Через кладбище

А в чем - Сазон Иванович так и не сказал, не успел сказать.

У железнодорожного переезда, посредине дороги стояли два немца - офицер и солдат.

Офицер поднял руку, солдат взял на изготовку, придавив к животу автомат.

– Опять ловят кого-то, - сообразил Сазон Иванович.
– Где-то кто-то чего-то такое сотворил...

– Документ, - подошел к телеге офицер.
– Затчем, куда, откуда? произнес он с необыкновенной отчетливостью русские слова.

– Битте, - сказал Сазон Иванович и медленно стал вытаскивать из-за пазухи бумажник.

А Михась, чтобы унять вдруг охватившую его нервную дрожь, вцепился обеими руками в перекладину телеги и так сидел, удивляясь и даже возмущаясь спокойствием и неторопливостью, с какими Сазон Иванович вынимал из бумажника аусвайс.

– Вот, ваше превосходительство, господин офицер, мой документик. Пожалуйста, битте шейн.

Офицер посмотрел документ, потом снова взглянул на Сазона Ивановича, должно быть сверяя фотографию на документе с подлинником.

– А это мой племенник, - кивнул на Михася Сазон Иванович.
– Везу вот на свадьбу в Жухаловичи. Женить пора. Не желаете ли, господа, по нашему дикому русскому обычаю выпить за здоровье молодых?
– Из соломы в передке телеги высвободил горлышко большой бутыли.
– Ведь молодежь - она ни с чем не считается. Война не война, а жениться надо.

– Имеет невест?
– насмешливо посмотрел на Михася офицер.

– Ну конечно, не на козе же ему жениться. Имеет невесту из хорошего дома. Дочь священника. После свадьбы предполагают поехать в Берлин или же в какой-нибудь другой немецкий город, чтобы поработать, так сказать, на пользу, на победу великой Германии - нашей, так сказать, освободительницы...

"И чего буровит, чего буровит", - с тоской и нетерпением думал Михась, все крепче сжимая вспотевшими руками перекладину телеги.

А Сазон Иванович говорил и говорил что-то уж совсем нелепое, как казалось Михасю, пересыпал свою речь немецкими словами и перетирал между тем полотенцем два граненых стаканчика, вынутых из соломы.

– Милости просим, - протянул он немцу стаканчик.
– Не побрезгуйте нашей некультурностью. Это называется, по-нашему, вишневка, а по-вашему - кирш и еще как-то. Своего, так сказать, завода. Для свадьбы специально приготовлена.

Немец, улыбаясь, взял пустой стаканчик. Подставил под горлышко бутыли, наклоненной Сазоном Ивановичем. Подержал, пока стаканчик наполнился темно-красной жидкостью. Но пить не стал, протянул хозяину:

– Сам, сам. Битте.

– Ага, понятно, - принял стаканчик Сазон Иванович и, не возражая, выплеснул его в свой обросший дремучим волосом рот.
– За ваше здоровье, ваше превосходительство.

Офицер выпил после Сазона Ивановича из другого стаканчика и закусил кусочком сала, тоже после того, как сала отведал хозяин.

– Данке, - сказал офицер и резко разрубил воздух кожаной перчаткой: можешь, мол, ехать.

– Видал, как он проверил на мне, как на собаке, что выпивка и закуска не отравленные?
– спросил Сазон Иванович, когда они отъехали. Культурность! Ничего не скажешь. Выпил, закусил и даже документы у тебя не проверил.

– А солдат только облизался, - заметил Михась.

– Ну это уж такое солдатское дело. Во всех державах. Только облизываться.

– А для чего, Сазон Иванович, вы вишневку с собой везете?

– Вот для этого и вожу. Если б не вишневка да не мой разговор, он, пожалуй бы, ссадил тебя сейчас с телеги с твоим аусвайсом и - в комендатуру. А там - разбирайся. Глядишь - и ножки уже болтаются, а головушка - в петле. Разговоришься...

– Ну уж вы начали и - поповскую дочь для чего-то приплели, и великую Германию.

– Глупо, что ли, считаешь? Значит, еще совсем молодой. Не понимаешь. А глупость другой раз всего сильнее за сердце берет. И лесть. Лестью можно тигра уничтожить. Уж на что есть люди высокого положения, словно каменно-железные, неприступные, а и то...

– Стой, стой! Стой, твою...

Михась похолодел, услышав злобную ругань.

Из-под моста появились, вылезли три полицая с повязками на рукавах и с винтовками наперевес - побежали за телегой.

– Стой! Не слышишь, бандит?
– кричал долговязый, бегущий впереди полицай в черном матросском бушлате, в широких синих галифе и в желтых сапогах.
– Я тебя сейчас подыму за уши, покажу Москву...

Михась понял, что на этот раз вишневка и разговор едва ли выручат. Легче обхитрить немца, чем полицая, который хочет выслужиться перед немцем. Нет на свете людей беспощаднее холуев.

Сазон Иванович остановил лошадку. И тут произошло неожиданное для Михася.

– Ты кого, паразит, называешь бандитом?
– спросил Сазон Иванович долговязого.
– Что, с утра уже залил зрение? Вот я Фогелю расскажу про ваши дела. Ты куда лошадей дел из Ермаковичей?

– Да что вы, господь с вами, господин Кулик, - опешил полицай и закинул винтовку на ремне вниз дулом за плечо.
– Лошадей из Ермаковичей перегнали в Шагомль еще когда, по распоряжению господина Климовича. А я обознался. Здравствуйте...

– Здравствуй, нос красный, - все еще сердясь, усмехнулся Сазон Иванович.
– Что это вы там, под мостом, засели?

– Ищем одно дело. Есть сведения, - замялся полицай.
– Закурить не угостите?

– Чего ищете-то?

– Нынешней ночью - вы не слыхали?
– в Ермаковичах завод на воздух взлетел. Шпалы железнодорожные который делал. Большой пожар.

– Меньше пили бы полицианты, никаких бы пожаров не было, - разобрал вожжи Сазон Иванович.
– А то вот вы только пьете да мухлюете, а московские агенты действуют: взрывают да палят. Вот так все и идет. Ну ты, Захаровна!
– прикрикнул он на лошадку и легонько огрел кнутом.

– А я думал, вы и этих угостите вишневкой, - улыбнулся Михась, когда лошадка с галопа снова перешла на рысь.

– Вишневка мне самому для дела нужна, - получше прикрыл соломой бутыль Сазон Иванович.
– Она мне вроде лекарства. По моему положению, если не выпивать, никакой нервной системы не хватит. Ты гляди как. От населения мне - позор: немецкий, мол, подхалим и прочее такое. Погоди, мол, если Красная Армия возвернется, мы до тебя доберемся. От партизанов незнакомых - постоянная угроза. Не дам бульбы, картошечков или еще чего, значит, вот против тебя автомат - и очень скорое дело. От немцев - то же самое. Или вот, как мы видели, петля на шею. А выпьешь - как-то все в иной окраске получается. Правильно?

– Не знаю, - покачал головой Михась. И задумался.
– Уж тогда, может быть, вам прямо к партизанам податься?..

– Милый ты мой человек, - вдруг горестно засмеялся Сазон Иванович, - да в партизаны я хоть завтра с дорогой бы душой подался. Чего мне терять? Мои сыновья - все трое - в Красной Армии. Старуха моя еще под войну в Саратов к дочери отъехала. Внучат нянчить. Путался я тут, откровенно говоря, с одной бабенкой в прошлом году. Одним словом, имел неосторожность спутаться. И бабенка была - беда какая въедливая...