… Такое впечатление, что он тобой брезгует, словно ты грязнуля какая-то!

— Я к нему ходила один раз и больше не пойду! Он показался мне слишком… как бы это сказать… настойчивым, — отозвалась другая, уминая бутерброд с лососем. — У него такая неприятная манера смотреть на вас в упор и шевелить при этом пальцами! Словно он хочет вас пронзить булавкой и наколоть в альбом, как бабочку. А жаль, свой гинеколог в доме — это удобно!

— Терпеть не могу делать две вещи, когда прихожу к врачу: раздвигать ноги и открывать рот! Поэтому стараюсь избегать дантистов и гинекологов!

Они рассмеялись и чокнулись шампанским. Заметили мадам Ван ден Брок, которая смотрела на них вытаращенными глазами: может, она слышала их слова?

— А у этой один глаз на вас, а другой в Арканзас! — сказала первая дама.

— Вы слышали, как она поет? Они все чокнутые в этом корпусе «А». А эта новенькая? Вечно торчит у консьержки… Это, знаете ли, тоже ненормально.