Черное Солнце. За что наказывают учеников

Несмотря на то, что Учитель всегда возвышал и опекал Первого ученика, в нужный час он без колебаний заставил его пройти трудным путем: преодолеть обрывы и заснеженные горные тропы Ангу, напитываясь их энергией, а затем в одиночку сражаться с природой своей северной силы. Учитывая открывшиеся обстоятельства, надо отдать Яниэру должное: он держался неплохо и доказал, что не зря все эти годы учился у Великого Иерофанта.

— Если мне позволительно будет высказаться, мессир, предположу, что организатора, а может быть, и непосредственного исполнителя убийства следует искать в Вечном городе Бенну.

По неизменно спокойному выражению лица Красного Феникса не было заметно, что тот удивлен или обеспокоен сказанным. Однако четко очерченные губы, сложившиеся в единую тонкую линию, немедленно сообщили Элиару, что настроение наставника очень далеко от безоблачного.

— Я склонен предполагать так же. — Учитель нехорошо сощурился, и расползшиеся было по зеркалу струйки иллюзорного алого пламени немедленно пропали. — Да… именно «предполагать», потому что никаких доказательств у нас нет, не так ли?

— Все верно, ваша светлость. — Элиар низко опустил голову. — Я виноват. Прощу прощения, ваша светлость.

— Мне не нужны твои извинения, — сердито отрезал Учитель. — От извинений нет проку. Впредь о каждом шаге Игнация мне должно быть своевременно донесено. Уж постарайся обходиться без глупых ошибок. Я начинаю задумываться, соответствует ли твоя подготовка и способности высокой должности главы Тайной Страты?

Поймав еще один отраженный зеркалом выразительный циановый взгляд, Элиар смешался: он прекрасно знал, что главы Тайной Страты не уходят на заслуженный покой. Что ждет их после ухода от дел, оставалось загадкой, разгадывать которую до поры совершенно не хотелось. Честно говоря, Элиар понятия не имел, куда в один прекрасный день исчез его предшественник. Предположения он старательно гнал прочь.

— Слушаюсь, мессир. Будут ли другие распоряжения? Может быть, какие-либо сведения нуждаются в более подробной расшифровке?

— Мне все ясно и так. — Учитель раздраженно отмахнулся, один за другим стягивая с пальцев массивные перстни с рубинами, изящные двойные кольца и причудливо соединенные цепочками узкие кольца на фаланги. Наконец освободившись от драгоценностей, он ссыпал все разом в открытую серебряную шкатулку и сердито захлопнул крышку. На время почти позабыв об обрушившихся на них невзгодах сегодняшнего дня, Элиар завороженно следил за этим медитативным процессом. Вид колец на длинных пальцах Учителя отчего-то очень нравился ему. Нравилось, как Учитель споласкивает руки розовой водой и промокает их тончайшим шелковым платком. То были руки не воина — но человека, способного убить одним движением мизинца. — И прежде простого доклада было бы достаточно. Но так как вы с Яниэром запятнали себя и лишились доверия в моих глазах, придется получить неоспоримое подтверждение твоим словам.

Красный Волк, собравшийся было просить об окончании аудиенции, напряженно замер. Разговор приобретал нежелательный и очень, очень тревожный оборот. Неоспоримое подтверждение? Насколько было известно Элиару, для этого в арсенале жрецов существовал только один способ.

— Учитель желает… — слова становились острыми и непроизвольно застревали в горле, — провести дознание?

— Пустая формальность. — Красный Феникс вдруг обернулся и посмотрел ему в лицо, ласково улыбаясь самыми уголками губ. В медовом голосе прорезалась опасная тяжесть. — Ты ведь ничего не утаил от своего Учителя?

Элиар неосознанно передернул плечами. Он никак не ожидал, что утомленный дурными известиями наставник задумает провести дознание: эта сложная процедура требовала виртуозного мастерства и отнимала много сил. К ней прибегали в исключительном случае, когда в преступлении подозревался высокопоставленный чиновник, великий жрец или аристократ крови одной из древних династий. Таких людей нельзя наказывать без однозначного подтверждения вины, если остается хоть малейшая возможность непричастности. Любые доказательства могли оказаться поддельными, а потому, чтобы избежать обмана, дознаватель заглядывал человеку прямо в голову. Властью проводить дознание обладали только сам Великий Иерофант и глава Тайной Страты.

Но разве он преступник, чтобы подвергаться подобным унизительным проверкам? Разве ему предъявлены серьезные обвинения? И разве сняты с него полномочия главы Тайной Страты, который считается неподсудным? В дознании нет никакой необходимости! Зачем, ведь он и так предан своему наставнику…

— Не бойся, волчонок. Я позволю тебе открыться добровольно, если захочешь, — поправив упавшую на глаза серебряную прядь, спокойно пообещал Учитель.

С лукавством двуликого божества он предоставил Элиару выбор, подобный выбору между плетью и палкой, любезно предоставленному жертве грядущих пыток.

Традиционный способ проведения дознания заключался в том, что дознаватель вторгался в сознание и методично, один за другим, перебирал свитки памяти, разыскивая необходимое. Но прежде требовалось преодолеть естественное сопротивление разума, подавить ментальную защиту, что превращало процедуру в полноценную ментальную атаку. Остающийся в сознании преступник испытывал ужасные мучения и мог вовсе лишиться рассудка, если дознаватель был неумел или излишне жесток.

Конечно, можно обойтись и без насилия: вверив себя воле дознавателя, добровольно открыть свитки памяти. Такое самоотречение не сопровождалось болезненными ощущениями, но в каком-то смысле было гораздо страшнее, поскольку означало временную утрату личности или, в каком-то смысле, временную смерть. Подобное требовало большой смелости.

Элиар с досадой понял, что недопустимо долго замешкался с ответом. Пристально наблюдая за его сомнениями, Учитель улыбался безжалостно-сладко. Эта улыбка — словно хищный высверк клинка, который лучше не видеть, если хочешь остаться в живых. Реакция Красного Волка лучше всякого дознания говорила о том, что на душе его нечисто: преданный ученик, которому нечего скрывать, не мог иметь ничего против желания наставника проверить искренность его слов.

Более не колеблясь, Элиар приблизился и припал к лотосным стопам наставника. Затем, оставаясь на коленях, сложил руки в жесте ученичества — открытая ладонь накрывает кулак, символ покорности и смирения. Учитель чуть заметно кивнул, принимая его выбор. Сделал ответный жест — сжатый кулак поверх ладони, знак абсолютной власти Учителя.

Склонив голову и молитвенно прикрыв глаза, Элиар начал ритуальный призыв отречения:

— Взываю к достопочтенному мастеру…

Заученные еще в отрочестве формальные слова давались тяжело. Никогда прежде Элиару не доводилось произносить их. В этих словах была смерть.

Внезапно стало страшно. Безотчетно захотелось вскочить, убежать куда-то… куда угодно… спрятаться от всего мира, как беззащитному ребенку.

Но, как и всегда, бежать было некуда, а потому губы безнадежно продолжали произносить слова, которых ждал Учитель:

— …осознанно отказываюсь от свободы воли…

Постепенно тревожность уходила, уступив место апатии. Переживать не о чем: уже скоро все кончится, останется позади, и он даже ничего не почувствует. Скорее всего. Как бы то ни было, это лучше бессмысленной ментальной пытки.

— …всецело предаю себя в руки мастера…

А вдруг он больше никогда и ничего не почувствует? Кто знает, чем завершится опасный ритуал. Придет ли он в сознание, сможет ли оправиться от давления чужого разума? Вернет ли ему Учитель свободу воли? Быть может, сейчас он осознает себя в последний раз, и слова отречения — его последние осмысленные слова?