Черная вдова
Шрифт:
– Они здесь?
– Да здесь, здесь, у соседки... Очень хорошая женщина.
– Лена замялась.
– Понимаешь, они не захотели идти в этот дом. Ни в какую!
Глеб отлично понимал, почему мать и брат не желали переступить порог этого особняка. Гордость! Они всегда были такие, непримиримые...
Но то, что рядом самые близкие ему люди, как-то успокаивало. Тоска одиночества, которую он ощутил при пробуждении, рассеялась.
– Хорошо, что ты приехала, - сказал Глеб, чувствуя прилив нежности к жене.
Она прижалась к нему, всхлипнула.
– Я не дала тебя будить, -
– Какая еда!
– скривился Глеб.
– Кофе - еще куда ни шло...
Только он пригубил обжигающий ароматный напиток, как послышался звук открываемой двери, быстрые шаги, и на пороге появилась Копылова. Заплаканная, в черной косынке на голове.
Зинаида Савельевна говорила какие-то слова сочувствия, соболезнования, и Глеб подумал, что к этому тоже надо привыкать.
– Мать с братом ждут тебя, - печально сказала Копылова.
– Пойдем?
– Да, да, - суетливо поднялся Глеб, забыв про кофе.
– Эх, люди, люди!
– вздохнула Зинаида Савельевна, непонятно на что сетуя.
У соседки, тети Полины, в чисто прибранной и по-сельски жарко натопленной комнате Глеба встретила мать. Вся в черном, высокая, стройная не по своим годам, она молча поцеловала сына в лоб, камнем положив на его сердце слова:
– Остались мы, Глебушка, без отца...
И он понял, что она до сих пор любит его.
"Господи, сколько же вынесла страданий эта женщина при жизни бати, подумал сын.
– А вот надо же, приехала сразу".
Родион поднялся со стула какой-то неуклюжий, неловко обнял брата, похлопал по плечу, но ничего не сказал.
Они ни о чем не расспрашивали, вероятно, подробности уже узнали от тети Полины. В деревне все всё знают...
Родион подал брату знак выйти в другую комнату. Вышли.
– Это самое...
– мялся Родион.
– Когда похороны?
– Понятия не имею, - признался Глеб.
– Она решает...
– Ясно, - кивнул брат, понимая, что она - это Злата Леонидовна.
– Ну и ситуация, - почесал он затылок.
– Здесь, что ли, похоронят?
– Тоже не знаю... Впрочем, скорее всего здесь.
– Та-ак, - протянул Родион.
– Надо обмозговать... Да ты садись.
– Он усадил брата, сел сам и о чем-то задумался.
Из другой комнаты доносился разговор женщин. Вернее, больше говорила хозяйка, тетя Полина.
– ...Я так думаю, теперича Злате тут делать нечего. К деревне она не приспособленная... Да и в таком дому одной... На отоплении разоришься. Правда, к нам газ тянут, но когда это будет, бог знает... В городе жить легче. Удобства все, магазины... Говорят, у Семена Матвеевича в Средневолжске в нескольких сберкассах деньги лежат, да?
– Не интересовалась, - послышался усталый голос матери.
– Все, что есть, - было его.
– Бедная Злата, - продолжала соседка, - дай бог ей в городе устроиться неплохо... И бабонькам нашим облегчение будет: детишек наконец пристроят.
– При чем здесь детишки?
– спросила Зинаида Савельевна.
– Яслей в совхозе не хватает... Дом-то ихний под ясли строили, да Злате шибко
понравился. Ведь Семен Матвеевич, царство ему небесное, хотел вселиться в другой, а она настояла...Глебу откровения простой женщины рвали душу. Родион, однако, прислушивался с интересом.
– Две тысячи четыреста рублей заплатили за дом, - продолжала хозяйка, - а он стоит все пятнадцать, а то и двадцать тысяч...
Калерии Изотовне наверняка неприятно было слушать эти сплетни, и она перебила тетю Полину:
– Вы уж извините, Полина Никаноровна, у человека горе, а вы о чем-то не о том говорите...
– Верно, дорогая... Плету, старая, не соображая...
Женщины перешли на нейтральную тему, а Родион продолжал:
– Ты уж разузнай, когда похороны и прочее... Где, когда...
– Конечно, конечно, - кивнул Глеб, понимая, что у брата с матерью какое-то двусмысленное положение, и встречать, а тем паче распоряжаться, они не могут. Да и находиться среди посторонних людей неловко.
– Пойду я, Родион. Злата, наверное, уже дома... Поговорю и сразу сообщу.
Сказав матери, что он скоро вернется, Глеб вышел от тети Полины. Его обогнала ватага ребятишек, перебрасывающихся снежками. Прошли мимо два парня и две девушки с непокрытыми головами, в расстегнутых пальто, со смехом обсуждая какого-то Володьку. Откуда-то доносились переливчатые трели гармони, под которую пел высокий женский голос. Деревня праздновала. И тут до Глеба дошел смысл слов "жизнь продолжается".
Он поймал себя на мысли, что его уже занимают не какие-то абстрактные вселенские проблемы, а земные. Триста рублей, которые он по просьбе отца проиграл позавчера Вербицкому, - вот о чем думал Глеб. Батя сказал тогда, что компенсирует. Но не скажешь же об этом мачехе сейчас. А деньги нужны позарез. Дома, в Средневолжске, семейную казну опустошила, наверное, встреча Нового года. Допусти Лену до рынка и магазинов, так не остановится, пока не спустит последний рубль.
"Может, намекнуть все-таки Злате?
– колебался Глеб.
– Нет, неудобно..."
В особняке он снова застал только жену. Мачеха еще не вернулась. Лена заставила мужа поесть, хотя, честно говоря, особенно настаивать не пришлось: Глеб почувствовал зверский голод. Да и уж больно аппетитно выглядели закуски, приготовленные к встрече Нового года, так никем и не тронутые. Он поглощал еду молча, под болтовню жены, и почти не слушал: как говорится, в одно ухо влетало, а из другого вылетало. Мысли его теперь вертелись вокруг профессора: застанет Ярцев его в Средневолжске или тот укатит в Москву. А встретиться надо обязательно.
– ...Насчет мебели мы договоримся, я думаю, - вдруг дошли до сознания Глеба слова жены.
– Какой мебели?
– переспросил он.
– Отцовской, какой же еще!
– удивилась Лена.
– Ты о чем?
– перестал есть Глеб.
– О том, что мы с тобой переедем на проспект Свободы...
– А твою квартиру?
– Отдадим Злате Леонидовне. Вот я и считаю, что нашу мебель мы оставим ей. Модная, современная... А отцовская пусть так и останется у нас. Сейчас стиль ретро очень ценится... Гарнитур из карельской березы! Девчонки умрут от зависти!