Черепаший вальс
Шрифт:
Ирис, сидя в углу, ждала, когда Жозефина ее представит. Но поскольку сестра, похоже, не собиралась это делать, она сама направилась к Лефлок-Пиньелю.
— Ирис Дюпен. Я сестра Жозефины, — объявила она робко и бесконечно изящно.
Эрве Лефлок-Пиньель склонился и церемонно поцеловал ей руку. Ирис отметила антрацитово-черный дорогой костюм, белую рубашку в голубую полоску, переливчатый галстук с изысканным узлом, платочек в кармане пиджака, атлетический торс, тонкую, изящную непринужденность светского человека. Она вдохнула аромат туалетной воды от «Армани», легкий запах шампуня «Арамис» на гладких черных волосах. И когда он поднял на нее глаза, ее словно унесло волной счастья. Он улыбнулся:
Когда Жозефина вернулась из магазина, Ирис спросила ее, кто будет на вечеринке у Ифигении и обязательно ли ей туда идти.
— Как хочешь.
— Нет! Скажи мне…
— Это вечеринка для соседей. Путина и Буша точно не будет! — ответила она, чтобы сразу пресечь остальные вопросы.
Ирис нахмурилась.
— Тебе плевать, что я страдаю! Плевать, что Филипп выбросил меня, как старую калошу! Строишь из себя даму-патронессу, а на самом деле просто эгоистка!
Жозефина в изумлении посмотрела на нее.
— Я эгоистка, потому что интересуюсь еще чем-то, кроме тебя? Так?
— У меня горе. Я умираю, а ты уезжаешь за покупками с какой-то…
— А ты хоть спросила, как я живу? Нет. Как дела у Зоэ, у Гортензии? Нет. Ты сказала хоть слово про мою новую квартиру? Про мою новую жизнь? Нет. Единственное, что тебя заботит, это ты, ты, ты! Твои волосы, твои руки, твои шмотки, твои морщины, твои настроения, твои идеи, твои…
Она задыхалась. Уже не следила за тем, что говорит. Извергала слова, как проснувшийся вулкан извергает лаву.
— Ты трижды отменяла нашу встречу из-за таких пустяков, что плакать хотелось, а потом, за обедом, говорила только о себе. Ты все сводишь к себе. Постоянно. А я — я должна быть рядом, выслушивать тебя, прислуживать тебе. Прости, Ирис, но мне надоело. Я тебя предупреждала про этот праздник у Ифигении… Я думала, мы потом вместе поужинаем, я так надеялась, а ты взяла и укатила в Лондон! Забыв, что я здесь, жду тебя, мечтаю показать тебе мою новую квартиру! А теперь ты жалуешься на несправедливость, потому что твой муж, о котором ты заботилась не больше, чем о старом диване, устал и отправился искать любви в другое место… Вот что я скажу: он прав, и пусть это послужит тебе уроком! Может, ты теперь будешь внимательнее к людям! Потому что если ты по-прежнему будешь только брать и ничего не отдавать, то скоро никого и ничего у тебя не останется, кроме твоих прекрасных глаз, чтобы плакать и плакать…
Ирис остолбенела от удивления.
— Ты никогда со мной так не разговаривала!
— Я устала… Мне надоела твоя вечная жажда быть в центре внимания. Дай немного места другим, послушай, чем они дышат, и ты станешь намного счастливее!
В привратницкую они спустились молча. Зоэ болтала за троих. Рассказывала, какой замечательный Дю Геклен, как он безропотно перенес первое купание и даже не плакал, когда они уходили. Они готовили праздник, Ирис дулась в углу, не делая попыток помочь, молчаливая и враждебная. Не обращая ни малейшего внимания на гостей.
Пока не появился Лефлок-Пиньель.
Жозефина подошла к Ифигении и шепнула ей на ушко:
— Скажите, а мадам Лефлок-Пиньель вообще из дому не выходит?
— Знаете, я ее никогда не вижу! Даже дверь не открывает, когда я приношу почту! Я ее кладу на коврик и ухожу.
— Она больна?
Ифигения покрутила пальцем
у виска и сказала:— Больна, на голову… Бедный мужик! Он сам занимается детьми. Она вроде бы целыми днями бродит в ночной рубашке. Один раз ее нашли на улице, она бредила, звала на помощь, говорила, что ее преследуют… Есть женщины, которые не понимают своего счастья. Будь у меня муж такой красавец, как он, и такая квартирка, как у них, и трое детишек, я вас уверяю, я бы не стала бы шляться в ночной рубашке! Одевалась бы с иголочки!
— Я слышала, она потеряла ребенка, грудного. Может, она никак не может оправиться….
Ифигения сочувственно шмыгнула носом. Такое горе вполне объясняло ночную рубашку.
— Ваш праздник удался на славу! Вы сами-то довольны?
Жозефина протянула ей бокал шампанского и подняла свой, чтобы чокнуться.
— За здоровье моей доброй феи!
Они выпили молча, наблюдая за круговоротом гостей.
— Мсье Сандоз так быстро убежал… По-моему, он к вам неравнодушен, Ифигения…
— Шутите! Не далее как вчера он обозвал меня клаксоном! А, нет, сиреной, ну все равно, для объяснения в любви мог бы придумать что-нибудь получше! А завтра-то надо все убирать и разбираться с помойкой.
— Я вам помогу, если хотите.
— И речи быть не может. Завтра воскресенье, поспите подольше.
— Надо все убрать как следует, чтобы Бассоньериха не жаловалась!
— Ох! Пусть уж сидит и не высовывается! Она слишком злая тетка. Есть такие люди, удивляешься, с какой стати Бог их еще терпит на этом свете!
— Ифигения! Не говорите так! Вы ей принесете несчастье!
— Ой, да что ей сделается! Живучая, как таракан!
Мсье Мерсон, проходя мимо них, поднял бокал и прошептал:
— Ну, дамочки… За здоровье таракана!
Зоэ в этот вечер не стала спускаться в подвал, осталась с матерью и тетей. Ей хотелось петь и вопить во все горло. Сегодня на празднике Гаэтан шепнул ей: «Зоэ Кортес, я влюбился в тебя». Она вспыхнула, как полено в очаге. А он все шептал ей на ухо, прикрываясь стаканом и делая вид, что пьет. Говорил такие странные вещи! «Я так влюблен, что ревную к твоей подушке!» А потом отошел, чтобы никто ничего не заметил, и она увидела, какой он высокий, очень высокий. Не мог же он вырасти со вчерашнего дня? А потом он опять подошел и сказал: «Я сегодня не смогу спуститься в подвал, но я оставлю свой свитер под ковриком у твоей двери, и тогда ты заснешь, вспоминая обо мне». Тут у нее будто выскочила пробка из горла, и она проговорила: «Я тоже влюбилась в тебя», а он так серьезно посмотрел на нее, что она чуть не заплакала. Перед сном она пойдет, возьмет из-под коврика свитер и ляжет с ним спать.
— О чем задумалась, малышка?
— О Дю Геклене. Можно, он будет спать в моей комнате?
Ирис допила бутылку бордо и закатила глаза.
— Собака — это такая нагрузка, с ней надо заниматься! Кто с ним сейчас пойдет гулять, например?
— Я! — воскликнула Зоэ.
— Нет! — ответила Жозефина. — В такое время ты не будешь выходить, я сама схожу…
— Вот видишь, начинается… — вздохнула Ирис.
Зоэ зевнула, сказала, что устала. Поцеловала мать и тетю и отправилась спать.
— Как, ты говоришь, его зовут, твоего красавца-соседа?
— Эрве Лефлок-Пиньель.
Ирис поднесла стакан к губам и прошептала:
— Красавец-мужчина! Какой красавец-мужчина!
— Он женат, Ирис.
— Но это не мешает ему быть привлекательным… А ты знаешь его жену? Какая она?
— Хрупкая блондинка, немного не в себе…
— Да? Вряд ли они крепкая пара. Он ведь сегодня без нее пришел.
Жозефина начала убирать посуду. Ирис спросила, не осталось ли еще вина. Жозефина предложила открыть новую бутылку.