Через двадцать лет

– Жаль, Герти самоустранилась, - вздохнул с дивана Стронг, шурша страницами, - Алекс, не хочешь побыть моей миссис Линтотт? Временно, разумеется – я тут подумал об интонации в одном из диалогов…

Режиссёр, набросив поверх толстовки куртку, сделал вид, что взволнованно хватается за сердце.

– Извини, Тим, не смотря на лестное предложение, минут десять придётся подождать. Я должен позвонить жене, узнать, как там наша псина.

– А, понимаю. Удачи.

Улыбнувшись оставленному в одиночестве мэтру, Александр вышел из зала, на ходу доставая мобильник. К рабочим помещениям, не смотря на ранние сроки, потихоньку подползало общее декорирование интерьера мишурой и огоньками. В коридоре было свежее и сырее, чем в комнате, нагретой коллективной беготнёй. И это притом, что отопление здания исправно работало, не вынуждая думать о починке. Видимо, дело заключалось в погоде – зима в этом году выдалась причудливой, радуя в первую половину декабря солнцем и почти весенними дождями, здорово вводившими в заблуждение. Настолько здорово, что, когда на прошлой неделе ударили морозы и как бы между прочим выпал снег, люди кинулись за тёплыми вещами, жалуясь и стремительно заболевая. Погодный бардак мало заботил Александра, зато очень волновал чувствительных к вопросу окружающих. Взять, например, машинистов или мебельщиков – парни проявили аккуратность, носясь по лестницам и залам уже не в футболках, а в свитерах. Миссис Райт – старая дева, занимающая кассу, таскала в сумочке спрей для носа. На всякий случай. Актёрская братия перешла с курток на пальто и благоразумно вспомнила о перчатках.

Погода сказалась и ещё на кое-ком - узнав, что дражайший босс намерен взяться за творчество Беннетта, Джулиан Джексон, он же Джей-Джей, он же просто заместитель, поспешил деликатно удивиться:

– «Любители истории», Алекс? А почему зимой?

Из всех подчинённых только один Джексон и умел сбивать с толку своими вопросами, подбираясь к сути нестандартно. Маленький, рыхлый, дотошный, с аналитическим умом, двумя карманными калькуляторами при себе и извечной ручкой за ухом. В виду исключительного сочетания качеств, про Джей-Джея в театре постоянно ходили слухи, любопытные и «так себе». Недавно заговорили, что он гей и знает наизусть таблицы Брадиса.

– А почему нет? – ответил тогда не менее удивлённо Алекс, которому не терпелось уступить кресло начальника и финансовые баталии, чтобы снова стать «простым режиссёром».
– Что же, как в том году, «Зимнюю сказку»[3] предлагать? Пускай люди в холода вспоминают лето и молодость.

– Да, но темы…

– Темы? – постановщик воззрился на зама своим коронным взглядом с прищуром.
– Они в полном порядке. Англичане уже несколько лет с ума сходят от пьесы, спектакль на Бродвей переехал, а мы чем хуже? Или у тебя к Беннетту что-то личное? Может, тема сексуальной ориентации, а, Джулиан?

– Алекс, - жалобно протянул тот, перепутав носовой платок с чехлом от калькулятора и вытирая лоб последним, - хоть ты не будь занудой, прошу.

– Не буду, не буду, - ухмыльнулся режиссёр, дружески хлопая сконфуженного Джей-Джея по плечу. Видимо, тусовка не лукавила про «это дело», следовательно…, - а кстати, ты правда учил таблицы Брадиса?

– Ну, знаешь ли!

Мужчина, довольный произведённым эффектом, поспешил умчаться по лестнице, хихикая и слыша за спиной возмущённое пыхтение. Джулиан неизменно первым разведывал слухи о себе и изрядно утомлялся от популярности на скромном посту. Но ничего, он никогда не умел долго обижаться – в крайнем случае, служебные расходы придётся пополнить небольшой кондитерской премией: при всей своей внешней рыхлости, мистер Аналитический Ум избегал чизбургеров, зато любил шоколадные конфеты и пончики.

Итак, теперь-то было, на кого оставить бухгалтерию и годовой запас шариковых ручек. И кабинет. Предвкушая подбор молодняка на роли студентов, Александр Гаррет, он же главный режиссёр, он же владелец театра Гордона, внезапно вспомнил, что до Рождества осталось несколько недель…

* * *

Как именно это началось, он точно не помнил. Наверное, в тот первый раз, когда мужчина решил, что не желает целый праздничный сезон куковать в офисном кресле на колёсиках. Жизнь не стояла на месте, культура требовала самовыражения и очередного вклада, а ведение бизнеса, умело сочетаемое с периодическим возвращением к профессии, великодушно звало его, Алекса, на сцену. Нет, просто обязывало его быть на сцене, ибо за окнами наступало Рождество и время сюрпризов!

Взявшись за «Сенную лихорадку»[4] Коуарда, мужчина так себе и сказал. И получил тогда, не смотря на довольно успешную карьеру и известность, прохладные отзывы. Неприятно-противно-прохладные. Прикинув, что надо обернуть ситуацию себе на пользу, а становления мастерства без ошибок не бывает, Алекс сменил репертуар, углубился в новые проекты и документацию, от коей Джексона иногда следовало избавлять. Хронический оптимизм играл на руку – вскоре неудача вылетела из головы, пока однажды, точно через один сочельник, не последовала вторая.

В городской квартире прорвало трубу. Без причин, оснований и предупреждений.

Дебора позвонила днём, отрывая от работы и обеда, матерясь, как только визажисты умеют. Велела срочно гнать домой и успокаивать соседей, уже «порадовавших» целый дом. Причём делать это велела самому, потому что она, мол, на съёмках, а с ней – полный аврал, модель-психопатка и пробки в оба конца маршрута. Александр с типично режиссёрским терпением выслушал драгоценную половину и отсоединился, срочно распуская репетицию и хватая ключи от мотоцикла. Происшествие вылилось в небольшой ремонт, финансовое «успокоение» соседей и перенесение сроков премьеры на пару дней. Дебора получила новую кухню, а Алекс, счастливо вздохнув, нырнул обратно в театральный омут. Легко отделался, ибо кухня – ерунда, ни один из супругов у плиты всё равно надолго не задерживался.

Тогда главреж ещё не знал, что, по странной нелепой традиции, каждый сочельник, грозящий новой личной постановкой, будет заодно сопровождаться и мелкими (или не очень) происшествиями. В случаях, когда он усаживался в кресло босса и приглашал к сотрудничеству молодых, фонтанировавших идеями собратьев по цеху, всё проходило гладко. В прочих же ситуациях… Наслаждаясь оптимизмом, Алекс не собирался сдаваться – подобное положение дел он назвал «теорией Рождества», неизменно подтверждаемой одним конкретным человеком. Попытки найти решение и теорию опровергнуть в настоящем неустанно продолжались, с анализом, по методу Джей-Джея. Из того, что сразу приходило на ум, стоило вспомнить прошлый год, когда жене приспичило обзавестись питомцем. Так в семье появился щенок-доберман по кличке Бемоль, путешествовавший между квартирой и особняком на Стрейт рут. Труппа любила прикалываться по поводу собаки и хозяйки, зовя их «Деб и доб». Алекс прекрасно знал о прозвище и не возражал, привязанный к тёплому коллективу и – самое любопытное – привязавшийся за год к доберману. Бемоль здорово вымахал, облаял соседей, сгрыз предметы интерьера до невменяемого состояния, но, вопреки условностям, его любили и многое позволяли. Наверное, даже слишком многое: нынешним утром, собираясь на работу, режиссёр обнаружил собственные заблёванные ботинки со следами непереваренного корма внутри. Бемоль томно возлежал рядом, демонстрируя, что отравился, плохо себя чувствует и вообще его нельзя ругать.

– Колосники тебе под хвост, собака, отполз бы в сторону, для приличия!
– досадливо протянул мужчина, созерцая картину и гадая, куда заныкал номер ветеринара.

Бемоль и ухом не повёл, актёрствуя на уровне подопечных Алекса. Как ни крути, а теория Рождества начинала вновь работать – ботинки было жаль.

Вытаскивая из шкафа старые зимние кроссовки, разношенные и уютные, Алекс сделал несколько телефонных звонков: вызвал доктора, моментально пообещавшего приехать и давшего инструкцию об оказании первой помощи; предупредил труппу, что задержится. Затем оставил Деборе сообщение на голосовой почте о хворающей псине, которую кое-кто – и явно не он сам! – разбаловал перекармливанием. Супруга не подвела – перезвонила ровно через пять минут, искренне переживая, сыпя мелкими профессиональными ругательствами и требуя уточнений. Мужчина уточнил, что на данном этапе промывает доберману желудок.

По счастью, причин для реальной паники не имелось – приехавший ветеринар, осмотрев пострадавшего и проделав необходимое, конечно, счёл своим долгом предложить услуги клиники, но буквально сразу за ним влетела хозяйка дома, успевшая совершить настоящий подвиг: промчаться через полгорода и перенести дневные съёмки. Отказавшись от клиники, Дебора вздумала остаться и следить за «бедным-несчастным», клятвенно обещая с деликатесами не перегибать. Александр, успокоенный, снова засобирался в театр, напоследок получив от жены сладкий поцелуй, а от Бемоля – драматический взгляд в духе Сары Бернар.