Черное Солнце. За что наказывают учеников

Это будет подобно тому, как наткнуться на стену и бесконечно долго идти и идти вдоль нее, не находя выхода.

Потому что нет выхода за пределы смерти.

— Вы просите меня обмануть его доверие? Заманить моего ученика в ловушку обманом? В этом нет чести. — Красный Феникс задохнулся. Он вдруг почувствовал, что может признаться, признаться хотя бы самому себе: ученик сбился с пути по его вине. Как тяжело было это признание! — Это недостойно…

— По отношению к врагу все достойно, — без жалости отрезал Игнаций, не желая слушать никаких возражений.

Конечно, вовсе не такого результата своего обучения ожидал Элирий. Но они с учеником — словно две звезды, словно два солнца, не способные сойти с орбит и изменить предначертанное. Случилось так, как случилось. И теперь с этим нужно было что-то делать. Нужно было что-то решать и на что-то решаться.

— Второй ученик не заслуживал доверия Учителя и первым предал его, — опустив взгляд, кротко напомнил Яниэр. — Боюсь, ненависть, проросшая в его сердце, не принесет добрых плодов и в будущем.

— Не изводи свой дух сомнениями и тревогами, Красный Феникс, — вторил Первому ученику Игнаций. — Ненависть и ярость пожирают твоего ученика изнутри, как болезнь. Люди, одержимые ими, неминуемо скатываются на самое дно. Избравший путь предательства должен понести наказание — таков закон. И таков позорный удел отступника.

На миг утратив самоконтроль, Элирий стиснул ладонями виски. Невыносимый разговор превратился в изматывающий жестокий спор. Да, Игнаций прав: таков закон! В прежние дни, во времена Черного Лианора, когда усобицы между боровшимися за власть адептами старой и новой религии начали набирать силу, предателей распинали на позорных столбах у самой воды, где до них могли добраться волны. Это была ужасная, мучительная казнь на глазах у всего общества. Поливаемые презрением, несчастные сутками дожидались нужной высоты прилива, который накрывал их с головой, чтобы наконец упокоить свободолюбивых мореходов в морской пучине, как того требовал обычай.

Милосердное море водами своими очищало их души — и вымывало их кости до белизны самого белого жемчуга.

Сейчас же они столкнулись с предательством, равного которому еще не случалось.

— Возмездие есть удел небожителей, — наставительным тоном провозгласил Игнаций.

— Милосердие также есть удел небожителей.

— Разве проявили они милосердие к Лианору? — Золотая Саламандра без раздумий привел неоспоримый, отточенный как нож аргумент, ударил туда, где все еще болело. Прошло так много лет, но Элирий по-прежнему со слезами на глазах вспоминал о прекрасной цивилизации Лианора, подвергнутой божественному наказанию и полностью разрушенной. — Кто мы такие, чтобы быть больше небожителей? Ты ищешь возможности прощения там, где их быть не должно. Это опасный путь. И это также — нарушение закона. Продолжая оправдывать непростительные преступления, мы вновь обрушим на Материк гнев карающих божеств.

Игнаций прав, стократ, тысячу раз прав… И все же Элирию не хотелось принимать это решение прямо сейчас. Элиар был его воспитанником — и останется им, что бы ни совершил.

— Сердце твоего ученика до краев наполнилось тьмою, — настойчиво продолжал Игнаций, ясно видя болезненные сомнения Красного Феникса, — она проросла в его меридианах, потекла по духовным каналам, разлилась полноводными реками его крови. Тьма слишком долго отравляла его сердце: теперь он сам есть средоточие тьмы, средоточие огня черного солнца. Прости, Лестер, но ты должен понять: ничто в мире не удержит Элиара от падения. Придется тебе спасти его от него самого. Это твоя ответственность — и твой долг как Учителя.

— В нем всегда было сильно желание недоступного… страстное желание из своеволия нарушить всякий запрет, — растерянно пробормотал Элирий, пытаясь найти верные слова. — Но все же Элиар не из тех, чья душа может пасть во тьму…

— Его вольнодумство, которое ты поощрял, не могло не привести к серьезным последствиям. — Игнаций невозмутимо пожал плечами. — Ты знаешь правду не хуже меня. Я лишь имею смелость произносить вслух то, о чем мы оба думаем. Твой Второй ученик поклоняется падшему богу Инайрэ, добровольно приносит Деннице кровавые жертвы и заслуживает его печальной участи. Тысячи смертей будет мало для отступника! Как и тысячи лет заточения. Человеколюбие велит нам запечатать душу Элиара и навеки избавить Материк от узурпатора, не имеющего никаких прав управлять нами. Следует прервать его тираническую власть как можно скорее. В этой борьбе мы должны стать соратниками — или погибнуть.

— Я должен подумать об этом, — уклончиво проговорил Элирий.

Игнаций только вздохнул, улыбаясь вежливо и с напускным сочувствием.

— Я хорошо понимаю твои сомнения, Лестер, но на кону стоит нечто большее, чем жизнь одного твоего воспитанника. Устранив его, мы сможем спасти тех, кто еще уцелел. Кроме того, Элиар уже не совсем тот человек, которого ты знал когда-то: он превратился в безумца. Поверь, за эти годы мы имели достаточно оснований убедиться в этом.

— Яниэр? — Красный Феникс вопросительно изогнул бровь и перевел взор на ученика, обращаясь за подтверждением выдвинутых обвинений. — Это правда?

Некоторое время Яниэр молчал, и по лицу его, как и ожидалось, нельзя было определить, между какими именно ответами он сомневается. Элирий ждал слов Первого ученика со смутной, спрятанной глубоко внутри тревогой: в конце концов, столь сильный дар без присмотра и наставлений опытного Учителя вполне мог привести к безумию.

— Его светлость мессир Игнаций Лермон Арк неизмеримо мудрее и опытнее вашего недостойного ученика, — откликнулся наконец Яниэр. — Как известно, слова Первородного ни в коем случае не должны подвергаться сомнению со стороны простых смертных…

Он на мгновение замолк, взирая на точеные лица Первородных и ловя на себе сразу два выжидающих, проницающих его насквозь взгляда.

— А потому не мне отвечать на этот вопрос, мессир Лар, — обтекаемо подытожил Яниэр, опустив глаза.

— Но я спрашиваю тебя. — Красный Феникс нахмурился. Сколько же времени прошло с их давних совместных прогулок по побережью? И насколько сильно изменился с тех пор его Первый ученик?

— Смерть Учителя усугубила природную импульсивность Элиара, — уступая давлению, Яниэр вынужден был подчиниться и вновь заговорить. — В моменты сильных эмоциональных потрясений у него случаются приступы темного безумия, во время которых Элиар не осознает, что делает, совершенно не контролирует свою ярость. Возможно, Учитель помнит, что Второму ученику всегда было сложно совладать с яростью…

Элирий ничего не ответил, давая знак продолжать.

— Он и вправду легко впадал в бешенство, особенно первое время, но… если мне разрешено высказаться со всей откровенностью, то была мрачная эпоха отчаяния и безысходности, во дни которой и самые стойкие духом были близки к тому, чтобы потерять разум. Не уверен, что краткие эпизоды помешательства можно расценивать как подлинное безумие…

Учитывая всегдашние разногласия, в прежние времена Яниэр не упустил бы возможности навсегда избавиться от ненавистного соученика. Да, не хотелось и вспоминать, какой ценой он отделался от волчонка однажды. Но сейчас Яниэр отчего-то колебался, и Элирий с удивлением следил за тем, как аккуратно и тщательно Первый ученик подбирает слова и как будто бы даже ищет компромисс, который устроил бы всех.

— Если мне позволено выразить мнение, — поклонившись, заключил Яниэр, — я не смею оспорить обвинения Первородного. При необходимости я исполню свой долг и приму участие в ритуале запечатывания души. Состоится он или нет, зависит только от Учителя. Я умоляю Учителя поразмыслить и принять правильное решение. Последнее слово за вами, мессир Лар.

Игнаций благосклонно улыбнулся этой речи, но Яниэр никак не отреагировал, оставаясь зримым воплощением хладнокровия. До какой же степени Первый ученик опасается своего спасителя? Впрочем, то были разумные опасения: от Золотой Саламандры и вправду можно ожидать всего чего угодно. Игнаций хитер, безжалостен, злопамятен и силен и совершенно не зря занимал в свое время пост верховного жреца храма Полуденного Солнца. Наверняка он рассчитывает восстановить свое положение в Бенну после того, как чужими руками расправится с Элиаром. Яниэру приходится быть очень осторожным в суждениях, а потому он давно обучился тщательно взвешивать все, что говорит.