Чернее

– - Да мы что-то не то, по ходу, делаем... видишь, вот тут не совпадает...

– - Чему тут совпадать: болт и дырка! Бей сильнее по нему -- вот он и влезет!

Я взяла тапок (молотка в квартире не было) и что есть мочи принялась забивать болт. Забила.

Кровать была собрана. Стояла она, правда, какой-то раскорякой.

– - М-да, -- Танька обошла ее со всех сторон.
– - Слушай, а мы вроде перепутали боковины местами. Это левая, а то правая...

– - Я со всей дури этот болт заколачивала, теперь уже мне никак не вытащить его...

– - Да хрен с ним.
– - Танька взгромоздилась на кровать.
– - Сойдет и так... Ну, рассказывай, как там твой толстячок...

– - Он нормально, что ему... Это я тоскую...

Я налила себе в кружку вина, больше ничего забивать не надо было, и можно было со спокойной совестью бухать до бесчувствия.

– - Я бы на твоем месте, наверно, не стала бы так все бросать... Может, у жены его попробовала бы увести...

– - Да ну...

– - Жену жалко?

– - Вообще плевать. Ей и так уже достался весь комплект: диссертация, муж, сын, дочка... Как говорится, одним все, другим ничего... можно и за справедливость побороться... Нет, я ей просто завидую. Если бы мы с ней честно могли биться за него -- я бы ей морду расквасила... Молотила бы, пока она не сказала бы: твой, твой, забирай... Я если про кого и думала, то про дочку. Он-то, конечно, из семьи бы ни за что не ушел -- да и не ко мне же в коммуналку без воды ему идти, на десять квадратов пространства...

– - Которые его могучая фигура займет все...

– - Ой-ой, как смешно!
– - Но я не удержалась от улыбки.
– - Да дело не в этом. Как можно встречаться с какой-то... мной, когда надо с дочкой рядом сидеть, когда она человечков рисует? Слушать, как она поет что-то на своем языке... щекотать ее, чтоб она смеялась, катать на велике... Ну там много всякого, короче... В общем, пока она маленькая, она должна быть счастливой... человек ведь не может быть всю жизнь счастлив, рано или поздно ветер дунет -- полетел пух с одуванчика... всё, маленькая девочка, так смеяться, как раньше, ты уже не будешь... это всегда и со всеми случается, но я не хочу... не хочу иметь к этому какое-то отношение... лучше пусть наковальня на меня упадет.

– - Где ты видела падающие наковальни? В мультиках?

– - Да черт его знает. Когда жить не хочется, и не такое в голову приходит.

– - Все, друже, пора нажираться.

– - И я так думаю.

Я посмотрела на нее и зачем-то сказала:

– - Мой батя был очень хороший. Когда-то давно.

Она кивнула.

– - И дядя был хороший. И тетка. А сейчас все или скандалят...

– - Ужас...

– - Или не разговаривают... И, главное, вечно жалуются друг на друга... а мне слушай это все...

– - Тоска...

И тут в ритм колес поезда я начала читать рэп:

– - Ужас-ужас, тоска-тоска, ужас-тоска, тоска-ужас...

И Танька, хохоча, стучала зубами о край кружки.

С макетом проблемы, куда-то пропала буква "ё", мне пришлось задержаться -- вернуть беглянку оказалось куда сложнее, чем я предполагала.

Разговор вышел странный, да и каким ему быть, когда у него то и дело звонил телефон. Он нервно поглядывал на него и всякий раз сбрасывал вызов.

– - Жена?
– - как можно спокойнее спросила я.

– - Какая там жена -- из банка звонят, выплат по кредиту требуют, а у нас ведь зарплату задержали...

– - Так вырубите телефон.

– - Не могу: вдруг правда жена позвонит. Мало ли что...

Я вздохнула: и то верно.

– - У дочки температура с утра была. Невысокая, но все-таки... если вдруг что, я хочу быть на связи... по дороге домой лекарств купить. А вы какая-то грустная сегодня...

– - Не выспалась. Вчера вечером возвращалась из театра, пришлось ехать домой на последней электричке, приехала поздно, спать легла поздно, вот и... Да еще и холодно было ужасно, я оделась легко, замерзла, стоя на платформе...

– - И как это ваш спутник допустил, чтоб вы возвращались домой поздним вечером?

– - Я ходила одна.

– - Людочка, -- он ласково заглядывает мне в лицо, -- ну почему вы всюду ходите одна?

– - Мне и так хорошо.

– - Правда?
– - Он меня обнимает. Мягко и сильно. Клюет меня в нос своим носом. И я его клюю в ответ.

– - Правда-правда.

Снова звонит телефон.

Он разжимает объятия. Сбрасывает вызов.

– - Сколько вам нужно? Я сегодня за одну халтуру получила деньги, могу занять...

– - Людочка...

– - Могу только пятнадцать тысяч...

– - Не надо, ну что вы...

Но я уже вскочила, схватила сумочку, нашла кошелек, зашелестела купюрами:

– - Вот, возьмите!

– - Люда, я не могу...

– - Вернете, когда сможете...

– - Спасибо.
– - Он взял деньги и спрятал в карман.
– - Я верну. В мелочах я честен.

– - А в крупном?

– - В крупном я обманщик...
– - Он снова притянул меня к себе.
– - Спасибо, Людочка.
– - Он метил в губы, но я отвернулась, и поцелуй приземлился на щеку. Его рука скользнула по моей спине, как будто он хотел сыграть на мне, как на гитаре, и искал струны -- и нашел, внутри зазвенело, наполнилось одним звуком, даже в голове прокатилось эхом: "Людочка, Людочка..."

Но решение было уже принято.

– - Не надо. Ничего не будет.
– - Я выскользнула из его рук.
– - Это неправильно, непорядочно. Ваша жена дома возится с ребенком, а вы...

– - Моя жена.
– - Он помрачнел как-то резко, сразу.
– - Моя жена, Люда, тоже, знаете ли... Не святая. Она ведь так хотела ребенка, что ей было все равно, от кого. Это воспитывать должен был я, а родить можно было и от кого-нибудь другого...

Снова зазвонил телефон, он нажал на отбой, даже не глядя.

– - Я пойду домой, -- сказала я.
– - У меня скоро электричка. Пришлите мне макет на почту. Дома высплюсь и решу, что делать. Поставлю точки над "ё".

– - Я чем-то вас обидел?

– - Нет. Все хорошо.

Я вышла из офиса и побрела по какому-то бескрайнему полю, по выжженной траве, под палящим солнцем, под белым небом, и только комариное гудение чиркало иногда по слуху -- это проносились мимо машины... да, машины... я перешла дорогу и побрела к метро.

И вокруг, кажется, были люди, но для меня никого не было, потому что всюду была только она одна -- эта мысль: "Он меня не любит. Не любит, не любил, не полюбит. Он любит ее -- ту женщину. Любит ее. Потому что простил. И она ему все простит. Потому что любовь -- это вот такая вещь. Такая вот хрень по Лакану. Непонятная для меня".

В тот день я пришла домой как-то рано, все семейство было в сборе, я хотела попить чаю, но в кухне, как-то прямо посреди прохода, стояла Катька.

Ни пройти, ни проехать.

Ирина Яковлевна сидела на табуретке в углу, курила. Это было странным, она вроде как бросила, а тут...

– - Я сон видела, -- сказала она.
– - Как будто Коля умер. И я его хороню. Сама могилу рою. Тяжело мне, земля тяжелая. Спину ломит. А потом еще утрамбовываю землю-то, ползаю по холмику. И плачу, плачу. А слезы вытереть не могу -- понимаю, что руки-то в земле...