Черная вдова

"Во что я превратилась?
– спрашивала она себя.
– В тряпку, о которую вытирают ноги все, кому не лень... С Сергеем была - дрожала каждую минуту: прибьет или нет... Вырвалась наконец в Москву. Какие мечты были! Стать певицей, зажить по-человечески... И вот стала... Валерий относится к ней хуже, чем к собаке. Хочет - приласкает, хочет - гонит прочь!"

Подушка стала мокрой от слез. Но желанное облегчение не наступало. Орыся вспомнила мужа Василя, вспомнила Димку и застонала от боли, стальным обручем сжавшей сердце.

"Так можно свихнуться!" - пронеслось у нее в голове.

Она встала, посмотрела в окно. Сквозь ветви деревьев светилась веранда хозяйского дома. Оттуда доносилась музыка.

Орыся проверила, хорошо ли заперта дверь, потом нашарила под кроватью заветный графинчик с "изабеллой", который прятала от Валерия Платоновича.

Вино становилось в последнее время ее единственной отдушиной.

...Скворцов-Шанявский пришел через час. Торкнувшись к Орысе и не получив ответа, он, поворчав, направился к себе. В отличие от нее, сваленной пьяным сном, профессор никак не мог заснуть. Несколько раз за ночь вставал, принимал лекарства: чай из хмеля и валерианку, как советуют в этом случае врачи, но ничего не помогало. Бессонница доводила до отчаяния, выматывала все нервы. Мысли, одна мрачней другой, сверлили мозг. Больше всего беспокоило то, что Орыся ходила в милицию.

"Дай бог, чтобы пронесло!" - молил судьбу профессор.

Забылся он только к утру и не слышал, как поднялась и ушла из дома Орыся.

А она отправилась к Эрику Бухарцеву, бывшему шоферу Скворцова-Шанявского. Мысль обратиться к нему возникла у Сторожук совершенно спонтанно. А может быть, потому, что с Эриком связывали ее другие отношения, чем с иными приятелями профессора. В определенном смысле Бухарцев был Орысе многим обязан: вот уже сколько раз она давала приют его матери в своем трускавецком доме.

Услышав, что Сторожук нужны деньги, Эрик сказал:

– Не знаю, может, не поверишь, но нету. Позавчера продал золотишко, вчера - тоже. И все улетучилось как дым.

– Что же делать?
– растерянно произнесла Орыся.

– Хочешь?
– Бухарцев снял с пальца перстень.
– Прилично дадут...

– А кому я его сбуду?
– заколебалась Орыся.

– Есть один человечек. Надежный. Правда, облапошивает, но не так все же, как Решилин.

– Можешь свести меня с тем человеком?
– спросила Орыся, у которой возникла спасительная идея.

– Ради бога!
– охотно согласился Бухарцев.

...Когда Валерий Платонович пробудился ото сна, - а это было около полудня, - Орыся выложила перед ним пятьдесят тысяч рублей.

– Откуда?.. Где взяла?
– удивленно и радостно спросил профессор.

– Представляешь, я действительно сумки перепутала. Деньги были не в индийской, а в той, под крокодилову кожу.

– Да?
– подозрительно посмотрел на нее Валерий Платонович.

– А чего мне врать?
– не моргнув глазом, ответила Орыся.

Скворцов-Шанявский побежал отдавать долг.

Леонид Анисимович был из тех людей, которые привыкли властвовать над обстоятельствами. Но в последнее время он почувствовал, что эта власть поколебалась. Положение, как говорится, уходило из-под его контроля. По нескольку раз на день Жоголь звонил в Москву. Вести становились все более тревожными. В гастрономе царила растерянность. Запаниковали даже те, в ком он был раньше абсолютно уверен. А записка сына хоть и несколько успокоила, но, с другой стороны, уколола больно и глубоко.

"Почему Михаил обращается в ней только к матери?
– мучительно размышлял Леонид Анисимович.
– Выходит, я для него не существую? А может, это сделано намеренно, с явной демонстрацией?"

Мысли о сыне были, пожалуй, даже невыносимей, чем тревога за положение в гастрономе. Бывали мгновения, когда он был готов кинуться в аэропорт и улететь домой.

Ничто не радовало Жоголя в Южноморске. Даже присутствие рядом Виктории. Ее молодость и красота потеряли для него былую притягательность. Иногда он ловил себя на мысли, что она его раздражает. Если что-то и подогревало в Жоголе интерес к ней, так это ревность к Ярцеву. Но и ревность была какая-то вялая, вымороченная. Примитивное проявление чувства собственности: хоть костюм поношенный, но свой, видеть его на плечах другого не хотелось бы.

Сегодня у Жоголя была запланирована встреча с профессором, но тот после встряски, которую получил в результате пропажи денег, валялся в постели с давлением. Деться было некуда, одна дорожка - на пляж.

День выдался просто волшебный. В природе царствовали три цвета золотистый, зеленый и голубой. Море было спокойным и прозрачным. Они пришли с Викторией на свое излюбленное место, недалеко от гостиницы "Интурист". Пляжем пользовались в основном тоже иностранцы. Здесь был буфет, где продавали на валюту пиво в банках, кока-колу, фигурное печенье. Жоголь с Викой пользовались его услугами.

Взяв лежак, Жоголь положил его у самой кромки воды и растянулся под мягким, ласкающим кожу солнцем. Он настроил транзистор на "Маяк" и весь отдался музыке.

Виктория взяла напрокат шезлонг с навесом: в дневные часы она не загорала, а только принимала воздушные ванны. Достав из сумочки журнал мод, она принялась лениво разглядывать иллюстрации.

Вдруг ее словно что-то подтолкнуло. Вика подняла глаза от журнала, огляделась. У нее было такое ощущение, что кто-то рассматривает ее. Но ничего подозрительного не заметила.

Она снова углубилась в чтение, но чувство, что за тобой пристально наблюдают, не покидало.

"Телепатия, что ли?
– удивилась она.
– Кто же этот экстрасенс?"

Вика посмотрела вокруг внимательнее. Неподалеку, ближе к игрокам в карты, сидел в таком же шезлонге, как и она, спортивного вида мужчина лет сорока пяти, в темных очках. В руках английская газета.

"Неужели этот иностранец?" - подумала она. Но глаз его не было видно за дымчатыми стеклами очков.

Вика достала несколько долларов и пошла к буфету. Взяв бутылку кока-колы и пачку "Честерфильда", она вернулась на место. Мужчины не было. В пустом шезлонге лежала только газета.

Не успела Вербицкая устроиться в своем, как из воды показался незнакомец. Высокий, прекрасно сложенный, он направился прямо к ней. Остановившись возле шезлонга, он поднял упавший на землю журнал и подал Виктории.

– Кажется, ваш?
– на чистом русском языке сказал он.
– Прошу.

– Спасибо, - ответила Вербицкая, чувствуя, что незнакомец не прочь поболтать с ней.

– Не боитесь сгореть?
– показал мужчина на солнце в зените.
– Сейчас не самое лучшее время...