Черное Солнце. За что наказывают учеников

Элирий сухо кивнул и отвернулся. В любом случае, что бы ни сказал сейчас Яниэр, слово Первородного весило больше, чем любое другое слово, даже больше, чем прямые свидетельства очевидцев. Даже выступи Яниэр в защиту соученика, по закону Красный Феникс должен был пренебречь его показаниями.

Вдобавок, как ни отвратительно признавать, слова Игнация не грешили против истины. Черное солнце действительно сводит с ума, дотла выжигает рассудок. Конечно, Элиар и его приспешники не подвластны губительному воздействию излучения, но все же они, как прежде и последние чародеи Лианора, заражены черным безумием, что с сиянием черного солнца просочилось в их кровь.

И разве не первым Элиар лишился чести? Разве не сам навлек на себя беды? Он предал все, что было свято: отступился от учения небожителей, от верности наставнику и собратьям. Он отрекся от храма и без жалости, как со слепыми котятами, расправился с оставшимися без защиты Совершенными. Он уронил мир во тьму, а значит — он враг. Своим собственным предательством он заслужил, чтобы однажды предали и его.

Душа Элирия была не на месте, но другого выхода, увы, он не видел. Какое же будущее ждет их всех впереди? И ждет ли вообще?

Если не предпринять ничего прямо сейчас, никто не уцелеет, и будущее не наступит ни для кого.

Невероятно, но в новом предательском мире светоносное солнце стало его врагом. Его ученик стал его врагом. Эта единственная дикая мысль с силой пульсировала, билась в сознании Красного Феникса и не давала покоя: его ученик — враг ему.

— Оставьте меня, — бесцветным, ничего не выражающим голосом приказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар. Напоенный дождями сладкий весенний воздух вдруг показался ему горьким. — Оба.

Глава 13

День будет судным

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Цветет красный шиповник. День двадцать пятый от пробуждения Ром-Белиат. Красная цитадель

*киноварью*

Однако, вступая в прямое противоречие с самолично отданным верховным жрецом приказом, в зале для аудиенций кто-то остался.

В раздражении Элирий поднял взгляд на посмевшего ослушаться и замер, не веря собственным глазам. Увиденное не укладывалось в голове, было невероятным, невозможным, но все же — в храм Закатного Солнца прямиком из надзвездных высей снизошел небожитель.

И не какой-нибудь рядовой небожитель вроде Алейрэ, которого ему, Красному Фениксу Лианора, позволительно было поприветствовать простым кивком. Пред ним был тот, при виде которого благоговейно падали ниц даже обитатели Надмирья — сам Илиирэ, небожитель высшего ранга, управитель богов, хозяин вечерней зари и брат-близнец падшего бога Инайрэ. Красота его была словно зимнее солнце: строгий лик по выразительности не отличался от лика ледяной статуи.

В храм Закатного Солнца явился вечный и пресветлый владыка миров, которому, собственно, и был посвящен этот храм.

На несколько мгновений Элирий перестал дышать. А потом, едва придя в себя от потрясения, сошел с пьедестала и распростерся перед высоким гостем, в знак глубочайшего почтения коснувшись лбом холодных каменных плит. Длинные узкие ленты и полы верхней мантии с вязью пылающих красных солнц расстелились далеко позади него.

— Поднимись, Красный Феникс Лианора, трижды рожденный, вернувшийся из великого запределья, хранитель истинного цвета. — Напевный голос Илиирэ звучал как несколько голосов, слитых в божественный унисон: звуки священной речи ли-ан затекали прямиком в сердце, не встречая преград, точно прохладная ртуть, которая везде находит дорогу. От ртутных слов сердце отяжелело и, кажется, почти перестало биться. — Отрадно вновь видеть тебя среди живущих.

Элирий молча повиновался, не ожидая ничего хорошего от внезапного визита божества, которому долгие годы возносил он свои смиренные молитвы. Поднимаясь на ноги, Красный Феникс вдруг подумал, как, должно быть, дурно почувствовал себя Яниэр от того унижения, которому они с Игнацием демонстративно подвергли Первого ученика.

— Помнишь ли ты наш с тобою нерушимый завет? — Серебряные глаза Илиирэ полыхали бледным пламенем, серебряные волосы слегка развевались от исходящей от верховного божества лучистой энергии, напоминая крылья зимних птиц. Долго смотреть на него было невозможно, ровно так же, как и смотреть на первоогонь, по природе своей испепеляющий все живое.

— Конечно, пресветлый владыка миров, — предупредительно отвечая на этот почти риторический вопрос, Элирий склонился в сообразном случаю поклоне, а именно самом низком, самом почтительном поклоне из тех, что мог выполнить, оставаясь на ногах.

В прежние времена небожители нередко показывались людям, а некоторые даже проживали на Лианоре постоянно, обзаведясь дорогими их сердцу возлюбленными. Но то были дела давно минувших дней. С тех пор все на свете изменилось, и обитатели Надмирья стали так же недосягаемы, как звезды в ночном небе. После явления карающих божеств и гибели Лианора небожители и вовсе прекратили вмешиваться в земные дела.

По правде говоря, это было скорее благом. Времена Лианора прошли, кровь Первородных выродилась, и отнюдь не каждый смертный смог бы выжить при прямом контакте с небожителем высокого ранга.

Исключение было сделано только для его светлости мессира Элирия Лестера Лара, когда в построенный им храм Закатного Солнца в один прекрасный день, ставший началом новой эпохи, на глазах всего Ром-Белиата снизошел благодатный огонь, зримый символ благословения небожителей. Тогда же Илиирэ лично предстал пред ним и объявил священную волю: своею властью владыка миров даровал Совершенным помилование и новую надежду, а также назначал верховного жреца храма Закатного Солнца своим наместником на земле. Из ныне живущих один только Красный Феникс удостаивался чести воочию лицезреть лик верховного божества и внимать высочайшим повелениям.

Так закончились Сумерки и началась благостная и спокойная эпоха Красного Солнца, эпоха Второго Рассвета.

Прежнее тело его светлости мессира Элирия Лестера Лара мало чем уступало телу небожителя, и, когда Илиирэ явился ему в первый раз, он не испытал затруднений. Но сейчас, в гораздо более слабом воплощении Красному Фениксу пришлось несладко. Выносить такое близкое присутствие, выдерживать неизмеримое могущество демиурга было подобно тому, как сгорать заживо в чистейшем солнечном огне. Захлестываемое этим предвечным огнем, словно сосуд — горячим пряным вином, сердце томилось, мучительно истекало им, не в силах его вместить.

Оставалось только одно: призвать все вернувшиеся на данный момент способности и войти в самую глубокую из доступных концентраций. Нужно опустошить себя, наполнить себя пустотой. Нужно стать абсолютно пустым, бездонным, чтобы сила верховного божества не затопила сердце до краев и не разрушила его.

— Не утруждай себя избыточным поклонением, которое пристало простым смертным, — без всякого выражения произнес Илиирэ, посмотрев на него долгим взглядом. Небожитель нанизывал слова так, как нанизывают полновесные бусины на нить священных четок. — Мы разрешаем тебе стоять в нашем присутствии, а значит, в наших глазах ты по-прежнему верховный жрец и наш наместник на этих землях. Твоими устами боги произносят свою волю, а значит, твое место высоко. Мы ведь не похожи на нашего необузданного брата, одержимого властолюбием, жаждавшего лишь одного — утвердить в земном мире свое единоличное господство. Он обращался со всеми вами, как с рабами. Но мы проявляем великодушие, не так ли, Красный Феникс Лианора?